Штамповка 2067

– А вот не стоит! – кричит лысеющий здоровяк. – Нечего тут всех дураками обзывать! Я, вообще-то, мог бы написать лучше, чем Вассриг, и чем ты, критик несчастный! Только не пишу, – добавляет он тише.

– Мне интересен законченный продукт, – с достоинством произносит лощёный хлыщ. – Я – потребитель, и автор должен уважать мои вкусы. Автор должен работать на меня.

– Он популярный, – девушка демонстрирует Сайду мягкую обложку с чьим-то именем. – Ты просто ему завидуешь.

– У него нет ничего своего, – говорит Сайд. – Он пишет банальщину, пережёвывает идеи, которые уже были много раз задолго до него.

– А разве бывает что-то абсолютно оригинальное? – спрашивает женщина с ясными глазами. – Ex nihilo nihil fit – так говорили ещё римляне. Любая картина, которую вы напишете, будет состоять из элементов, которые вы уже где-то видели. Всё уже придумано до нас.

– Не всё, – говорит Сайд. – Пусть составные части идей не новы, но их ведь можно сочетать так, как не сочетал ещё никто. Нужно пытаться придумать новое. Иначе зачем вообще что-то придумывать?

– Заладил – новое, новое, – ворчит кто-то. – Тут старого хоть ложкой ешь. Если всё время в новом разбираться – голову сломаешь.

– Неужели вам не хочется чего-то более сложного? – спрашивает Сайд. – Вам не тошно от этого избитого, простецкого… Или фэнтези про вершителей судеб миров – самое сложное, что вы способны понимать?

– Люди не хотят нового, – произносит ясноглазая женщина. – Он хотят привычного. Такого, что можно воспринимать, прилагая минимум умственных усилий.

– Мне надо мозги отключать иногда, – доносится с кушетки усталый голос. – А то на работе проблемы, с женой проблемы, в новостях проблемы… Башка трещит.

– Эскапизм необходим, – вещает мужчина в очках без диоптрий. – Здоровый эскапизм – залог крепкой психики.

– Но не всё время же ему предаваться, – говорит Сайд. – Как насчёт того, чтобы в книге было о чём думать?

– Мы не хотим думать, – шёпот несётся со всех концов зала. – Мы хотим развлекаться.

У Сайда отнимается язык. Ему становится жутко.

– Разве есть в реальной жизни такое, что бывает в волшебном? – робко вопрошает худой мужчина неопределённого возраста. – Командовать армиями и флотами, летать на драконах, раскрывать заговоры, свергать тиранов? Ах, вот бы оказаться там по-настоящему…

– По-настоящему… – Сайд смотрит на свою броню.

Меч и автомат становятся ужасно тяжёлыми – теперь они весят столько, сколько и должны. Руки Сайда, всё ещё сжимая оружие, падают вдоль тела, а потом падает и он сам – неуклюже приземлившись на колени и на кулаки, вывернув запястья. Вес брони теперь под сотню килограммов. Стоя на четвереньках, Сайд с трудом поднимает голову.

– Вы упрекаете читателей, Сайд? – спрашивает ясноглазая женщина, стоя над ним. – Разве вы совсем недавно не зачитывались книгами Вассрига? По-вашему, каждый автор должен писать гениальное, а мы все – читать только признанные шедевры литературы? Для вас всё делится на чёрное и белое. Или шедевр – или мусор. Или герой – или негодяй. Это детский взгляд на мир.

Сайд пытается ползти. Ему кажется, будто он утратил способность ходить.

– Вы слишком категоричны, – продолжает женщина. – В вас слишком много юношеского идеализма, а он вам уже не по годам. Вам пора научиться понимать чужую точку зрения. Пора вырасти.

Её слова сыплются ему на спину и придавливают к полу. Сайд ползёт, обливаясь потом.

– Не вы ли записывали свои первые видео в той маске? Да-да, в той самой маске доморощенного бунтаря? Это всё равно что расписаться в незрелости. Эта маска – символ глупого идеалиста. И вы именно такой – романтический юноша, который только мечтает, но не делает. Или говорит, но не делает. Или обличает, но сам, опять же, ничего не делает. Делают взрослые. Юнцы лишь смотрят. А если всё решают действовать, то из кожи вон лезут, чтобы всё получилось как в дешёвом романчике.

Невозможно слушать. Сайд пытается уползти, но лишь извивается, обливаясь потом в дурацких доспехах.

– И бросьте уже это ваше прозвище, – добавляет она. – Называться никнеймом – признак незрелости.

Книжный зал претерпевает метаморфозы. Стены растворяются в воздухе, и становится ясно, что зал тоже на одной из клеток шахматной доски. От пересечений чёрных и белых клеток ввысь уходят решётки. Сайд смотрит вверх, но края прутьев теряются во тьме.

И повсюду здесь камеры. Объективы направлены на Сайда. Всё, что с ним происходит, транслируется в сеть. Зрители в реальном времени видят, как он корчится на полу. Он знает, что на него смотрят. Он на виду, и впервые в жизни ему это не нравится.

Кто-то приближается – фигура идёт через клетки, решётки распахиваются перед ней. Болезненно выгнув шею, Сайд сквозь застилающий глаза пот различает кремовый костюм и чёрную рубашку. Трейч останавливается перед его лицом и глядит на него сверху вниз.

– Ваша затея с редактированием памяти – полное фиаско, – хрипит Сайд. – Люди не согласятся на это.

– Люди согласятся на что угодно. Главное правильно им это продать.

– Люди не позволят вам копаться в их головах.

– Они уже нам всё позволяют. Мы регулируем их жизнь, прививаем им идеалы, создаём их потребности. Мы уже меняем мир вокруг себя как захотим. Пока что это трудно и долго. Но мы оптимизируем этот процесс.

Трейч лукаво щурится, и Сайд наконец понимает, кого с самого начала напоминал ему начальник. Горбатый заострённый нос, клиновидная бородка, хитрые глаза – вылитый Мефистофель. В точности как тот гипсовый бюст, увиденный когда-то в музее.

– Зачем было меня заманивать? – спрашивает Сайд. – Почему просто не схватить и не засунуть в ваш промыватель мозгов?

– Схватить, засунуть… – Трейч притворно морщится. – Это слишком грубо, это под стать уличным бандитам. Мы так не работаем. У нас более тонкие методы.

По полу шлёпают босые пятки. С трудом повернувшись на звук, Сайд видит рядом с туфлями Трейча голые женские ноги. Женщина опускается на пол, и Сайд узнаёт в ней Марису. Одежды на ней нет.

Трейч, усмехнувшись, глядит на Сайда, и, к его ужасу, снимает пиджак и рубашку. Спина и грудь начальника покрыты шерстью, из плеч торчат короткие шипы.

Сайд пытается дотянуться до него, но сил у него хватает лишь на то, чтобы подползти ещё на сантиметр, а потом он распластывается на полу. Трейч, мерзко улыбаясь, расстёгивает брюки. Собравшись, Сайд наводит на начальника автомат, но спусковой крючок не сдвигается – и он понимает, что никогда и понятия не имел, как подготовить к стрельбе хоть какое-нибудь оружие.

Все романы, в которых герой расстреливает негодяя, описывали этот процесс неверно.

Мариса ложится перед Трейчем, разведя колени. Начальник снимает брюки и разворачивается к Сайду, позволяя рассмотреть гипертрофированные детали. Слёзы капают у Сайда с носа. Издевательски усмехнувшись, Трейч ложится на Марису и резко подаёт бёдра вперёд.

Мариса издаёт сладкий стон. Трепыхаясь на полу, Сайд воет от бессилия.

– Ты никогда не был ей нужен, – говорит Трейч, размеренно двигаясь на Марисе. – Ты ей не ровня. Все твои представления о жизни – незрелые, они взяты из дешёвых романов, где герой побеждает злодея. Ты мальчик, всего лишь мальчик. А ей нужен мужчина.

Мариса выгибается под ним, зарывшись пальцами в звериную шерсть на его спине.

– Она помогала мне с самого начала, – – говорит он, повернувшись к Сайду. – Тебя не удивляло, как удачно всё сложилось: мне нужен был блогер, и Мариса сразу предложила тебе прийти в компанию? Она презирала тебя и твои нелепые ухаживания. Ты просто не замечал.