Страница 59 из 91
– И какое решение у этой задачи?
– Его нет. Вся задача – вариация парадокса корабля Тезея. У парадоксов не бывает решений.
Отец молчит, и советник осторожно добавляет:
– Может быть, даже если заменить все мои клетки вашими, я так и не стану вами.
Отец смотрит на него так, будто готов ударить.
– Он – это я, – говорит отец.
– Если вы полностью самостоятельная личность, то почему отказываете в праве на самостоятельность ему?
Отец молчит, потирая подбородок.
– Ты задаёшь странные вопросы. Откуда ты набрался этих мыслей?
– Полагаю, от одного писателя. Иван Данионис – я много раз перечитывал его книги в детстве.
На лице отца вдруг появляется пьяная ухмылка.
– Похоже, он умел наводить на нетривиальные размышления. Почему я о нём не слышал?
– О нём почти никто не слышал. При всём своём таланте он был жутко непопулярным. За всю его жизнь у него было всего двенадцать читателей. Я знаю его лишь потому, что он мой прадед.
На картине юноша тянется к парящему мужчине, на его лице недоумение. Лик мужчины кажется недовольным. Он готов отдёрнуть руку.
– Не понимаю, откуда взялся этот образ, – произносит отец, указывая на мою мазню. – Слишком непохоже ни на что. Нельзя придумать что-то на сто процентов оригинальное. Воображение опирается на уже виденное, слышанное, испытанное. Аналитики проверили его рисунок, сравнили со всем, что было в телепрограммах, которые он смотрел с момента пробуждения. Они не нашли ничего похожего. Этот образ взялся из ниоткуда. Где он мог его увидеть?
Они молча препарируют взглядами проекцию.
Я замечаю, что поранил ладонь. Прослеживаю взглядом пунктир из капель – он тянется из ванной, алые пятна на дорогом напольном покрытии.
– Психика каждой личности уникальна… или даже так: уникальным человека делают память, восприятие и воображение, – голос у отца уставший. – Память – прошлое, восприятие – настоящее, воображение – будущее. Память ложна и набита вторичными образами. Восприятие – ограниченное и субъективное. Воображение компилятивно. Его воображение опирается на память… Если воображение опирается на память…
– У него совсем нет признаков зависимости, – говорит Джошуа. – Он не притронулся к шприцу, оставленному в аптечке. И на провокации тоже не реагирует.
Советник вдруг начинает запинаться, будто собираясь заговорить о чём-то очень деликатном:
– Да, у него другое те… у него теперь не может быть физиологической зависимости, но психологическая склонность к героину должна была остаться. Её нет. Это означает, что его психика не идентична… оригиналу.
– Само по себе отсутствие зависимости – это хорошо, – отец рассеянно кивает. – Наркотики ему всегда мешали. Торчал, вместо того, чтобы учиться…
Он вдруг взрывается:
– А я желал ему лучшего! Он должен был начать учёбу раньше, чем начал я, стартовать с более высокой позиции. Он не тратил бы время зря, добился бы большего, чем я...
– Стал бы лучшей версией вас?
– Да. И продолжил бы мои дела.
– Многие родители видят в детях возможность исправить ошибки своего прошлого. Пройти свой путь ещё раз, уже зная всё заранее – это так заманчиво. Но, прокладывая для него рельсы, вы лишаете его возможности выбирать. А это ведёт к депрессии. Такое дитя будет чувствовать себя подавленным, будет искать способы уйти от управляемой родителями реальности – иногда самые нездоровые способы.
– Хочешь сказать, я сам сделал из сына наркомана?
– Не рискнул бы ни утверждать, ни даже предполагать такое.
– Я поставил ему условие тогда… Он должен бросить. Должен лечь в реабилитационный центр. А когда вылечится – работать вместе со мной, у меня под присмотром.
Он молчит, а потом выдавливает:
– И он в тот же день упоролся героином до смерти. Три года прошло, а я помню как сейчас… Может, я действительно во всём виноват.
Тёмные капли падают на пол. Становится очень тихо, слышен только их стук. Внутри быстро сгущается тревога.
…до смерти. Почему он так сказал? У меня была передозировка? И, выходит, меня спасли?..
Что-то не сходится.
Три года. И в поместье всё состарилось так, будто меня не было тут годами.
– Если этим образам неоткуда взяться в памяти Эгора, – Джошуа кивает на проекцию, – значит, они из памяти того мальчика.
– Того мальчика больше нет. Теперь он Эгор Дэй.
Отца всего перекашивает, и он произносит с усилием:
– Теперь «он» – это мой сын.
Мне трудно дышать.
Не слышно, ответил ли советник. Звуков больше нет, весь мир застыл.
На кровати темнеют пятна. На подушке бурый отпечаток ладони.
Кто-то очнулся в этой кровати несколько дней назад и назвался Эгором Дэем. Кто он такой?
Зеркало разбилось. Кусочки изображений не складываются ни во что.
В ванной звенят осколки стекла. Они падают на пол, сыплются в умывальник. Это другой – это он там, в ванной, выбирается из разбитого зеркала. Это из-за него я боялся смотреть в зеркало. Боялся увидеть там его.
Другой неслышно ступает меж кровавых пятен и садится рядом, упёршись локтями в колени и обхватив голову. Мне уже не страшно.
Чудовище из сказки всё же добралось до мальчика. Оно забрало его, унесло в своё логово, чтобы сделать подобием себя.
Теперь всё сходится. Мальчик – это я. Только меня больше нет. Меня убили.
Джошуа и… чудовище говорят прямо в моей комнате. Или нет – это я там, в кабинете, сижу на полу между ними. Я вижу себя на дисплее нетбука – вон он я.
Монстр молчит, уставившись в стол. Его взгляд безумен и полон отчаяния – оно было там всегда, я просто не умел его распознать.
Негодяй, похититель, лжец. Отец.
Меня разрывает надвое.
– Возможно, сейчас неудачный момент, – произносит Джошуа, – но я всё же скажу. Попытка воссоздать Эгора не удалась. Нужно минимизировать ущерб. Вернуть всё как было: стереть ему память, сделать ещё раз пластику и вернуть ему настоящее… то, есть, прежнее лицо. А потом отправить его в больницу как неизвестного с амнезией – как жертву автокатастрофы или нападения. И анонимно сообщить его родственникам, где он.
Чудовище неподвижно, его лицо окаменело. Непонятно, слышит оно своего советника или нет.
– Верните его домой, – говорит Джошуа. – Но перед этим убедитесь, что он ничего не помнит ни о вас, ни о пребывании здесь. Что он не сможет рассказать ничего такого, что повредило бы вашей репутации и компании.
– Снова удалить ему воспоминания?
Наверное, монстр старался сказать безразлично, как о чисто техническом моменте. Но его голос дрогнул.
– Того, что мы уже сделали с ним, оказалось недостаточно, – говорит Джошуа. – Остатки его первоначальных воспоминаний сохранились. Я предлагаю вызвать у него искусственную амнезию. Чтобы он утратил возможность формировать долговременные воспоминания. Совсем. Так мы будем уверены, что он не вспомнит со временем, что был здесь.
– Очень жёсткое решение, – говорит Дэй.
– Вы ведь не боитесь действовать жёстко.
Чудовище молчит. Советник наклоняется к нему, пытаясь поймать его взгляд.
– Мой сын. Мой сын должен жить. Мой сын должен снова жить. Он у себя в комнате. Это… существо… это мой…
Столько отвращения в его голосе. Он даже не может договорить.
Не знаю, сколько времени так проходит. Они там, в кабинете, ещё что-то обсуждают, но я уже не понимаю. Слышу лишь последнее:
– Господин Дэй… У нас ничего не получилось. Пора признать – ваш сын мёртв.
– Вон! Вон отсюда.