Страница 45 из 91
Он берёт его в руки, глядит с недоумением то на дисплей, то на меня.
– Что это?
Нужно объяснить, рассказать всё словами прямо сейчас, в нескольких репликах. Нужно заинтересовать, сразу – иначе он не прочтёт.
Со всеми так.
Всё моментально выветривается. Всё, над чем так упорно думал, что проработал до последней запятой, – всё куда-то пропало. Холодея на ярком солнце, я выхватываю отдельные тезисы из пустоты в голове.
– Та задача, что ты мне дал… Я решил её заново… По-новому… Новые решения… Предложения.
Отец смотрит на меня исподлобья, потом переводит взгляд на дисплей и начинает читать.
– Прошу прощения, господин Дэй, – говорит Джошуа, – Вице-президент по безопасности ждёт вашего решения.
Отец поворачивается к нему, и я уже вижу, как он отсылает советника, и мы вдвоём сидим у фонтана на тёплых от солнца камнях. И разговариваем. Как отец и сын.
– Ваш главный проект требует внимания, – говорит советник.
Несколько секунд взгляд отца мечется между мной, планшетом и панелью с работой. Наконец он проезжается по мне взглядом и хлопает по плечу.
– Я посмотрю, – говорит он, глядя в сторону. – Прочту у себя в кабинете. Потом с тобой обсудим.
Он уходит прочь. Джошуа следует за ним. Перед тем, как скрыться из вида, он бросает на меня полный сожаления взгляд.
Плечо всё ещё помнит прикосновение отцовской руки. Хочется дотронуться, но страшно разрушить это ощущение.
За что он так со мной? Что я сделал? Он видеть меня не хочет – почему?
За то, что заставил его бояться за меня? Или за то, что вырвался из-под присмотра? Да, да он ведь такой: властный, ему нужно контролировать всё и всегда. Будто я – его бизнес-проект, инвестиция в будущее. У него на меня планы, а я отбился от рук и в результате чуть не погиб – в этом, что ли, дело? Он мне это никак не простит?
Ноги несут меня сами – по зелёным аллеям, по плитам дорожек, мимо гаражей. Глаза отмечают ненужные детали. Лицо охранника – он глядит на меня и нехорошо улыбается. Его напарник, встав на колено, завязывает шнурки, выставив к солнцу подошву с крупным протектором. Тень под ним совсем короткая – на миг мне даже кажется, что у него её нет.
Он замирает, уставившись на меня. Глаза у него делаются неподвижными, как у статуи. И у того, который рядом – тоже.
Я ускоряю шаг, стремясь скрыться от них.
…А почему отец не поговорит со мной обо всём? Он ведь умный, взрослый. Должен понимать, что такое поведение контрпродуктивно… чёрт, да даже мне ясно, что просто дуться и обижаться – бесполезно, это ни к чему не ведёт!..
Дело в чём-то другом.
Солнце печёт мне голову. Скрывшись за кустами, я оглядываюсь и уже не вижу ни охранников, ни отца, ни советника, но всё равно чувствую на себе взгляд, пристальный и недобрый.
Надо уйти подальше. Что-то не так – не со мной, а со всеми здесь, и со всем миром вокруг. Солнце в зените, мне душно. Всё выглядит странно, не по-настоящему, и я вдруг понимаю, почему: у предметов нет теней. Ни у деревьев, ни у статуи, ни у скамейки с бронзовыми подлокотниками – всё высвечено, выбелено ненастоящим светом, и всё тоже ненастоящее. Всё подделка, имитация из крашеного картона.
Я срываюсь на бег. Дышать невозможно. Воздух тоже подменили чем-то другим.
Бегу что есть сил, пока бок не пронзает насквозь, а перед глазами не начинают плыть круги. Я посреди поля, в дикой ржи. Небо плоское, раскалённое, яростное. От земли поднимается одуряющий дух. Рубашка промокла насквозь, она липнет к спине на каждом вдохе. Невыносимо душно. Я хватаю горстью колосья, тяну, и зёрна вместе с жёсткими метёлками остаются у меня в кулаке – они грубые, колючие и твёрдые, и тут мне становится по-настоящему страшно.
Нет в поместье никакой дикой ржи.
Поле, в котором стою, всё поросло короткой зелёной травой – я бывал здесь множество раз, я помню эту картину в деталях. Здесь повсюду трава, низкая, ухоженная…
Глазами я вижу дикую рожь. Я чувствую её в ладони.
Спину сверлит взгляд, знакомый взгляд из окна деревянного дома. Страшно обернуться, я не хочу видеть дом, которого здесь не может быть, но который – я знаю! – здесь.
Разбросав зёрна, я бегу в лес, туда, где всегда можно было скрыться от взгляда отца, от всех его камер наблюдения. Всё вокруг вдруг в один миг становится плоским, ненастоящим, как эскиз карандашом – и я пытаюсь из него сбежать.
На каждом шагу колосья, которых не может быть, тяжко бьют меня по коленям.
В лесу ужас немного отпускает. Здесь прохладно и сумрачно, и чужой взгляд не так давит на спину. Ладони саднят, я подношу их к глазам – они все мелких вмятинах, то ли от зёрен, то ли от моих же пальцев. Я бегу дальше в лес.
Меня выносит на знакомую тропинку. Она ведёт к пруду в глубине леса, и это правильно, сейчас надо туда, там всегда можно было укрыться. Там спокойно.
Я много раз ходил тут, но сейчас тропа широка как никогда, словно её вытоптало множество ног, идущих шеренгой. После давнего дождя в грязи отпечатались следы – и они все не мои. На самом краю отчётливый отпечаток рубчатой подошвы; крупный глубокий протектор в точности совпадает с рисунком подошвы ботинка охранника там, у гаражей.
Пруд такой же, как и неделю назад, и при этом тоже не такой. Солнечный свет приглушён ветвями, он делает зловещей кромку берега, листья на воде неестественно неподвижны, а сама вода мертвенная. Поднимающиеся из воды стебли ведут в низ, намекая на что-то страшное там, на дне.
Но лучше так. Лучше здесь. Здесь уже нет его, не чувствуется взгляд, уже не следят окна старого дома. Я начинаю приходить в себя. Меня всё ещё трясёт от простой и безжалостной мысли: вот, вот сейчас я увидел мир как он есть. Тяжело дыша, я иду вдоль берега сквозь застывший воздух.
Среди деревьев холм высотой в человеческий рост. Я вижу его впервые.
Один его склон длинный, намного длиннее остальных, и ненормально ровный. Холм искусственный. Он весь порос травой, пробивающейся сквозь прошлогодние листья. Но ещё неделю назад его здесь не было.
Растоптанная множеством ног тропа идёт прямо к нему. Она проводит меня за холм, и я даже не удивляюсь, когда обнаруживаю в нём дверь.
Она металлическая, массивная. Сварные швы грубые, в сизой окалине. Белая краска пошла трещинами, в них набилась пыль, и трещины складываются в неровную паутину. Из-под крупных заклёпок лезет ржавчина, бурые потёки похожи на кровь.
На крашеном металле отпечатки рук. Я кладу на них ладонь, и дверь холодная и влажная, и…
…льёт дождь. Ветер гнёт деревья, выворачивает листья светлой стороной наружу, и во вспышках молний лес превращается в полотно сюрреалиста. Они торопятся, оскальзываются в грязи. Ноги не слушаются. Чьи-то руки на плечах – то ли поддерживают, то ли не дают сбежать. Огромная дверь, тяжёлое дыхание в ухо. Звонкий щелчок – откидывается крышка. Пальцы в перчатке вминают клавиши…
Щелчок, уже наяву. Я смотрю на свою руку так, будто она принадлежит кому-то другому – кому-то кто знал, куда нажать. Теперь на двери панель с цифрами, кнопки с цифрами в пятнах от пальцев.
«Когда заблудился, вернись в начало. Туда, откуда пришёл».
Я протягиваю к ней руку и замираю. Прежде, чем я понимаю, что хочу сделать, меня возвращает к действительности голос Джошуа за спиной:
– Вот ты где, Эгор. Я сбился с ног, разыскивая тебя.
По его виду не похоже, будто ему пришлось долго ходить по лесу. Рядом с ним двое охранников. Почему-то я уверен, что у него не стоит спрашивать о двери в холме.
– Зачем вы меня искали?
– Господин Дэй хочет, чтобы ты вернулся к себе и отдыхал. Завтра он тебя пригласит.