Штамповка 2067

Герой-любовник

«Дирижабль всё же подбили. Артём сражался как лев, и чёрные корабли баронского воздушного флота сыпались вниз подобно смоляному дождю, но их было слишком много. Ярость битвы мешалась с горечью у Артёма внутри: его предали, предал его личный адъютант, сломав радио в его дирижабле и уведя большую часть войска, оставшуюся без приказов. Теперь Артём падал вниз, отчаянно пытаясь придумать, как спастись.

Даже падая, он делал всё, чтобы нанести противнику максимальный ущерб. Дирижабль изрыгал пламя и свинец во все стороны, чёрные корабли врезались друг в друга и летели вниз в огне, но этого было мало. Даже Железному Артёму было никак не выиграть эту битву в одиночку. И дирижабль было уже не спасти.

В самый последний момент землянин широко распахнул аварийный люк и выпрыгнул с парашютом – парашют он сконструировал сам, пригодился опыт прыжков ещё там, на родине, и в очередной раз Артёму сыграла на руку его любознательность – он привык всегда изучать устройство всего, чем пользовался. А его безупречная память оказалась как нельзя кстати – на чертёжном столе он без труда воспроизвёл схему парашюта, изумив местных инженеров, и не помышлявших о подобных изобретениях.

Артём приземлился в густом лесу, вдалеке от крепости. Разглядывая небо сквозь ветви, он с мрачной улыбкой отметил, что остатки чёрного флота развернулись и на всех парах улепётывают в сторону столицы. Битва всё же выиграна, и не в последнюю очередь его, Артёма, усилиями.

Несмотря на мимолётный триумф, Артём не мог не осознавать серьёзности своего нынешнего положения. Он на вражеской территории, и обратно в крепость не прорваться. Без него провести контратаку никто не сможет, поэтому рассчитывать на то, что сюда придут верные ему войска, не приходилось.

Кроме того, предательство адъютанта больно ранило Артёма. Поразмыслив, он решил больше никому не доверять и ни на кого не рассчитывать.

«Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай это сам», – мрачно рассудил Артём.

Он сам пойдёт в столицу, лично освободит принцессу и расправится с бароном Гнесисом. Такое не по силам никому – никому, кроме него, выходца с Земли. В конце концов, в стране, где он родился и вырос, вся жизнь – борьба. И она закалила его как следует.

Хватит стратегий и тактик, хватит союзов и дипломатии. Он сделает всё сам. В конце концов, так меньше ненужных жертв на этой ужасной, бесчеловечной войне.

Твёрдым шагом Артём направился через лес. Пусть здесь обитает множество диких племён, а у него всего один магазин к скорострельному мушкету, да тепловой меч на поясе, да слега повреждённая броня, которую негде починить. Он справится.

– И не таких били, – прохрипел Артём, сплюнув себе под ноги. – Я никогда не сдаюсь!»

Машина останавливается, деликатной трелью оповестив о завершении маршрута. С трудом оторвавшись от страницы, Сайд выпрыгивает из мягкого сиденья, и дверь тихо закрывается за ним. Подсветка салона дважды мигает ему в спину, провожая, но он уже спешит ко входу в многоэтажный дом, фасадом напоминающий викторианский особняк. Высокие двери, декорированные под старину, распахиваются перед ним раньше, чем он успевает нажать на блестящую кнопку звонка.

Лифт своими коваными решётчатыми створками вызывает ассоциации с музейным экспонатом, и он по-старому скрипучий и медленный. Сайд ждёт, пока стрелка на лифтовом циферблате ползёт с двенадцатого этажа к первому, потом отходит к лестнице наверх. Литые перила из настоящего чугуна, с накладками из лакированного дерева, с благородными потёртостями сейчас приводят его едва ли не в трепет. Он проводит пальцами по прохладному лаку – одно из тысяч прикосновений за сотню лет. Дом не маскируется под древность – он действительно старый, один из реликтов начала двадцатого века, и многое в нём сделано не очень удобно, а что-то просто невозможно модернизировать, но Сайду здесь нравится. Не дождавшись громыхающего где-то лифта, он взбегает по ступенькам и через шесть пролётов оказывается у знакомой двери.

Звонить не нужно – дверь приоткрыта. Сайд берётся за ручку, и его сердце на мгновение замирает. Чуть помедлив, он проходит в квартиру.

– Привет, – несмело произносит он, переминаясь с ноги на ногу.

Здесь темно, все светильники погашены. Лишь из кухни льётся тусклый тёплый свет. Слышатся лёгкие шаги, и из света появляется Мариса.

– Здравствуй, – она приобнимает Сайда, и целый миг он чувствует тепло её тела и упругость плеч под лёгкой блузкой.

От неё пахнет вином и косметикой. У неё припухшие веки.

– Проходи, – она кивком указывает в кухню. – Я сейчас.

Она уходит в ванную. Сайд заглядывает на кухню: у небольшого белого стола два стула с кожаными спинками, на столе пусто. Очень тихо – ни музыки, ни бормотания телеканала.В тёплом свете, напоминающем мерцание свечей, поблёскивают наполовину пустая бутылка вина и одинокий бокал.

Из ванной доносятся позвякивание и плеск воды. Смущённо закусив губу, Сайд решает пройтись по квартире.

Нигде нет света. Из спальни растекается по полу бледное мерцание – похоже, от включенного монитора. Высокие потолки раскрашены четырёхугольниками синеватого света из окон. Здесь много свободного пространства, и оно всё дышит стариной – ступая по паркету, Сайд остро ощущает, что эта квартира много старше него самого. Всё это досталось Марисе от родителей в наследство, как и семейная преподавательская традиция.

Стена гостевой увешана электронными фоторамками. Обычно на них были тропические берега или пасторальные пейзажи, но сегодня – фотографии.

Парень в лиловой мантии и квадратной академической шапочке улыбается, демонстрируя только что полученный диплом. На соседнем фото он смеётся, откинув голову и вцепившись в поручни колеса обозрения, а ветер треплет его густые светлые волосы. На самой большой фотографии мальчику года четыре, он крутит руль игрушечной машины.

Только сейчас Сайд понимает, какой сегодня день. К чему бутылка на кухонном столе. Ему становится жутко неудобно здесь находиться.

– Идём, – Мариса неслышно возникает в коридоре.

Её лицо ничего не выражает. Оно у неё всегда такое, мраморное – совершенное, прекрасное, но малоподвижное; любое выражение на нём – словно подарок. Поймав виноватый и сочувствующий взгляд Сайда, она берёт его под локоть и увлекает на кухню.

Она ничего не говорит. Сайд пытается найти какие-то правильные слова, но ему ничего не идёт в голову – все мысли вытесняет неловкость.

– Молчи, – она усаживает его за стол и секунду раздумывает, опершись на спинку своего стула и глядя на бутылку. – Выпьешь со мной?

– Конечно, – у Сайда проседает голос, и он смущённо откашливается.

Сделав шаг к кухонному шкафу, она привстаёт на цыпочки, чтобы достать ещё один бокал, и Сайд украдкой любуется ею – точёная шея, крепкие ягодицы, икры, перекатывающиеся под упругой кожей. Невозможно поверить, что ей сорок два года. Сайд никогда не чувствовал, что она намного старше него – только в дни этих скорбных годовщин.

Мариса разливает вино по бокалам, а он всё ещё пытается найти правильные слова соболезнования. «Мариса, мне очень жаль, что твой Марк утонул», – мысленно проговаривает Сайд и тут же ругает себя. Как тактично сказать, что тебе жаль чьего-то ребёнка, которого ты даже никогда не видел?

– Никаких тостов, – она откидывает голову и делает несколько больших глотков. Сайд отпивает, стараясь не морщиться от кисловатого вкуса.

Мариса с громким стуком ставит бокал на стол.

– У нас есть дело. Я нашла объявление, там одна женщина… Вообще, давай покажу, сам прочитаешь.