Клубок со змеями

Однако мой взгляд надолго не задержался на втором бойце, полностью сосредоточившись на первом. Точнее на оружии, висевшем у того на поясе. Это был меч. Прекрасный бронзовый меч с серебряной гравировкой по всему лезвию, которое слегка изгибалось на конце, подобно полумесяцу.

«Кривое Серебро».

Ассириец заметил мой взгляд. Наши глаза встретились.

Не знаю, смог ли он прочитать что-либо в моих, но в его я не увидел ничего. Ничего, кроме ледяной и непроницаемой глыбы... за которой могло скрываться, что угодно.

— Все спокойно? — спросил я лишь для того, чтобы хоть что-то произнести, а не стоять, как дурак.

— Да, — ответил владелец меча с гравировкой.

«Они не обратились ко мне „господин“, и даже не поклонились! Не есть хорошо».

— Назовите свои имена, — приказал я, стараясь, чтобы голос прозвучал уверенно.

— Тиглат-Атра, — холодно произнес ассириец с клинком.

— Джераб-Зайя, — ответил следом меченый.

Их лица оставались беспристрастными. Лишь глаза продолжали окатывать меня льдом, который я ощущал на собственной шкуре.

— Мы далеко от основных караванных путей? — я не смог удержаться, чтобы нервно не почесать затылок.

— Далеко, — безжизненно ответил Тиглат-Атра.

— Хм, — я закусил губу и посмотрел на север, делая вид, что осматриваю горизонт.

На самом же деле мне просто нужно было время, чтобы продумать свой следующий ход. В том, что Тиглат-Атра является тем самым Кривым Серебром у меня не оставалось никаких сомнений. Спокойно говорит на аккадском языке. Имеет такого же близкого товарища-ассирийца. Поклоняется Нергалу. И самое главное — владеет прекрасным бронзовым мечом с серебряной гравировкой.

«Не дай, Шамаш, они почувствуют мой страх — насадят на копье, как свинью на вертел!».

Тиглат-Атра и Джераб-Зайя, молча, наблюдали за мной. Краем глаза я видел, что они кажутся совершенно спокойными и расслабленными. Но я прекрасно понимал, что это обманчивое видение. И от этого становилось еще хуже.

Облизав губы, я нашел в себе силы спокойно спросить:

— Вы, случайно, не братья?

— Нет, — получил сухой ответ.

— А похожи, — я даже умудрился усмехнуться.

— Знаем, — все тот же сухой ответ.

— Уверены, что это место безопасно?

— Да.

Меня начинал по-настоящему пугать их мертвый тон. Никаких эмоций — ни раздражения, ни гнева, Вообще ничего! Я бы меньше боялся, если они хоть как-то проявили себя. Пусть даже скинули меня вниз головой с бархана! Но нет, в бронзовых статуях вавилонских царей больше жизни, чем в этих ассирийцах.

«Нужно взять себя в руки и уходить отсюда. Немедленно. Иначе они могут заподозрить неладное. И вот тогда мне не поздоровится».

— А если сюда заявятся войска или охотники за разбойниками? — спросил я, поворачиваясь к ним.

— Не заявятся, — ответил Джераб-Зайя.

— Почему вы так уверены?

Тиглат-Атра слегка подался вперед. Черенок его копья сильнее вдавился в песок.

Голос ассирийца прозвучал спокойно, но угрозы в нем было больше, чем в яростных проклятиях:

— Потому, что мы осторожны. И господин Азамат с умом выбирал место для лагеря. Вдали от путей цивилизации.

Внутри у меня все сжалось, будто мое тело попало под зерновой пресс, однако я сумел внятно произнести:

— Хорошо. Полагаюсь на ваше воинское чутье.

Возвращаясь обратно в шатер, я чувствовал, как предательски дрожат ноги. Ассирийцы были опаснее стаи разъяренных гиен. А их напускное безразличие и холодный тон таили в себе больше угрозы, нежели клубок ядовитых змей. Однако то, что мне удалось-таки найти предателя, немного успокаивало. Хоть я и понимал, что с таким грозным противником, как Тиглат-Атра мне не справится. Даже с учетом возможной помощи Гасана и Тарару. Джераб-Зайя наверняка придет на выручку своему боевому товарищу. Поэтому стоит дождаться возвращения Бастет с подкреплением из Петры, и уже потом принимать решения.

Придя к такому выводу, я почувствовал себя уверенней.

Ожидание возвращения Бастет стало настоящей пыткой. Время тянулось с такой же скоростью, с какой стекает смола по стволу дерева.

В какой-то момент мне настолько надоело бесцельно смотреть в потолок, что захотелось пойти заменить Ранаи и начать хлопотать над готовкой верблюжатины самолично. Чтобы хоть чем-то занять свое существо, я сел за стол и начал перебирать папирусы и глиняные таблички, с полным отсутствием интереса. Да я особо и не рассчитывал что-либо понять из этих документов. Читал довольно плохо, а клинописью вообще не владел, не говоря уже о том, чтобы прочесть папирусы на египетском языке. В вавилонские школы брали, в основном, детей богатых господ. Иногда в них попадали отпрыски незнатного рода, либо сироты, если их предварительно усыновляли вельможи. Ни к тем, ни к другим я не относился.

С унылым видом переворачивая очередную глиняную табличку, краем глаза я уловил ее заголовок.

«Личные... Хазина».

Скука тут же улетучилась с моего лица, сменившись на небольшую заинтересованность. Я внимательно осмотрел глиняную табличку. Она выглядела свежей и не такой потрескавшейся, как остальные, что выдавало ее «юный» возраст.

«Хазин? Тот самый Хазин? Владелец каравана, который мы с таким трудом ограбили? Наверняка это его табличка. Жаль, что я не могу разобрать второе слово в заголовке. Личные... Хазина. Что личные? Записи? Нечто вроде дневника? Интересно, о чем же писал этот жирный торговец? Ах, Мардук, и почему грамоте не учат всех?».

До боли в глазницах я пытался прочесть и понять хоть что-нибудь из клинописи. Странное чувство, зревшее в глубинах моего сознания, подсказывало — в этом тексте может содержаться нечто важное. Мне удалось разобрать всего лишь несколько слов, однако их оказалось вполне достаточно для того, чтобы жажда узнать все загорелась внутри меня ярким пламенем. Вот, что я смог разглядеть:

«В Вавилоне... царь Самсу-дитану... заговора Бел-Адада».

Я подался вперед, при этом, чуть не свалив на пол груду документов.

«Здесь что-то говорится о тех событиях, в которых я принял непосредственное участие! Пусть и поневоле. Бел-Адад. Как же мне знакомо это имя. Лжекорзинщик. Человек, который не остановится ни перед чем для достижения собственных целей. Тот, благодаря которому я испытал столько мучений и страданий. Ох, Мардук мне свидетель, надеюсь, ты познал истинный гнев Шамаша, и твою тушу выпотрошили, да бросили собакам. А голову посадили на кол, выставив на всеобщее обозрение!».

Чувствуя, что начинаю сильно распаляться, я сделал глубокий вдох и задержал дыхание. Затем, овладев собой, выдохнул и вновь сосредоточился на глиняной табличке. К сожалению, ничего более прочитать мне не удалось, как ни старался. Похоже, придется идти к Себекхотепу. Хоть этого и не хочется от слова совсем. Аккуратно отложив табличку в сторону, я встал из-за стола и прилег на кровать.

«Египтянин — последний человек, к которому я обратился бы за помощью, но выбора нет. Придется ждать его возвращения... хотя, погоди-ка...».

Внезапная мысль осенила меня.

Я резко встал и, не обращая внимания на легкое головокружение, крикнул:

— Гасан!

Тот не замедлил появиться. Урок, что я преподал ему ранее, точно пошел мадианитянину на пользу. Теперь он уже не выглядел, как опойное чучело. Гасан держался уверенно на ногах, а белая рубаха не торчала поверх штанов.

— Слушаю вас, господин! — прочистив горло, отчеканил он.

— Тарару умеет читать на аккадском? — в лоб спросил я.

Гасан тупо уставился на меня:

— Не знаю, господин. Он у нас недавно, а я не интересовался.

— Понимаю, тебя, кроме вина, ничего не интересует, — буркнул я.

Мадианитянин расплылся в глупой улыбке:

— Что еще может интересовать бродячего актера?

— Бродячего актера?