Страница 55 из 115
— Не будем торопиться. Я же еще не решил. Поговорим об этом после. А сейчас — убирайся. Мне надоело лицезреть твое опухшее лицо.
Я поднял кубок с остатками вина:
— Твое здоровье, — и, прикончив жидкость, грохнул сосудом по столу так, что тарелки зазвенели.
— Ты слышал, что я сказал?
— Разумеется, — проворчал я, вставая и опираясь о спинку ложа. Перед глазами все плыло, но не так сильно, как могло бы. — Я, может, и пьян, но слух в полном порядке.
— Тогда не заставляй меня повторять дважды.
Смачно втянув ноздрями спертый воздух шатра, я повернулся и медленно направился к выходу. Несмотря на внушительное количество выпитого, я не ощущал никакого веселья. Никогда еще на душе не было так мерзко и погано, как сейчас. Даже в застенках храмовой тюрьмы Эсагилы.
Глава 19
Как добрался до нашей палатки, я не помнил. Видимо, мозг был настолько одурманен и занят нехорошими мыслями, что этот отрезок полностью выветрился из памяти. Единственное, что я осознал — меч мне не вернули. Ну, это было очевидно. Настолько очевидно, что нужно быть полным дураком, дабы надеяться на обратное. Ввалившись в палатку, я грохнулся на циновку. Хмель внутри притуплял вновь накативший приступ слабости и боль в руке, которая от излишних нагрузок и переживаний разгорелась с новой силой.
Бастет была внутри. Она сидела в углу напротив, но не смотрела в мою сторону.
— У меня есть отличные новости, — весело произнес я.
— Неужели? — безликим тоном ответила она.
Будь я полностью трезв, то обязательно обратил на это внимание. Ее голос звучал отстраненно и безжизненно. Но состояние, в котором я пребывал, не позволяло четко воспринимать действительность.
— Ага. Когда ты узнаешь ее, то наверняка лопнешь со смеху.
Бастет оставила мою новую реплику без внимания, чем слегка задела меня:
— Не хочешь со мной разговаривать?
— Ты пьян, — все тот же безжизненный тон.
— Только не делай, пожалуйста, из этого вселенскую скорбь, хорошо? У меня был веский повод напиться.
Она ничего не ответила, продолжая, молча, смотреть в угол. Только сейчас, протерев начавшие слезиться глаза, я заметил, что она полностью обнажена.
— А-а-а, — протянул я, — кажется, начинаю понимать, откуда взялся такой холодный тон. Ты решила подготовиться, сделать мне приятное и весело провести время? А я заявился в, так скажем, не совсем приглядном виде. Ну-у, что ж, приношу свои искренние извинения, — последнюю фразу я сказал нарочито язвительным тоном.
Какое-то время Бастет не реагировала на мои слова, однако затем она повернулась, и я тут же пожалел о том, что сказал.
На ее левой скуле виднелся огромный синяк. В некоторых местах кожа была ободрана. Под носом темнела запекшаяся кровь, а большие подтеки почти целиком покрывали плечи и грудь.
Несмотря на избыток вина, до меня мгновенно дошло то, что с ней произошло. Хмель стремительно начал испарятся из головы, словно меня облили кипятком в парильне. Сердце под напором чувств забилось с такой скоростью, что могло разорваться в любую секунду, но в данный момент это не слишком волновало. Меня переполняла неконтролируемая злоба. На Хазина. На его наемников. На всех них, сотворивших это. Но прежде всего, на себя. Я оставил ее здесь. Без оружия. Я напился, как последний неотесанный мужлан. Да, оставь я ей меч, это все равно мало что изменило. Может, стало бы только хуже. Но в то мгновение я оказался неспособен мыслить столь глубоко.
Бросив на меня выразительный взгляд, полный сдерживаемой боли, Бастет вновь отвернулась и устремила взор в пустоту. Не говоря ни слова, я медленно пододвинулся к ней и нежно обнял здоровой рукой чуть ниже шеи. Уже через несколько минут предплечье стало полностью мокрым от потока беззвучных слез, которых немало пролилось в то злосчастное утро.
Глава 20
Сквозь щель полога палатки, я внимательно наблюдал, как двое наемников набирают воду из колодца, сверкая доспехами в лучах восходящего солнца.
— Пейте, пейте, ублюдки, — злорадно прошептал я, — надеюсь, вас скрутит так, что вы ненадолго тут задержитесь и отправитесь прямиком в загробный мир.
Наверняка это уже не первый их заход, а если вода отравлена, то последствия не должны заставить себя ждать.
— Ты что-то сказал? — услышал я позади себя мрачный голос Бастет.
Со вчерашнего дня она не проронила ни слова, продолжая, молча, смотреть в пустоту. Глупо было ожидать от нее другой реакции.
— Ничего, — ответил я, продолжая наблюдение за тем, что происходит снаружи.
Мысли о том, как перехитрить Азамата и обезопасить себя от него практически испарились. Еще вчера они казались мне такими важными, а сейчас я, разве что, мог посмеяться над ними. Теперь меня беспокоило только одно — надежда, что разбойники смогут одержать верх над отрядом наемников, ибо никаких надежд о своей дальнейшей судьбе в случае победы Хазина я не питал. Жирный караванщик, скорее всего, просто прикончит меня. И это в лучшем случае. В худшем же — продаст за бесценок какому-нибудь рабовладельцу, чтобы я выносил за ним горшки с дерьмом. На большее я ведь уже не способен.
«Нет уж, лучше попытать счастья с Азаматом и его бочкой».
Я тряхнул головой, прерывая поток неприятных мыслей, и вернулся к наблюдению за стражами каравана. Они по-прежнему стояли возле колодца.
— Что там с Салитисом? — разрезал тишину хриплый голос одного из наемников, набиравших воду.
— Не знаю, — растерянно произнес второй, — он со вчерашнего вечера не встает с постели. Его постоянно рвет и лихорадит.
— Видимо, продукты караванщика оказались не такими свежими, как он нам рассказывал, — сказал первый, сплюнув на песок.
— Думаешь дело в сушеных финиках? Я ведь тоже их ел. Ты их ел — все ели. Но страдает лишь Салитис!
— Не он один, — мрачно ответил первый, выливая воду в большой глиняный сосуд, а затем переставляя его на носилки.
— Не один?
— Нет, — ведро со всплеском опустилось в колодец, — еще у двоих наших те же признаки проявились сегодня утром.
— Боги... — протянул второй наемник, — не хватало нам подцепить мор в самый неподходящий момент.
— А для мора бывают подходящие моменты? — усмехнулся первый стражник, вновь вылавливая ведро, полное воды.
— Нужно, как можно, скорее найти источник заразы и оградить остальных, а не то нас возьмут голыми руками.
— Пусть у Ассиса голова болит. Ему уже обо всем донесли, — мрачно ответил первый, заполняя второй сосуд. — Ладно, хватит болтать. Понесли. Нам еще не раз сюда таскаться придется.
Второй кивнул и, выдохнув, они понесли воду в сторону лагеря.
— Хвала Мардуку, — прошептал я, — кажется, у нас появилась надежда.
Тупая ноющая боль, вновь вспыхнувшая в левой руке, заставила меня опустить глаза и посмотреть на повязку. Сквозь пожелтевшие и подсохшие пальмовые листья виднелась ткань, еще недавно бывшая частью одной из шерстяных накидок. К своему неудовлетворению, я подметил, что на перевязи снова проступили бурые пятна, хоть и не в таком количестве, как раньше.
— Понимаю, что сейчас не самое подходящее время, — тихо произнес я, — но у тебя, случайно, не осталось еще немного того животного жира и кусочка чистой материи?
Бастет обернулась ко мне. По ее лицу можно было понять, что она не совсем расслышала то, что я говорил. Ее мысли находились где-то далеко от этого злосчастного места.
Поэтому я добавил, многозначительно глянув на поврежденную руку:
— Повязка. Ее нужно сменить.
— Да, конечно, — вяло ответила Бастет, подхватывая горшочек с жиром и чистый кусок ткани, — это последний, больше перевязывать нечем.
— Ничего страшного, — улыбнулся я, — возможно, завтра перевязка мне уже не понадобится.
Она ничего не ответила, а, молча, начала это неприятное, но необходимое действие.
— Но небольшая надежда есть, — произнес я.
— Какая? — спросила Бастет, не поднимая взгляда.