Клубок со змеями

«Неужели он уже скрылся за толщей песка, или я выбрал неверный путь?».

Пятый перекат.

«О, боги, помогите мне!».

Когда я начал движение в шестой раз, то напоролся животом на что-то твердое, вдавив своим весом предмет глубже в песок.

«Вот он! Только не потеряй! Только не потеряй!».

Я резко отодвинулся назад, повернувшись спиной к кинжалу. Мой разум заставлял тело торопиться, боясь, что своим движением загнал оружие вглубь и теперь мне не удастся найти его. Собрав последние силы, превозмогая боль в мышцах, я придвинулся по направлению к кинжалу, лихорадочно скребя по песку руками, связанными за спиной. Ничего. Еще одно усилие. Снова ничего. Стиснув зубы, я постарался еще глубже погрузить пальцы в песок. Сильная боль пронзила запястья. Онемевшие пальцы плохо слушались, но я продолжал искать с упрямой настойчивостью. И, наконец, я нащупал его! Мизинец левой руки коснулся деревянной рукояти. Я затаил дыхание, стараясь не шевелиться. Затем, медленно, завел палец за нее и аккуратно потянул вверх. Клинок не поддался. Закусив верхнюю губу до крови, я повторил попытку с чуть большим усилием. Снова никак. Пальцы дрожали сильнее, чем листья пальмы на ветру, но я боялся, что если хоть на секунду дам им передохнуть, то уже никогда не смогу вытащить кинжал. Я закричал, делая очередную, отчаянную попытку, прилагая усилие, на которое еще был способен. И он поддался!

«Кинжал поддался!».

Уже через секунду я ухватил его безымянным пальцем, а спустя пару мгновений вся моя левая кисть сжимала рукоять спасительного лезвия. Крепко вцепившись в него, я перевернулся на живот и засмеялся. Однако смех быстро перешел в хриплый кашель, который сотрясал меня несколько минут. К тому моменту, когда он, наконец, закончился, я осознал, что уже не слышу звуков копыт. Однако мне все равно следовало поторопиться, ибо еще оставалась надежда увидеть, в какую сторону направляется Эмеку-Имбару.

Я спешно начал водить кинжалом по веревкам, опутавшим руки, но случайно задел кожу несколько раз. С досадой пришлось немного сбавить темп, стараясь сохранить высокую скорость работы над освобождением. Прошла целая вечность прежде, чем я почувствовал, что веревки ослабли, а спустя еще немного окончательно порвались. Я тут же постарался стряхнуть этот отвратительный песок с глаз, но кисти так затекли, что мне не удалось даже дотянуться до лица. Пришлось лежать, сгорая от нетерпения. В ожидании, когда кровь, наконец, вновь наполнит члены. И вот она снова запульсировала в руках, а в кожу словно воткнули десяток колючек. Но я не обратил на это никакого внимания, а просто резко сбросил песок с лица и открыл веки. Яркие солнечные лучи, усиленные отражением от песка, тут же ослепили глаза. Мне пришлось зажмуриться и приставить ладонь к векам. Даже сквозь закрытые очи дневной свет проникал внутрь, окрашивая мрак в мутную желтизну. Настолько ярким и сильным он был посреди песков. Подождав, пока зрение привыкнет к безумным пляскам бликов и лучей, я осторожно открыл глаза и приступил к освобождению ног. Усилившийся ветер играл моими растрепанными волосами. Поскольку я уже мог видеть процесс перерезания пут, то он шел куда быстрее, нежели на руках. Наконец, мне удалось полностью освободиться от злосчастных узлов. И теперь оставалось только ждать, когда кровь наполнит онемевшие конечности, а мои ноги вернут себе способность двигаться. На это ушло еще несколько драгоценных минут.

Почувствовав силу, я резко встал. Ступни невыносимо кололо. Я с трудом мог передвигаться, постоянно прихрамывая. Голова гудела, в глазах двоилось, а солнце испепеляло тело. Но в то мгновение я практически не обращал внимания на все это. Моей единственной целью было взобраться на один из высоких барханов. Даже не взглянув на холодный труп ассирийца и его осла, со скоростью, на которую только был способен, я начал нелегкий подъем. Песок скатывался вниз под ногами, так и норовя утянуть меня обратно, но я, стиснув зубы, продолжал двигаться вверх. Когда до вершины оставалось чуть меньше половины пути, я уже тяжело дышал. Пот градом катился по всему телу, покрывая кожу, будто липкая древесная смола. В висках стучали кузничные молотки, а конечности еле-еле передвигались. Но я продолжал. Продолжал движение, словно безумец, в своей упрямой жажде достичь цели.

«Безумец... Быть может, я уже им стал? Повелитель демонов пустыни Пазузу разрушил мой разум и идет за мной?».

Как я преодолел оставшееся расстояние в памяти не осталось. Помню лишь, что сознание резко помутилось, когда до верхушки бархана оставалось совсем немного, и остаток пути я прошел словно слепая черепаха. Когда же ноги вступили на долгожданную вершину, я постарался усилием воли развеять этот туман перед взором, чтобы осмотреться, но попытки оказались безуспешными — ощутив сильную слабость во всем теле, я рухнул на то место, где стоял, так и не сумев что-то разглядеть. Тяжелое прерывистое дыхание, со свистом вырывавшееся из моей груди, стало тихим. Виски сдавило, будто тисками, а в глазах резко потемнело. Я быстро начинал проваливаться в бездну. Лишь одна мысль успела пробежать в голове прежде, чем она окончательно поглотила меня.

«Хорошо, что я не свалился обратно».

Глава 14

— Холодно... — простонал я, открывая глаза и, с удивлением, замечая над собой темное, испещренное множеством звезд, ночное небо.

Однако еще большее изумился тому, что ощутил сильный озноб. Тело буквально задеревенело от холода так, что сначала пришлось осторожно разминать пальцы, и только потом приступить к растиранию остальной поверхности кожи.

В пустыне царила мертвая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь звуком перекатывающихся песчинок, подбрасываемых в воздух легким дуновением ветерка. Повсюду до горизонта, покуда хватало глаз, расстилалась бескрайняя волнообразная равнина. Она напоминала застывшую бурную реку. Только вместо живительной влаги — одинокий, безжизненный край.

Я незамедлительно ощутил всю тяжесть своего положения. Холод пустыни пробирал мое тело снаружи, а страх и тревога — пробирали душу изнутри. Ни звука. Ни движения. Только я, да блестящий лик Сина[46] у меня над головой, освещающий округу своим серебристым светом.

— Так, надо подумать, — начал я говорить вслух, только чтобы заполнить окружающую пустоту, — сколько же мне пришлось проваляться поленом? Полдня? Полутора суток? Ладно, неважно. След Эмеку-Имбару давно потерялся, и я не смогу найти дорогу домой, — я начал растирать ноги, — можно было бы идти по солнцу, — тут мои глаза посмотрели наверх, — но его нет. Не смешно, — я выдержал короткую паузу, а потом повторно произнес, слегка нахмурившись, — не смешно. Почему я не подумал об этом раньше? Тупой чурбан, вот почему.

Закончив с ногами, я приступил к растиранию шеи и груди:

— А по звездам точно никуда не пойду, — с губ сорвался печальный вздох, — эх, вот если бы у меня были знания жрецов, что сидят на вершине Этеменанки... все было бы куда проще... Жрецы... — упоминание этого слова вызвало целую бурю эмоций на моем лице. Почувствовав, как оно раскраснелось, как кровь ударила в голову, а сердце застучало в висках, я постарался быстро взять себя в руки. На переживания о прошлом просто не было времени.

— Значит, надо ждать рассвета, а потом идти в сторону солнца. Тогда, рано или поздно, я выйду к Евфрату. Тегим-апал не должен был завести меня далеко...

Я вновь огляделся по сторонам в надежде увидеть на горизонте Вавилон, но безрезультатно. Только песок.

«Не слишком далеко для лошади, но слишком далеко для пешей прогулки».

— Но я не могу вот так просто сидеть и ждать. Я не ел уже пару дней, сильно ослаб, а без воды навряд ли протяну следующий день в этой жаровне. О, да. Не сомневаюсь. Днем здесь начнет припекать так, что мало не покажется. Но куда я пойду прямо сейчас? Нужно двигаться, чтобы не замерзнуть и, в то же время, стоит беречь силы. А еще я хочу пить, — я облизал пересохшие губы, — о, Шамаш, что мне делать? — мои глаза вновь устремились к ночному небу, усыпанному мириадами звезд.

46

Син — в шумеро-аккадской мифологии бог Луны.