Бойтесь данайцев

— Кто? — переспросил Соснин. — Алексей Гринкевич?

— Да.

— Вы, что же, не узнали его отца? А он — вас?

— Видите ли, я не знал его отца, у них дома мне бывать не приходилось. Сблизились с Алексеем благодаря Тане... Я не совсем точно сказал, что он был моим товарищем, скорее всего, просто знакомый.

— Почему вы решили, что часы принадлежат его отцу?

— На них было выгравировано: «Анатолию Петровичу Гринкевичу в день пятидесятилетия от сослуживцев». Таня откуда-то знала Лешкиного отца и иногда передавала ему приветы, называя по имени-отчеству.

— Ясно. Где же эти часы теперь?

— Конечно, мне следовало сразу обо всем рассказать и вернуть часы, но я испугался и положил их в карман. — Поймав вопросительный взгляд Соснина, пояснил: — Они были с металлическим браслетом и он поломался, видимо, когда я схватил за руку Анатолия Петровича. Я же говорил, что в это время раздался какой-то щелчок. Несколько дней я носил часы в кармане, не решаясь вернуть их и рассказать правду, потому что не знал, как оценят мои действия. Ведь могли подумать, что я его ограбил. Правда?

— Так где же часы? — не отвечая, повторил Соснин.

— Их у меня украли, — понуро ответил Игорь и уточнил: — В городском транспорте. В автобусе народу было много, а около меня все терся какой-то парень. Наверное, он и вытащил часы, хотя утверждать категорически не могу. Я знал, что все равно рано или поздно все раскроется, — после небольшой паузы с отчаянием произнес Игорь, — но часы уже вернуть не мог, да и вообще... — Не закончив фразу, он безнадежно махнул рукой.

— Кроме часов что-нибудь еще у вас тогда украли?

— Нет, — несколько удивленно ответил Игорь.

...Что ж, с часами, кажется, все понятно, усаживаясь в свой потрепанный временем «Запорожец», размышлял Соснин. Впрочем, не совсем ясно поведение Гринкевича: для чего скрывать этот ничем не угрожающий ему эпизод? Не угрожающий чему? Как чему? Так сказать, основной «деятельности» по подделке прав.

Николай повернул ключ зажигания, включил двигатель, но не тронул машину с места. Поглощенный своими мыслями, он сидел в машине с работающим мотором, сопоставляя полученную от Игоря информацию с уже известными фактами.

Никакого резона скрывать происшедшее с ним Гринкевичу не было, решил Соснин. И все же он упорно не говорит правду. Значит, в этом он видит какой-то, пока неведомый нам, смысл. Какой же? Пусть Арслан еще раз с ним побеседует, но уже в свете показаний Барсукова... Нет, лучше я сам и, если будет продолжать тянуть свою линию, сведу-ка я их на очной ставке. Решено. А Каланча? Совершенно очевидно: часы у Игоря украл он, но... Вот именно, «но». Он же утверждает, что и часы, и бумажник с заготовками прав он выкрал у одного и того же лица. Что же получается? Нет, Игорь Барсуков вряд ли является этим лицом. Значит, Каланча темнит? Почему? Опять эти злосчастные — почему. Где взять на них ответы? Ладно, Каланчу придется еще разок покрутить. Хотя вряд ли что получится. Эта публика умеет стоять на своем... Выходит, и эта линия ведет в тупик. Что, есть и другая? Вы еще спрашиваете, майор, словно ваш блестящий библиотечный поиск с установлением номера телефона таинственного Игоря не потерпел фиаско. Но я же нашел Игоря. Федот да не тот, дорогой сыщик... Ах, не тот, постой, постой... Как же это получается. Телефон установлен и Игорь есть, но не тот, которого мы ищем. Может быть, еще один Игорь имеется в этом отделе. Нет, другого нет, я все личные дела просмотрел. Тогда, может быть, был? Тоже мимо. Никто не увольнялся, лишь этого, не нашего Игоря, недавно приняли... Подожди-ка... Как же мог тот, нашенский Игорь, давать такие координаты, если был еще один Игорь? Все ясно. Он давал их до прихода новенького, но... То-то и оно, что его же Игорем не звали... Да, не звали, а к телефону пригласить должны были именно его... А Игорем не звали... Не звали... Не звали... А называли...

Соснин выключил двигатель, закрыл машину и быстрым шагом направился к зданию проектного института, откуда вышел пятнадцать минут назад. Справившись у вахтера, где расположен отдел № 22, поднялся на третий этаж.

Представившись начальнику отдела Хамидову, который был сравнительно молод и в облике которого еще не проступили начальственные черточки, Николай с ходу спросил, кого у них в отделе называют Игорем.

— Зовут или называют? — наморщил лоб Хамидов.

— Называют, — уточнил Соснин.

— Зовут Игорем новенького, Барсукова, а называют, — последнее слово он произнес нараспев, почти по слогам, подчеркивая тем самым, что речь пойдет не о подлинном имени, — Галимова Ильдара. Знаете, как в песне: по-грузински — Вано, а по-русски — Ваня. Но сейчас он в отпуске.

— А шрам на лице у него есть?

— Точно, — несколько удивившись такой осведомленности Соснина подтвердил Хамидов.

Вот теперь все сошлось, подумал Николай.

Конечно, эти ребята не лопухи, а профессионалы высшего класса. Подумать только: в огромном городе найти пассажира такси, о котором он ляпнул просто так, для большей правдоподобности. Ведь легче всего нанизывать ложь на конкретный, имевший место, факт. Он так и поступил. Что же было правдой? В такси в тот день он ехал, это точно, рядом с водителем, действительно, сидел пассажир, говорливый такой старикан. И, пожалуй, все. Нет, он еще сказал им правильное место, где вышел старикашка. Ну разве можно на такие шансы ловить? Бред, фантастика! Эти смогли. Из сотен тысяч людей, находящихся в городе, сумели-таки выискать говоруна. Да, их поневоле зауважаешь и даже помочь захочешь. Но сейчас они требуют невозможного. Ясное дело — им нужны потерпевшие. Опять же, молодцы начальнички, докопались: не один потерпевший, как он им все время лепил, а двое. Потому что часы он «взял» у того парня в автобусе, а вовсе не у пассажира такси. Собственно, здесь он может ничего не скрывать, от этой правды ему хуже не будет. Собственно, и число потерпевших никак не повлияет на его судьбу, пусть их будет не один, а два или двадцать два, все равно суд приплюсует к ним предыдущие кражи и вдрючит на полную катушку. Ему-то все равно, сколько было у него краж, но не им. Он прекрасно понимает, как нужен следователю не парень с часами, а тот, второй, хозяин бумажника. Но правду он не скажет, хотя, если честно, не раз испытывал искушение.

Он вспомнил тот распроклятый день, когда под вечер пришел к Юле домой. Никогда не забыть ему ее испуганного выражения, сразу сменившегося явным недовольством и нескрываемым желанием как можно быстрее захлопнуть за ним дверь. Он успел только поздороваться, как из комнаты послышалось: «Юленька, кто там?» Этот голос он узнал бы из тысяч, сколько лет Пахан — гроза всей зоны, вор в законе, учил его, молоденького, только-только исполнилось восемнадцать, учил канонам воровской жизни и мастерству «щипача». Разве мог он забыть голос учителя и покровителя, последнее было особенно важным в той жизни. Такое не забывается. Но услышать этот голос здесь, в Юлиной квартире!.. Произнесенное воркующе, уменьшительно-ласкательно «Юленька», было нестерпимо. Вмиг ему стало ясно все: и изменившееся к нему отношение Юли и некоторые изменения в ее жизни. Просто ему предпочли другого и этим другим был Пахан. Решение пришло моментально: с Паханом встречаться небезопасно, надо уйти незамеченным, а глаза уже приметили висевший в коридоре на вешалке летний пиджак из легкого светлого материала и призывную припухлость внутреннего кармана. Потом он так и не сумел объяснить себе, почему решился на подобный шаг, но тогда он глазами показал Юле на висевший около него электросчетчик и шепотом сказал, чтобы она шла за книжкой, а он тем временем уйдет. Юля все поняла. Громко она произнесла: «Минуточку, я сейчас дам вам абонентную книжку», и одновременно для находившегося в комнате: «Виктор Степанович, это показания счетчика проверяют». С этими словами она направилась в кухню, дверь из которой выходила в коридор.

Тогда он быстро «оздоровил» пиджак Пахана, и, когда Юля вышла из кухни, неся абонентную книжку, он поднес руку к виску, откланиваясь, и насмешливо произнес полушепотом: «Адью, мадам. Желаю счастья».