Ночной океан

По непонятной для себя причине Джонс ощутил нежданную тревогу.

– Вы, господин Джонс, – продолжил Орабона, – истинный ценитель и знаток. Полагаю, что не нарушу никаких законов, если дозволю вам в порядке исключения ознакомиться с этой скульптурой. Быть может, мы ее уничтожим – решать в любом случае сэру Роджерсу, – но, если хотите знать мое мнение, это будет актом вандализма, вот и все.

Джонс почувствовал необъяснимое – и очень сильное – желание повернуться и уйти из музея, но Орабона уже вел его под руку. В закрытой секции, изобилующей безымянными ужасами, не было посетителей. В дальнем углу холст отгораживал глубокую нишу – туда-то и увлекал Джонса Орабона.

– Экспонат называется «Жертвоприношение Ран-Теготу». Ран-Тегот – великое чудовище богоподобной силы из преданий, что изучал сэр Роджерс. Вы, помнится, ему говорили, мол, все эти легенды – тот еще вздор… и знаете, я с вами согласен! Существа, прибывшие на Землю три миллиона лет назад откуда-то свыше и обосновавшиеся в Арктике, требующие справления крайне жестоких жертвоприношений… для принятия на веру – более чем нелепо, для воплощения в воске и наведения страху на праздных зевак – в самый раз! Сэр Роджерс вдохнул в образ невиданную жизнь.

Мучаясь неукротимой нервной дрожью, Джонс стиснул бронзовый поручень перед задрапированной нишей. Он порывался попросить Орабону остановиться, не являть ему то, что было скрыто драпом, – но некое болезненное любопытство придерживало ему язык.

Смотритель довольно улыбнулся:

– Вы только взгляните!

Джонс покачнулся – не спасла его даже опора:

– Боже всемогущий!

На гигантском троне из слоновой кости, покрытом нелепыми резными украшениями, восседало чудовище неописуемо жуткого вида. Оно присело на задних лапах, чуть подавшись вперед, словно готовое к прыжку, – и тем не менее даже в такой позе достигало около десяти футов. Во всей фигуре его таилась дьявольская угроза. Двумя средними лапами шестиногий монстр держал нечто раздавленное, искореженное и обескровленное, испещренное тысячами отверстий и местами будто бы обожженное кислотой. Изувеченная голова жертвы, отвисшая набок, показывала, что когда-то тело принадлежало человеку.

Монстр был копией существа, запечатленного на фотографии. Та проклятая карточка оказалась излишне правдивой, хоть и не могла передать весь ужас, насылаемый на зрителя этой циклопической фигурой. Скругленное туловище и голова с треугольником злодейских глаз; завитой хоботок и распушенные жабры; сплетения темных щупалец, оканчивавшихся алчущими ртами, шесть длинных суставчатых конечностей, переходивших в клешни – в те самые жуткие клешни!

Губы Орабоны скривились в злодейской усмешке. Джонс, затаив дыхание, всматривался в восковую скульптуру; растущее в душе очарование ее формами одновременно озадачивало и тревожило его. Что заставляет его стоять и отыскивать глазами мельчайшие детали? От подобного созерцания сошел с ума Роджерс – великий художник, утверждавший, что не все его детища – искусственные…

Вдруг Джонс понял, что именно приковало его внимание: странное сходство угадывалось им в запрокинутой набок голове жертвы. Уцелевшая часть лица показалась ему знакомой; взирая пристальнее, он понял, что рассматривает весьма подробную посмертную маску хозяина сего музея, Джорджа Роджерса! Какие чувства двигали одаренным сумасбродом? Эгоистическое желание запечатлеть собственные черты в бессмертном творении? Или вот так нашел выход подсознательный страх перед собственным произведением?

Изуродованное лицо было передано с безграничным искусством. Следы уколов… сколь совершенно они воспроизводили мириады ран, нанесенных несчастному псу в мастерской Роджерса! Однако был еще один едва заметный нюанс: на левой щеке жертвы выделялась неправильная бороздка, нарушавшая общее впечатление – словно скульптор пытался скрыть дефект своего первого слепка…

И чем дольше приглядывался Джонс, тем ему становилось страшнее. А затем он вдруг вспомнил одно обстоятельство, которое повергло его в совершенно неописуемый ужас: ведь после той жестокой ночной схватки он заметил у связанного Роджерса длинную и глубокую царапину на левой щеке!

Пальцы Джонса, уцепившиеся за поручень, медленно разжались, и он бесчувственно осел на пол.

Орабона смеялся.

Электрический палач[3]

Для человека, которому никогда не угрожал смертный приговор, я питаю довольно необычный страх к электрическому стулу. Право, я думаю, что боюсь его гораздо больше, чем те, кто действительно был близок к смертной казни. Причина в том, что я связываю это приспособление с одним происшествием сорокалетней давности – происшествием очень странным, едва не приведшим меня к краю черной бездны неизведанного.

В 1889 году я как аудитор и коллектор был связан с горнодобывающей компанией «Тлакскала» из Сан-Франциско, которая управляла несколькими серебряными и медными рудниками в горах Сан-Матео в Мексике. На руднике № 3, где помощником управляющего служил угрюмый и хитрый человек по имени Артур Феллон, произошла неприятность: 6 августа фирма получила телеграмму с сообщением, что Феллон скрылся, прихватив с собой все отчеты, ценные бумаги и секретные документы, оставив канцелярские и финансовые дела в полном беспорядке.

Такой поворот событий явился жестоким ударом для компании. В тот же день, ближе к вечеру, президент Маккоум вызвал меня и распорядился отыскать бумаги во что бы то ни стало. Он знал, что для этого есть серьезные препятствия. Я никогда не видел Феллона и о его внешности мог судить лишь по имевшимся очень нечетким фотографиям. Кроме того, на следующий четверг была назначена моя свадьба – оставалось всего лишь девять дней, – поэтому я, естественно, не горел желанием неопределенное время гоняться по Мексике за преступником. Однако необходимость была столь велика, что Маккоум счел оправданной свою просьбу, а я, со своей стороны, решил, что ради моего положения в компании стоит молча согласиться.

Я должен был выехать в тот же вечер в личном вагоне президента сначала до Мехико, а оттуда – по узкоколейке на рудники. Джексон, управляющий рудника № 3, расскажет мне все подробности, а затем начнутся настоящие поиски в горах, на побережье или в закоулках Мехико – там будет видно. Я отправлялся с решимостью как можно быстрее завершить дело и утешал себя, рисуя картины скорого возвращения с документами и преступником, а равно и своей свадьбы, которая от этого превратится в настоящее торжество.

Известив свою семью, невесту и ближайших друзей и наскоро собравшись, я встретил президента Маккоума в восемь часов вечера на станции Саутерн-Пасифик, получил от него письменные инструкции и чековую книжку, а затем пустился в путь в его личном вагоне, прицепленном к трансконтинентальному экспрессу, отправлявшемуся на восток в 8:15.

Путешествие, казалось, не предвещало никаких особенных событий, и, хорошо выспавшись ночью, я наслаждался покоем в отдельном вагоне, так заботливо мне отведенном, внимательно читая врученные мне инструкции, строя планы поимки Феллона и возвращения документов. Я знал район Тлакскалы довольно хорошо – возможно, гораздо лучше, чем пропавший, и, следовательно, имел небольшое преимущество, если только беглец уже не воспользовался железной дорогой.

Как говорилось в записке президента, управляющего Джексона уже давно тревожила скрытность Феллона и его загадочная работа в лаборатории компании во внеурочное время. Имелись серьезные подозрения, что вместе с мексиканцем-надсмотрщиком и несколькими пеонами он был замешан в кражах руды. Пару местных рабочих уволили, но избавиться от хитроумного белого, не имея доказательств, было не так-то просто. В самом деле, несмотря на всю свою скрытность, этот человек вел себя скорее вызывающе, чем осторожно. Он искал повода для ссоры и держался так, словно не он обжуливал компанию, а она – его! Слишком явная слежка со стороны коллег, писал Джексон, по-видимому, все больше и больше раздражала его; и вот теперь Феллон исчез со всеми находившимися в конторе важными документами. О его возможном местонахождении нельзя было предположить ничего, хотя в последней телеграмме Джексона упоминались пустынные склоны Сьерра-де-Малинче – высокой, окутанной легендами вершины, похожей очертаниями на человеческую фигуру. Оттуда, как говорили, и были наняты нечистые на руку рабочие.

3

Второй рассказ Лавкрафта в соавторстве с Де Кастро обнаруживает совершенно нехарактерные для более известного творчества мэтра черты приключенческого вестерна. Писатель и исследователь творчества мэтра Владислав Женевский так охарактеризовал эту работу: «Меньше всего ожидаешь от Лавкрафта крепко слепленный триллер, но “Электрический палач” именно таков, <…> гонка героя со временем выдержана в лучших традициях не снятых еще голливудских блокбастеров. Место действия также необычно для Лавкрафта: Мексика. Надо заметить, имя Кетцалькоатля рядом с запретным именем Ктулху смотрится уместно и даже естественно».