Велосипед судьбы

– А потом? – спросила Василиса.

– А потом как-то пришёл мой товарищ перед самым концом смены, да и говорит: «Есть предложение сходить после работы в одно место. Там пива нальют и за политику расскажут. Обещают, что пиво на халяву, а за политику интересно». Ради политики я бы не пошёл, конечно, но на пиво повёлся. И не я один. А что не попить пивка-то вечером пятницы, раз угощают? Приходим мы, значится, в большой бар, а там народу – битком. И все наши – и со станции, и от смежников инженера, и от сетевиков технари. Вся городская энергетика. Пива всем налили, как обещали, даром. А вместо музыкантов на сцене всякие говорильщики выступали, от «голубой гвардии». Но их не так чтобы внимательно слушали, больше на пиво налегали да между собой трепались. А потом раз – и стихло всё. Тишина, как в склепе. А на сцене девочка стоит. Совсем мелкая, лет десять-двенадцать, ребёнок ещё. Волосы белые, сама худенькая, хоть хватай и в столовку тащи, откармливать. А глаза – синие-синие, каких не бывает вообще. Аж сердце прихватило от её глаз. И вроде ничего такого необычного она не сказала, сто раз мы всё это слышали – и про будущее наше, и про детей, и про семьи, и про то, что ничего хорошего нас не ждёт, если жопы не поднимем и не сделаем что-то. Но такими словами и так, что я лично думал, что от стыда сейчас помру. Что я, здоровый мужик, сижу тут и пиво глыкаю, пока вот такой ребёнок за меня правды ищет. Такое от неё исходило ощущение, что не передать. Я раньше слышал, что она Искупителем отмеченная, но мало ли что говорят. А тут увидел и понял – так и есть. Есть за ней сила и судьба. И кто её увидел – тот уже прежним не будет. Так что назавтра мы уже собрались и решили бастовать. А теперь я тут.

– Не жалеете?

– Ни минуты не пожалел. С тех пор, как Спасительницу увидел, ни разу не усомнился. Курнуть не хочешь? Ах, да, я же спрашивал…

– Не хочу. А вы не могли бы…

– Что?

– Ну, отвернуться ненадолго. А то я сейчас описаюсь…

***

Когда Василиса, багровая от смущения (сосед отвернулся, но журчание показалось ей оглушительным, как горный водопад) вернулась на лавку и снова положила Данькину голову на колени, он застонал и зашевелился.

– Парень твой? – спросил Бен.

– Ну, да, наверное, – ответила Васька неуверенно. – Скорее, друг.

– Начинает отходить. Сейчас ему хреново будет, готовься. Свинство это – такого мальца шокером, у него и массы-то на полмужика. Но что с этих взять? Они, поди, и не знают, что мощность регулируется.

– Вы их ненавидите?

– Я? Да что ты, нет, конечно! – сосед даже засмеялся от неожиданности. – Они, в целом, нормальные ребята. Пока не началась эта хрень, у меня полно приятелей было среди черноглазых. У нас квартал смешанный, дружно жили. Играли в футбол, пиво пили, на шашлыки собирались, музыку слушали. Музыканты они отличные, пляшут задорно, и вообще душевный народ. Экспрессии многовато, но к этому привыкаешь. Понимаешь, девочка, я двумя руками за равенство. Я даже жениться хотел на дочери соседа, черноглазой. Она классная девчонка.

– А что же не женились?

– Из-за отца её. Он всем живые изгороди подстригал, клумбы разводил, цветочки сажал-полол. Качели починить или ворота поправить – всё к нему. И ему это нравилось, и все соседи его уважали, и никто отродясь не думал, что он хуже других, потому что не врач или не пилот. На своём месте был человек. Денег, правда, не так чтобы много получал, но на жизнь хватало. Жена, детей двое, домик небольшой, но свой. Мы с ним пиво пили каждую неделю, болтали, футбол по телеку смотрели. В футболе, кстати, вообще одни черноглазые, и денег они там зашибают столько, что мне и не снилось. А потом раз, и он мне такой: «Ты, Бен, голубоглазый угнетатель!» «Хренассе, говорю, чем же это я тебя угнёл?» «Вот! – отвечает он, – ты даже признать этого не можешь, настолько эта твоя угнетательность глубоко в тебе сидит! Вы все, голубоглазые, такие. Угнетатели и потомки угнетателей. Только и мечтаете загнать нас обратно на плантации». «Стоп, говорю, на плантациях автоматика всё делает, на кой хрен вы там нужны? И в шахтах давно робокомплексы хреначат, и улицы скоро будут автопылесосы убирать. Зачем вас куда-то загонять?» «Это, говорит, и есть ваш угнетательский заговор. Оставить нас без работы, заменить роботами, которые вам прислуживают». «Так ты определись, сосед, – мы вас хотим на плантации загнать или без работы оставить?» А он разозлился только, сказал, что я такой же как все, и вместо того, чтобы покаяться, его оскорбил. Пиво допивать не стал и дверью хлопнул.

– Больше не общались? – спросила Васька.

– Нет. И дочка его на меня обиделась. Он вообще со всеми голубоглазыми в нашем районе рассорился, газоны угнетателям стричь перестал. А у черноглазых такого и в заводе нет – нанимать кого-то. Они или сами стригут, или, что чаще, вовсе не стригут. Так и живут в бурьянах, им плевать. Поэтому денег у него не стало, и они съехали.

– Грустная история.

– Ты пойми, сегрегация – хреновая вещь, но вся эта нынешняя политика квот – лекарство, которое хуже болезни. Она же и самим черноглазым не нужна. Тот долбодятел, которого мне на станции напарником поставили, – он что, счастливее стал? Ну да, зарплата большая, но он же и сам прекрасно понимал, что не инженер, а просто в жопе затычка. И что все вокруг относятся к нему, как к затычке в жопе. Не зря он за мной следил и запоминал, что как – очень ему хотелось быть хоть чуть-чуть при деле. Но для этого мало запомнить, какой тумблер чего включает. Надо физику знать, теорию тепловых машин, кучу всякой хрени, на которую я десять лет учился и ещё пять стажировался. Поэтому он бесился и на меня быдлил – понимал, что не на своём месте.

– И всё равно… – сказала Васька. – Ставя себя на место черноглазых, я бы чувствовала себя человеком второго сорта. И мне было бы обидно.

– Блин, а почему я не чувствую себя человеком второго сорта потому, что мне никогда не стать профессиональным футболистом?

– Не знаю, – призналась девочка. – Но мне кажется, не черноглазые в этом виноваты. Всё куда сложнее.

– Жизнь всегда сложнее, чем кажется, – философски признал сосед.

***

Данька сморщил лицо, зашевелился, попытался сесть, но уронил голову обратно на Васькины коленки.

– Ты либо отодвинься от него подальше, либо веди его к сральнику, – посоветовал сосед. Постшокерный эффект. Блевать будет дальше, чем видит.

Василиса едва успела подтащить еле перебирающего ногами парня к унитазу, как прогноз Бена оправдался. Его пришлось поддерживать, чтобы он не упал туда головой, так был слаб.

– Ох… как мне паршиво, – сказал он, закончив и с трудом вернувшись на лавку. – Попить нет?

– Вода в кране, на вкус она не очень, но я не отравилась. Я бы принесла тебе, но не во что налить.

– Тогда потерплю. Мне пока лучше не вставать, голова кружится как на каруселях.

– Это от шокера всегда так, пацан, – сказал Бен. – Может, и пару дней потом таращить, если большую дозу словил. Я по молодости был не дурак подраться, особенно в барах, так что успел огрести полицейского электричества. Нет, за те случаи я не в претензии, не подумайте – по делу прилетало. Не то что сейчас.

– Где мы, Вась?

– В тюрьме. Сейчас ночь. Утром нас отведут в суд и отправят на плантации. Это Бен говорит, он, вроде, разбирается.

– Уж будьте уверены, – кивнул сосед.

– Надо уходить, Дань.

– Я не могу, – признался парень. – У меня в голове как будто блендером мозги взболтало. Я пешком-то идти вряд ли смогу, не то что на Дорогу выйти.

– Это плохо.

– Да не переживайте вы так, молодёжь! – оптимистично сказал Бен. – Я же говорю – долго этот бардак не продлится. Либо наши победят, либо развалится всё к чертям, и принудительные работы не будут самой большой нашей проблемой. Думаю, месяца три, много четыре…

– Дня, – сказал Данька.

– Чего?

– Три-четыре дня. Затем коллапс.

– Коллапс чего? – удивлённо спросил сосед.

– Всего. Что-то надвигается… Я его почти вижу… – парень сдвинул на лоб очки.