Четыреста килознаков

Мы с Аленой всегда наряжали елку вдвоем, с ее двухлетнего возраста. Это был наш ритуал, который нарушился лишь однажды — когда на Новый год я угодила в больницу с гриппом. Мы знали наперечет каждую игрушку, и для каждой у нас было свое место. Часть досталась мне от бабушки: когда она умерла, мы с мамой поделили их. Некоторые из них чудом пережили блокаду, а одному ангелу было уже больше ста лет, его маленькому дедушке подарила крестная — кока Мила.

Я доставала игрушки, Алена вешала. Молча, с грустной, едва заметной улыбкой и влажно блестящими глазами. Наверно, думала о том, что могла бы сейчас вот так же наряжать елку вдвоем с Виталиком. Последним занял свое место извлеченный из пластикового кофейного стакана ангел. Ну и финальные штрихи: шпиль с дождиком и гирлянда. Ах, да, и Дед Мороз, конечно. Его роль у нас играла икейская лягуха в колпачке Санты, набитая для устойчивости мелкими монетками.

Алена включила гирлянду, и мы сели на диванчик — полюбоваться. Как всегда. Я обняла ее за плечи, она вздохнула тяжело, уткнулась носом куда-то мне под мышку.

— Ма… ты ведь хочешь пойти, да? В клуб? — спросила глухо.

— Да, — я не стала врать.

— Значит, пойдем.

— Но ты же ведь не хочешь?

— Если бы я сказала, что хочу, ты бы поверила? — усмехнулась она. — Встречать Новый год с кучей незнакомых людей, когда больше всего хочется забиться в дупло и никого не видеть. Но ведь если я не пойду, ты тоже не пойдешь, правда? Я, конечно, могу сказать, что иду к Светке, по улицам побродить, а потом домой вернуться. Но ты же ведь все равно будешь беспокоиться, так?

Я молчала. Что тут можно было сказать?

— В общем, не хочу портить тебе праздник. Пойдем. Может, как раз и ничего, что незнакомые. Никто не будет лезть с сочувствием, а про себя злорадничать: ага, обломалась Мерцалова. Надеюсь, там найдется чего пожрать и выпить.

— Кстати, про пожрать. Может, печенье испечем?

— Мерзкое? — уточнила Алена.

— Ну конечно, мерзкое, какое же еще.

Это тоже было нашей новогодней традицией: печенье, которое омерзительно долго и нудно пеклось, а затем так же омерзительно быстро съедалось.

— Давай испечем.

Мы нашли по телевизору новогоднюю комедию и занялись делом. Я раскатывала песочное тесто и штамповала из него тоненькие кружки, Алена промазывала готовые джемом, собирала башенки и украшала. Между двумя партиями я позвонила Нику и сказала, что мы придем.

— Хорошо, — ответил он, — буду ждать.

И так это прозвучало, что я чуть не запищала.

Поужинали печеньем с чаем, и только в одиннадцатом часу я вдруг спохватилась, что так и не написала проду от Нины. ***

Когда текст пёр, я могла написать стандартные пять килознаков проды за полчаса. Ну минут за сорок — с учетом пауз и оперативного исправления слов-мутантов. Это означало, что она уже у меня в голове, продуманная, готовая на выход. Иногда на старом ноуте на такой скорости даже клавиши вылетали и пробел не срабатывал.

Если не шло… тогда не шло.

Время подкатило к полуночи, а на экране тосковали три абзаца. Тридцатое пока еще декабря, писательница Женя-Нина пишет книгу о писательнице Ире, и в Ириной книге тоже тридцатое декабря, и она пишет книгу о писательнице, которая…

Интересно, до какого уровня можно развить эту рекурсию — бесконечные отражения, как в зеркальном коридоре? И, кстати, у Ириной героини, которой я даже имя поленилась придумать, книга тоже не получается, потому что Ира пытается писать про них с Киром, но не выходит каменный цветок, ну никак не выходит.

Казалось бы, в таком настроении новогоднего предвкушения только и писать — но нет. Потому что это было мое настроение. Получилось как с той неудавшейся эротической сценой. Передать свои чувства к выдуманному герою — запросто. Нашпиговать выдуманную героиню кусками своей жизни, своими мыслями и эмоциями — проще прощего. Написать о себе — нет. И неважно, что события другие. Да и где там другие? Все равно ведь придет Кир к Ире в новогоднюю ночь, и…

И что? Будут в шашки играть?

Черт…

Да нет, какой там черт. Слабо, слабо. Блядь — это уже ближе. И всякий прочий зол глагол.

Я сдалась и все это выплеснула в текст. Все свои авторские мысли о том, что о выдуманных героях писать могу, о себе — нет. Вложив их в уста Иры, разумеется. Почти на целую проду хватило. А довеском — звонок Кира, заявившего, что вот — стою у твоего дома, с елкой и мандаринками, можно подняться?

Стоп, стоп, куда ты прешься так рано? Еще же не новогодняя ночь. Всю романтику испортил. Ладно, придется подправить. Это у меня тридцатое… то есть уже тридцать первое началось, а у Ирки пусть будет вечер тридцать первого.

Сидит она за компом, вся такая несчастная, одинокая, еще полубольная. В спортивном костюме и фигой на голове. Вместо елки — кактус с мишурой, вместо оливье — салатик «Столичный» в коробочке от «Окея», шампанское… Без шампанского обойдешься, ты ж болеешь, курица. Теплое? Какая гадость это ваше теплое шампанское! Это ж не водка, которую теплую, да в жару, да на пляже, да из мыльницы — с удовольствием. Ладно, ладно, пусть Кир и шампанское принесет. Хоть пробку понюхаешь.

Разумеется, Ира сказала: «Поднимайся» — и побежала в ванную хотя бы причесаться, ноги побрить все равно не успеет. И на этом я — Клотильда, дубль два! — с читателями попрощалась до следующего года. Разумеется, поздравив и пожелав всех благ. Ну сволочь же! А что делать? Четыре дня — это достаточно длинные каникулы. Без такого вот крючка читатель может заскучать и пойти других авторов искать. И не факт, что вернется. А для нас каждый — на вес золота.

Первым утренним настроением было детское — сегодня! Дождаться бы!

Потом немножко холодной воды: а что, если Алена в последний момент передумает? Не трагедия, конечно, буду ждать Ника первого, но хочется-то встретить Новый год вместе!

Алена сидела за столом, одетая и даже причесанная, строя какой-то график в ноуте.

— Привет, — пробормотала, не оборачиваясь. — Я не готовила ничего, бутер съела. Но чайник горячий. Мне тут задачи скинули для зачета, десятого сразу и пересдача, и экзамен. Хочу сейчас побольше сделать.

Божечки, спасибо, спасибо! Пусть сидит задачки решает, все лучше, чем по Витале страдать.

Позавтракав, я выудила из хаоса в голове еще две проблемы, которые требовали немедленного решения. И для начала позвонила Нику.

— Жень, все в порядке? — спросил он с беспокойством.

— Да, все в силе, — «надеюсь», добавила я про себя. — Тут такое дело… Хочу попросить кое о чем. Давай без подарков, ладно?

Блин, может, он и не собирался мне ничего дарить, а я тут вылезла!

— Ну… хорошо, — после паузы сказал Ник. — Только чисто для интереса, почему?

— Я тебя еще слишком мало знаю и понятия не имею, что бы тебе понравилось. И для того чтобы спросить, чего бы ты хотел, тоже. А дарить какую-нибудь ненужную фигню не хочется.

— Принято, — он коротко усмехнулся. — А день рождения у тебя когда?

— В феврале.

— Ок. Слушай, мы где-то около десяти стартуем вечером, но вы приезжайте как получится. Позвонишь — я встречу.

— Хорошо, — я улыбнулась своему страшному отражению в полированном боку чайника. — До вечера.

В десять… Это как раз было связано с другой проблемой. Мама жила на противоположном конце города, на Ленинском. На машине самым коротким маршрутом я добиралась до нее где-то за час, если не было пробок. На метро немного быстрее. К ней, а оттуда в клуб не получалось — она уходила обычно часов в восемь. Ехать раньше, вернуться домой, а потом в клуб… Весь день убить на чертову езду туда-обратно. Вообще не поехать? Ну как-то… такое… Хоть у нас с мамой и не было никогда близких отношений, а после моего второго развода тем более все стало прохладно, не поздравить ее с Новым годом — это уж совсем было пойти на конфликт.

Я сидела и думала, что делать, пока не зазвонил телефон.

Мама?

Интересно.

— Женечка, ты извини… — голос звучал виновато. — Не обидишься, если мы числа второго-третьего увидимся?