Четыреста килознаков

Но… но… если бы не та встреча и не мое сообщение, наверняка все тихо и завяло бы. Получился такой не очень приятный, но волшебный пендель.

Моя ревность была небеспричинной, и все же хотелось верить, что он сделал выбор. Потому что сегодняшний вечер…

Да, он был не таким чувственным, как тот, в «Эль Пульпо», но совершенно необыкновенным. Будто сразу несколько кусочков мозаики встали на свои места и проступили пусть еще нечеткие, неясные, но вполне уже понятные очертания картинки. Я увидела, каким Ник может быть. Внимательным, заботливым, понимающим. Веселым и дурашливым. Не боящимся выглядеть глупо и нелепо. А еще резким, жестким, бескомпромиссным. Ой, не пряник. Но пряник у меня уже был. Захар — мужчина-праздник. А мне хотелось не только праздника, но и будней. Таких самых обыкновенных, спокойных, когда не на каблуках, а в домашних тапочках.

А еще, а еще…

То, что с Ником мы совпали по каким-то внутренним частотам, было очевидно. Иначе не потянуло бы нас сразу друг к другу. И не смогли бы мы так танцевать, вписываясь, встраиваясь в каждое движение. Но у нас неожиданно совпало и то, что я называла культурным кодом. Не тот, который коллективное бессознательное, а множество мелких-мелких общих деталек, такой постоянный сигнал «свой — чужой». Мы были ровесниками, выросли в одном городе и в одном районе, в семьях примерно одинакового достатка. Мы о многом могли поговорить, многое вспомнить — так, словно у нас было общее детство и юность. Да, собственно, они и были общими: фильмы, книги, музыка, мода, жаргон и много чего другого.

С Никитой мы тоже были ровесниками и выросли в схожей среде, но общего, кроме секса и компьютерных игр, у нас не нашлось. Нам элементарно не о чем было разговаривать. С Захаром зацепок оказалось больше, но он был старше на четыре года и родился не в Питере. О многих вещах он рассказывал мне, а я ему, тогда как с Ником хватало одного лишь «а помнишь?..», которое словно намекало: мы из одной стаи.

«Мы с тобой одной крови — ты и я»…

А еще я его хотела — и это было вовсе не то банальное желание, больше похожее на приступ головной боли, которое за пару минут снимается ручками или сливается в текст. Нет, это уже напоминало прошивку, фоновое состояние, характерное для острой фазы влюбленности.

В общем, сейчас я как никогда понимала гоголевскую Оксану, которая проворочалась всю ночь и к утру по уши влюбилась в кузнеца.

Уснула я уже после того, как во дворе запищал, пробираясь к помойке, мусоровоз, а разбудило меня яркое предновогоднее солнце. Без двадцати одиннадцать — неплохо.

Алена лежала на тахте все в той же позе, с учебником на животе.

— Я тебе там яичницу оставила, — сказала она, даже не повернувшись в мою сторону. — Доброго утречка.

Спрашивать «как ты?» не имело смысла. Равно как и о встрече Нового года. Молча подошла, поцеловала в лоб и поплелась на кухню. Нога после вчерашней прогулки болела сильнее, хотя оно того стоило. На сковороде тосковала остывшая глазунья с одним вытекшим глазом. Выглядело не слишком аппетитно, но я подогрела и мужественно съела, запивая чаем.

Ну что, к станку? Последний рывок перед каникулами. Обычно я выкладывала проды тридцатого и закрывала лавочку аж до третьего января. Извините, дорогие, автор хоть и киборг, но тоже хочет немного отдохнуть. Всех с наступающим.

Ну, кто там у нас первый?

Эротика пошла как по маслу, даже порносайты не понадобились. Анализировать странности своего либидо я не стала, слила в текст те излишки, которые бежали через край кастрюли. Для разнообразия мы с Джо заставили Эльвиру позаниматься ручным трудом, в красках воображая, что бы она смогла замутить с еще не охваченными ее вниманием пассажирами и членами команды — во всех смыслах членами.

Жанке от меня тоже перепало. Клотильда, ночуя со своим рыцарем в заброшенной лесной хижине, вдруг дотумкала, что тот, вообще-то, очень даже привлекательный мужчина и что ее девственное тело испытывает нечто такое… доселе неизвестное. Пожар, потоп и прочие стихийные бедствия. Закончилась глава на волнующем моменте, когда рыцарь сел на край ее лежанки. Редкостное авторское коварство, ведь читателям предстояло аж четыре дня гадать, поддастся ли Клотильда соблазну или останется верной женой. Но я надеялась, что оливье и мандаринки скрасят им ожидание.

Осталась Нина, и ее я малодушно отложила на вечер. Все равно ведь никуда не идти. Вот никакого желания писать эту книгу не осталось. И если выдуманные страсти-мордасти Клотильды, Феликса и даже Эльвиры катились по накатанной колее, ни за что не цепляясь, то Ира и Кир все больше казались мне картонными куколками.

После обеда, который ленивая мать-ехидна заказала в ближайшей харчевне, делать было особо нечего. Если только нарядить елку?

Я вытащила стремянку, чтобы забраться на антресоли, но тут зазвонил телефон. Бросилась к нему, как вратарь за мячом, и с разочарованием прочитала на дисплее: «Андрей».

Глава 19

— Привет, Андрюш, — я постаралась хоть немного пригасить разочарование. — С наступающим.

— И тебя, Жень. Послушай, а может, ты приедешь в клуб завтра? Там частная вечеринка будет, но нам разрешили «плюс один». Потом поедем ко мне.

— А что за клуб? — вдруг пришло в голову, что это может оказаться все тот же самый «Черный лис». Ну тогда мне точно туда лучше не соваться, при любом раскладе.

Но Андрей, к моему облегчению, назвал какой-то незнакомый клуб. Наверно, сейчас был самый подходящий момент, чтобы все закончить, но я не смогла. Вот так — по телефону, да еще и накануне праздника? Нет, достаточно того, что я все для себя решила. Поговорю со всеми троими уже в январе.

— Извини, Андрюш, не получится. У нас тут… семейное сборище намечается.

На всякий случай я скрестила за спиной пальцы, хотя под семейным сборищем вполне можно было понимать и нас с Аленой.

— Ну что делать, семья — это святое. Ладно, увидимся в новом году.

Отложив телефон, я села на диванчик в холле и прислушалась к себе. Ощущения были… странные. С одной стороны, неловко и, пожалуй, даже больно. Всегда тяжело разрывать отношения, особенно если человек не сделал тебе ничего плохого. Наоборот, я была благодарна Андрею за то, что помог выбраться из депры после развода. Мне было хорошо с ним, но за три года мы так и не стали по-настоящему близкими, иначе не появились бы Витя и Костя — как дополнение.

С другой… Я приняла решение, и это было пусть болезненное, но все же облегчение. Даже если с Ником у нас ничего не получится… ой, нет, пожалуйста, пожалуйста, пусть получится! Так вот, если ничего не выйдет, мне равно уже не нужны будут эти… костыли.

Я покосилась в угол, где стоял настоящий костыль из травмпункта. И тут же вспомнила, как Ник принес его.

Черт, кажется, я и правда втюрилась, как дурочка, на старости лет, если без конца только о нем и думаю.

А еще мне вдруг стало ясно, почему Ник так резко сдернул вчера. Нет, конечно, стопроцентной уверенности в том, что он поехал именно к своей подруге, у меня не было, но я почти в этом не сомневалась. А если так — она ведь наверняка рассчитывала встречать Новый год с ним. Может, даже в его клубе, с его друзьями. И если он предложил это мне — значит, тоже принял решение. В такой ситуации откладывать на потом уже было нереально.

Мне даже стало ее жаль. И его тоже. Я побывала по обе стороны баррикады: уходила сама, уходили от меня. Поэтому знала: и то и другое тяжело. Даже трудно сказать, что тяжелее.

— Елку собираешься ставить?

Вздрогнув, я обернулась. Алена стояла в коридорчике между холлом и своей комнатой.

— Да. Хочешь, вместе будем наряжать?

— Давай, — она улыбнулась, и улыбка эта, бледная, слабая, была первой с тех пор, как она вернулась домой.

Забравшись на стремянку, Алена достала с антресолей и подала мне сначала коробку с разобранной елкой, потом чемоданчик с игрушками. С этим чемоданчиком, тогда наверняка модным и элегантным, дедушка в сорок седьмом вернулся из Германии. С женой и годовалой дочерью, моей тетей Алевтиной. Мама появилась у них только через десять лет.