Страница 82 из 84
— Эгей, хозяева! Отворяйте, что ли!
Чего уж было проситься. Рад почти сразу сам просунул руку в щель меж жердин и откинул крючок на калитке. Приветственно помяли со Рьяном друг другу косточки, а потом усмарь, малость смущаясь, доложил:
— Друга к вам привёз. Близкого, значит. Вы уж встретьте…
И впрямь во двор заглянул улыбчивый мужичок. Снял и отряхнул лыжи, прислонил к забору.
— Добр меня величать, — поклонился он. — Наслышан про лесную ведьму, а встретил впервые. Прими подарок, славница!
И вынул из заплечной сумы аккуратно обтёсанную да украшенную резьбой ногу!
Рад подкрутил усы и пояснил:
— По дереву Добр мастер. Да такой, что лучше и не сыщешь!
Тот смутился:
— Ну тебя…
А Рад продолжил:
— В столице искал ремесленника, чтоб по мерке сделал… Ну и вот. А потом… Словом, Добр и сам в Чернобор перебрался. Спокойнее тут, говорит. У меня пока живёт…
Пока кожевник сказывал, что к чему, гостей успели провести в дом. Плотник усадил Йагу, опустился перед ней и долго что-то крутил да затягивал тончайшие кожаные ремешки — Рада работа.
Наконец закончил и хлопнул по колену.
— Ну вот. Была просто Йага, а теперь станешь Йага-костяная нога!
Ведьма легко взвилась, теперь уже на обе ноги, и прошлась по избе, как если бы вела танок.
— Лучше предыдущей!
Рад рассмеялся:
— Ну вот! Говорил же, ещё спляшешь!
Шли дни, и мало кто мог похвастать, что впряла небесная пряха в его жизнь дни счастливее. Дочь Леса ворожила и не забывала припугивать костяной ногой да когтями излишне ретивых просителей, что намекали на любовное зелье или, того хуже, яд. И только иногда колдовка переживала, если Рьян перекидывался в медведя и носился по чаще. Колдовского ножа не стало тогда же, когда не стало её ноги — Безлюдье забрало свою плату. И всякий раз девка гадала, кто вернётся домой: зверь или человек. Северянин же об том не беспокоился.
— Сам же упрашивал найти лекарство от твоей хвори, — ворчала Йага.
— Так то от хвори. А нынче медведь — моё благословение.
— А если однажды так и останешься зверем?
Рьян легкомысленно улыбался и говорил:
— Но я же стану
И она знала: не разлюбит. Ни его, ни медведя, ни Безлюдье, ни Людье. Ведь как существовать одному без другого?