Йага

Лесовик недовольно заскрипел. Ему что? Ему драка с посадником — забава! Пока землю не сковал лёд, старика не повергнуть! Но Рьян приказал, а Йага с ним не поспорила, и дед отступил.

— Думаешь, поблагодарю тебя? — выплюнул Военежич.

— Думаю, что ты не отступишься. Не в этот раз, так в другой за нами явишься. Ты сам меня так учил.

— И ты урок усвоил. Не отступлю, как не отступил пред войском твоего отца.

Рьян наклонился и вынул меч из мёртвых рук дружинника, закрывшего господина от ведьминских перьев. Крепко тот держал рукоять, не сразу освободишь. Воин!

— Ну так станем один против другого и закончим всё сегодня.

Казалось, самой малости не хватило, чтобы Военежич улыбнулся. Но нет, не случилось.

— Закончим.

Зазвенела сталь о сталь! Оба полуживые, уставшие… И одинаково упрямые, как если бы Мал был отцом Рьяна, а не далёкий конунг поверженного севера.

То не бой — танец! Кружились, прыгали, обрушивали клинки сверху, снизу и сбоку. И колдовства в этом танце было не меньше, чем в том, которым лесовка призывала Безлюдье.

Немногие хвастали тем, что могли выстоять против Военежича. Рьян и сам многажды проигрывал посаднику, когда тот вызывал его размяться на широком дворе терема. Но нынче Рьяну было, кого защищать. Зато Малу было, за кого мстить.

— Я любил Злотку! — крикнул северянин, со всей силы обрушивая удар сверху-вниз. — Любил сестру!

— А я вас обоих любил, пока…

Тяжёлый посадников клинок перечеркнул родовые знаки на теле северянина.

— Я не хотел!

— Зато она хотела! — Каждое слово завершалось ударом, и звон сотрясал воздух, как тревожное било. — Хотела, просила принудить, умоляла приказать тебе! А я, старый дурак, не пожелал неволить того, кого воспитал как сына! Она погибла из-за тебя!

— Я даже не помню, как убил её! Это проклятье!

Тяжела рука была у Мала, не легче взгляда. И, когда он всего себя вложил в удар, второй клинок не выдержал и разломился надвое.

— Убил… Ты не убивал её. Она убила себя из-за тебя! Воткнула нож себе в горло, а ты сбежал! Бросил нас обоих!

Рьян обмер. Неужто Злотка и правда по доброй воле отправилась в Тень? Неужто медведь не напал, а лишь сбежал, напугавшись?

— Но кто-то должен заплатить за её смерть, — закончил Мал Военежич.

Острие понеслось к беззащитному животу, где знаки северного рода перерезала алая нить.

Рьян не шелохнулся.

Йага взвизгнула.

А проклятый закрыл глаза.

И изменился вокруг мир. Как сплелись Людье и Безлюдье, так сплелись, наконец, души зверя и человека. Не бороться друг с другом создали их боги, а удерживать в равновесии чаши хрупких весов.

Звериное чутьё подсказало — пора! И Рьян, не открывая глаз, повернулся боком, пропуская ледяное жало мимо. Ударил раскрытой ладонью по запястью, заломил руку и выхватил меч.

Раз! И Мал Военежич, непобедимый посадник Срединных земель, лёг пред ним.

— Ну давай, — усмехнулся он. — Заканчивай.

Северянин поднял меч двумя руками и направил удар.

Клинок вонзился в землю возле уха Мала.

— Мы оба с лихвой заплатили за ту ошибку, — сказал проклятый. — Так закончим здесь.

Он встал и, покачиваясь, пошёл к госпоже леса. К своей госпоже.

Мал Военежич никогда не был дурным посадником. Ясно, что кто-то роптал, но приближённые знали: Военежич зазря не гневается. А вернувшись из Чернобора он и вовсе стал молчалив и задумчив. Из похода тогда приехал он один, и семьи восьми молодцев, отправившихся с ним вместе, получили добрый откуп. Дальше всё пошло своим чередом. Только излюбленную забаву — охоту — Мал забросил. А почему, о том никому не докладывался.

Вести эти Рьяну с Йагой приносил Рад. Он всего чаще приезжал к лесной избушке на высоких курах, даже и без повода. Захаживали и иные гости. Кто-то сетовал, что лекарка нынче устроилась далеко, и теперь у неё приходилось закупаться реже. Йага хитро улыбалась в ответ на укоры.

— Надо будет, дойдёте!

— Да уж дойдём, — вздыхали черноборцы, выкладывая из увесистых сум подарки.

Погодка в тот день выдалась морозная. После странной оттепели в лесу деревья долго стояли мокрые и теперь, покрывшись прозрачной ледяной коркой, они походили на заморские диковинки из стекла. Солнце играло в каждой, и боле не требовалось ничего, чтобы понять: в этой чаще живёт волшебство.

Йага, по обыкновению, вышла на крыльцо, завернувшись в вязаный платок. Ладони её стискивали большую чашку с горячим варом, а жёлтые глаза щурились от яркого света. Только ходить пока было неловко: правая нога ниже колена усохла на другой день после битвы, а к вечеру третьего дня обломилась, как сухая ветка. Ох и поднял тогда шум Рьян! Больно не было, всего-то маленько чесалась отсутствующая голень, но северянин по сих пор носил её на руках и ругался, если хозяйка леса ходила, опираясь на костыль. То бишь, ежедневно.

Знай Рьян, кого ради она отдала Безлюдью свою плоть, нипочём не простил бы. Но колдовка рассказывать о том не собиралась, медведь же, единственный свидетель ворожбы, был с нею заодно. И только Рад, прилетевший проведать, живы ли, едва только свои заботы расхлебал, не стал охать. Деловито осмотрел колено, хмыкнул и сказал:

— И хуже бывает. Ничего, ещё попляшешь!

— Да уж доплясалась один раз, — проворчал Рьян.

От дровен слышался размеренный стук. Ох и любил северянин махать топором! Дров уже до самой весны хватило бы, а он всё колол да складывал диковинными стопками. Но Йага не мешала. А как помешаешь, коли добрый молодец при любом морозе обнажался по пояс и шёл разминаться. А потом, взопревший и раскрасневшийся, растирался снегом и бегом в избу — целовать жену ледяными губами! Ради таких поцелуев и печь лишний раз протопить можно…

Что-то укололо в плечо, и колдовка завела руку за спину. Выдернула некстати пробившееся сквозь кожу перо. Перо переливалась под золотыми лучами, а если поглядеть на просвет, становилось видно крошечные чёрные ручейки, что бежали по нему подобно жилкам. Йага подняла перо повыше и подула, и оно задрожало на её ладони. Свернулось клубком, расправилось… И впорхнула с ведьминской руки синица. Далеко не полетела, уселась на коровьем черепе у калитки и взъерошила перья. Девица улыбнулась.

— Спасибо, матушка.

Синица же строго чирикнула, точно бранясь, обронила на забор белёсую каплю и полетела проверять хозяйство: всё ли на месте?

Тут и Рьян подоспел.

— Ну куда ты, куда?! Простынешь!

— Я ли?

Уж не северянину ей пенять! Сам, вон, полуголый да босой пришлёпал, ажно пар от тела поднимается. Тут бы снова начаться перепалке, а Йага и не против, знала ведь, что каждый их спор непременно закончится на перине в избе. Но помешали.