Йага

— Дождалась, — сощурилась Зорка. — Сколько лет я этого ждала, Военежич!

Прежде, чем сорвавшиеся с места молодцы успели приблизиться к ней, старая ведьма раскинула руки в стороны и заорала. И крик этот забился меж заснеженными елями не то звериным воем, не то птичьим клёкотом. Рванули с ветвей вороны, бросились в лица дружинникам колючие ледяные иглы. А ноги старухи оторвались от земли.

Не старуха боле стояла на страже своей избы, не дряхлая ведьма и даже не любящая мать. Путь воинам отрезала древняя богиня — Дочь Леса.

На чело её легла чёрная тень, а седые волосы ореолом окружили голову. Руки-крылья легко держали ведьму в воздухе, а ноги скрючились подобно птичьим, когти прорезали вязаные копытца. Старая Дочь Леса махнула крыльями, и с мясом оторвались от кожи чёрные острые перья, посыпались на посадникову дружину. Молодцы закрылись кто руками, кто щитом. Самый неудачливый вовсе свалился с коня и тот, обезумев от боли и ужаса, поволок наездника в чащу.

Зазвенел приказ Военежича:

— Держаться!

И только ругань Борова, поспешно отступающего к елям, могла сравниться с ним по громкости. Молодцы выхватили мечи и ринулись вперёд. Крылатую ведьму поди достань, но Зорка то ли не могла подняться выше, то ли понимала, что, уступи она, дружина прорвётся к Йаге.

Просвистела стрела. Сыновья жреца не зря славились охотничьей удачей: жало мигом нашло цель, а следом уже летело следующее. Они стреляли по очереди, прячась позади дружинников. И ведьма, уворачиваясь от стрел, пропустила первый удар. И стоило ли гадать, кто тот удар нанёс?

Меч Военежича обагрился рудою — ведьма смертна!

Рьян, не раздумывая, вонзил нож в землю и сиганул через. Дурно стало голове! Затрещала одёжа, взбили снег мощные лапы. Оборотень заревел, и конь Мала встал на дыбы, скидывая седока.

Вот когда началась пляска! Босые ступни лесовки топтали снег, пальцы рисовали узор в метели, а стан немыслимо сильно изгибался. И смерть танцевала с нею вместе!

Колдовка упала на колени, вскинула руки…

Медведь впился в круп белого в яблоках мерина.

Колдовка подскочила и крутанулась…

Чёрные перья сорвались с крыл Зорки, вспороли дорогой кафтан Военежича.

Прыжок…

И кровь обагрила белый саван земли. Друзей? Врагов? Не разобрать!

Кто-то кинулся наперерез летучей твари, телом закрывая Мала. Перья пробили грудь насквозь, и юноша завалился на посадника, не издав ни звука.

Свистели стрелы, ревел зверь, мечи рассекали снеговую круговерть, раз за разом находя поживы.

Мал скинул с себя ещё тёплое тело. На камзоле расцветали багряные цветы, но то была чужая кровь.

Жрец сидел на коне посреди бойни и держал поводья так крепко, что конь не решался шевельнуться. И пусть мимо несутся вои в сёдлах, пусть дико ржут от болезненных ран скакуны… Жрец ждал. Ему не было дела до посадника и его мести. У него имелась своя.

Сразу четверо окружили медведя и принялись терзать копьями. Зверю что? Ну попортят шкуру, разозлят пуще прежнего. Зверь смерти не ведает. А человек… Человек внутри зверя живота не жалел, лишь бы оборонить тех, кто нежданно-негаданно стал ему семьёй. Кто из них бросался на острое железо? Кто рычал, нырнув в безумие битвы? Не разобрать. Едины!

Едины были и Мал со своей дружиной. Слов не нужно, нутром чуяли, что делать и куда бежать. Пока четверо взяли проклятого в тиски, а охотничьи псы скалились поодаль, двое, под прикрытием стрел, продирались к Зорке.

— Бей гадину, бей! — подначивал Боров. Подначивал, но сам в драку не лез — боязно. Купец крутился в седле рядом со жрецом и плевать ему было, что старик не желает вести разговора. — Нет, ну видал? Видал, старый?! От как мы их! Ну погодите у меня! Ребята, хватай!

Конечно, дружина вовсе не приказов толстяка слушалась. Однако ж выполнила именно то, что он требовал.

Две стрелы разом насквозь прошили чёрные крылья. Ведьма охнула, нырнула вниз, роняя клюквинки крови, а Мал двумя руками поднял меч.

— Мама!!!

Не стало Зорки. Одна бесформенная чёрная тряпка упала в снег и рассыпалась пеплом, а от пятна потекли чёрные ручейки вместо алых рек.

Задремала небесная пряха, что ткёт плотно судьбы. Пропустила кривой узел, не уследила. Следом за Зоркой и Рьян получил удар в брюхо. Остриё самую малость черкануло по шкуре, вроде и не заметишь сразу. Однако ж кровь брызнула во все стороны. Медведь упал, и сразу четыре копья взметнулись над тушей — добить.

Йага упала на колени. Горячие ладони топили снег, но не могли противостоять зиме. Ничего уже не могли.

— Мама…

Тогда только Боров спрыгнул с седла. И, может, с такой-то тушей ему и тяжко было бегать по городу, но за добычей он подлетел мигом. Затоптал в снег потускневший колдовской нож, отмахнулся, когда окликнул его побратим.

— Ну что, девка, попалась?

Он схватил в кулак волосы на затылке лесовки, заставил запрокинуть голову. Ждал наполненных слезами глаз и мольбы о милости, но вместо того в него вперились два лихорадочно сияющих огня. Он встряхнул девицу, вырвав клок.

— Попалась, говорю!

Верно, Боров уже представлял, как колдовка станет пред ним ползать и выторговывать жизнь. И, если посулит она ему такую благодарность, каковой хочется, может толстяк и упросит побратима не казнить ведьму, хотя сам на то подбивал. Сладко тогда будет Борову! Как зверюшку посадит девку на цепь! Будет знать, как упираться!

Взгляд затянулся мечтательной поволокой. Уж не она ли помешала разглядеть, как чёрные ручейки, в которые обратилась Зорка, змеями ползут к молодой дочери леса? Мал вот разглядел. И, не выжидая, рубанул мечом, но ручейки лишь делились на новые и упрямо тянулись к девице.

— Боров! — одёрнул посадник, но купец не откликнулся. — Боров, чтоб тебя!

А толстяк глумился:

— Говорил же, что со мною лучше по-хорошему договариваться! Ну что, гульня, попала в беду?

Чёрные ручьи до самой земли сожгли снег, там, где они проползли, пробивалась молодая зелёная трава. Всё жарче они делались, нетерпеливее. И, наконец, коснулись кончиков пальцев лесной госпожи.

Йага улыбнулась и задумчиво проговорила:

— В беду… Нет, я не попала в беду. Я сама Беда.

Тогда-то добыча и охотники поменялись местами. Мал с дружиной не теснили беглецов в лес, они сами попались Лесу.