Йага

Они спустились с крыльца все вместе. Зорка придирчиво оглядела двор и указала на пятачок меж баней и избой. И стоило Йаге скинуть валенки в стать, где велено, как в визг метели вплёлся лай собак. Рьян знал этот звук, и сердце от него упало. Следом обыкновенно трубил охотничий рог, но в этот раз посадник знал, что добыча и без того напугана. Мал приближался.

Йага переминалась с ноги на ногу. Она пыталась то взметнуть рукава, то крутануться, но жестокий ветер раз за разом сбивал её.

— Матушка, я не сумею!

Зорка не ответила. Она пересекла двор и замерла в калитке, меж столбиками со вздетыми на них черепами. Из глазниц лился потусторонний свет, и старая ведьма, исхудавшая и бледная, сама казалась мертвянкой в этом свете.

Рьян метнулся к Йаге. Обнять бы её так крепко, чтобы косточки затрещали, чтобы вскипела кровь! Так, как он обнимал её в ночь Привечания Мороза… Но оставался лишь миг на то, чтобы прижаться губами к её устам.

— Больше жизни тебя люблю, — сказал он. — Танцуй!

И пошёл к Зорке.

Старуха оставила кутаться в платок, и Рьян увидел то, что ведьма скрыла от дочери. Края ткани шевелились, как крылья, готовые взвить тощее тело в небеса. Меж ними виднелась в вырезе платья, ставшего слишком большим, впалая грудь. А на груди, прямо сквозь бледную кожу, росли чёрные перья. И ещё стало видно, что платок не просто укрывал плечи ведьмы — он к ним намертво прирос. И впрямь крылья…

— Ты умираешь, — понял Рьян.

— Все умирают, — отозвалась Зорка.

— Это из-за меня? Из-за того, что я увёл Йагу? Из-за того, что ты пыталась защитить её?

Дорого заплатила старуха, чтобы напугать северянина, польстившегося на дочь! Обратившись тогда, возле бани, в страшную птицу, она слегла с болезнью, и Йага ходила за волшебной росой, чтобы излечить мать… Видно, не излечила.

Старуха искривила сухие жёсткие губы, всё более схожие с клювом.

— Больно хорошо ты о себе думаешь, проклятый. Всего-навсего пришло моё время. Колдовству стало тесно в ветхом теле. Я задержу их, уходи. Нечисть защитит вас, даю слово.

Рьян сжал и разжал кулак. Колдовской нож сдерживал обращение, и бурая шерсть не проступала. Но мстилось, что человеческая рука и медвежья лапа никогда и не разделялись, а всегда были едины. Он коснулся рукояти.

— Я тоже нечисть. Я тоже хочу её защитить.

Ведьма глядела меж ёлками, безошибочно определив, откуда появятся охотники. Она не отвела взгляда, но Рьян всё равно понял, что обратилась она к нему:

— Ну и дурак.

— Знаю.

— Она одному лесу принадлежит, иначе не будет.

— Что ж, — Рьян широко улыбнулся, — а я принадлежу ей.

И тогда деревья затрещали под натиском приближающихся врагов.