Йага

— Вот что, дочка. — Крепкий мужик переминался перед девицей и смущённо мял в руках шапку. — Тётка сказывала, ты ей зелье сделала… От… Ну, словом, чтобы до задка часто не бегала… Ты не подумай, это не мне! Тётка просила ещё прикупить…

— А у тётки вашей, — ведьма хитро подмигнула, — живот болит?

— Не-е-е. Просто… бегает.

— Тогда пусть вот эту травку заварит.

Купец попытался сунуть в благодарность монетку, но Йага отмахнулась: ещё она за пучок сухостоя денег не брала!

У жрецова дома вновь пришлось задержаться. Им навстречу из ворот выскочили Инвар со своей любушкой. И, если первый гордо выпятил грудь и вроде даже выше ростом стал, то его зазнобушка только что не ползла следом.

— Любый мой! Жизнь моя! Свет очей!

О чём молила мужа Добронрава, скоро стало ясно. Поравнявшись с северянином, Инвар охотно поздоровался и сказал:

— А я вот, у жреца просил дозволения с женой разойтись.

Добронрава и впрямь пала на колени после этих слов.

— И как, дозволил?

Умеют же пошутить пряхи, что сучат нити жизни! Вроде совсем недавно этот вот мужик с друзьями едва не до полусмерти избил рыжего, а нынче разговаривает, как с добрым другом. И Рьян, что дивно, тоже зла на него не держит.

Инвар пожал плечами.

— Кто его знает… Не принял. Дела, мол.

Добронрава воспряла духом:

— Так может ты ещё передумаешь, люба моя?!

Инвар хотел ответить, но вместо этого плюнул в нетронутый снежок, свистнул, подзывая ожидавшую его у ворот суку, и пошёл восвояси. Жена засеменила следом, но на почтительном расстоянии: псица то и дело оборачивалась и зловеще рычала.

— Дела… — задумчиво протянула Йага. — Как бы Светле не поплохело.

Стоило переступить порог, как жрецу мигом донесли о гостях. Тот же затребовал ведьму к себе. Рьян нахмурился, а узнав, что его старик не звал, а хочет видеть одну лишь колдовку, нахмурился и того больше. Ясное дело, одну не пустил.

На северянина старик болезненно скривился, но умело спрятал досаду в седой бороде. По-отечески взяв ведьму под руку, замахал на Рьяна: отойди, не для твоих ушей разговор. Проклятый и не спорил. Всё одно медвежий слух до него даже беспокойный стук сердца деда доносил.

Хитрец начал издалека:

— Как живётся тебе в Черноборе, колдунья? Обижает ли кто?

Рьян мигом догадался, куда клонит жрец. Йага же второго дна в его речах не унюхала и растерянно захлопала ресницами.

— Хорошо…

— Не случилось ли какой беды? Али ссоры?

Рад Светом заклинал забыть о случившемся с Боровом, не жаловаться. Ну так они и не жаловались, жрец сам спросил! Рьян едва удержался, чтобы азартно не потереть ладони друг об друга. Сейчас ведьма всё и выложит! Уж не позволит старик обижать ту, что его кровиночку от верной погибели спасла!

Но Йага мотнула головой.

— Нет, дедушка. Больших ссор не было, а о малых рассказывать без толку.

Будь жрец помоложе и покрепче, он бы заорал на непонятливую девку. Но старик едва шевелил ногами, так что просто потянул лесовку за рукав и прошептал:

— После Привечания Мороза ко мне Боров заходил. — У Рьяна при упоминании ненавистного имени в горле заклокотало, да и жрец с трудом удержался, чтобы не сплюнуть на пол. — Разумеешь, для чего?

Рьян смекнул, а Йага — нет.

— Для чего же?

— Да по твою душу, ведьминскую! Клялся, что ты на его охотничьих собак порчу навела, что они хозяина порвали, что у коров молоко отнимаешь.

Колдовка фыркнула.

— Врёт он всё.

— Да что ты говоришь? — Старик притворно всплеснул руками. — Ясно, что врёт! Да его слово всё одно вес имеет! Послушай, милка… — Он тяжко вздохнул, набираясь решимости. — Я и сам Борова терпеть не могу. Но пойми, он посадников побратим. Попросит — задушат Чернобор налогами, вздумает — вовсе заставят сняться и уйти в леса. А коли подожгут?!

— То ваши с Боровом дела. Я ни при чём.

— Да вот получается, что при чём. Девка ты видная, да и сама то знаешь. И спереди и сзади хороша. Но дура! Зачем нарывалась? Тут кто хошь догадается, чего жирдяй от тебя хочет!

— Перехочет, — процедила Йага, а Рьян сжал кулаки.

Нарывалась! Придумал тоже… Что ж теперь, ведьме в хламиде ходить, чтоб никто не рассмотрел под нею красоты? Хотя, надо сказать, мысль пришлась северянину по нраву. Пусть бы и в хламиде, а пред ним — без неё. Да и вообще без ничего… Но от приятной мысли и следа не осталось, когда жрец окатил Йагу просьбой:

— Ты б уступила ему, милка. От тебя не убудет! Не ты первая, не ты пос…

Договорить старику она не дала. Отпихнула его, да с такой силой, что жрец едва не распластался по стене. Ничего, устоял. А Рьян уже возвышался над ним.

— Ты что же это, дед, совсем ополоумел?!

Порвал бы на месте, да Йага прильнула к его плечу, и негодование разом схлынуло.

— Нехорошо подслушивать, — прокряхтел тот.

— А девок под этого ублюдка подкладывать — хорошо?! Да ты знаешь, что он с ней сделать хотел? И вместо того, чтоб башку оторвать, ты ему награду предлагаешь?

— А что ещё я могу, что?! — срывающимся голосом закричал старик. — Моей власти в Черноборе не осталось! Для вида тут сижу! Что он прикажет, то и делаю!

Вдарить бы как следует, чтобы зубы в разные стороны! Но не бить же напуганного деда?

— Пойдём, — Рьян потянул Йагу к выходу, но та помедлила.

— Лекарства Светле отдам. А потом… — Она глянула на жреца. Рьяну показалось, разочарованно. — Потом пусть сами.

В комнатушке больной было свежо. Светла сидела укутанная в несколько одеял и жмурилась от яркого солнца, что светило аккурат в распахнутые ставни. Она с улыбкой повернулась к лекарке, когда дверь скрипнула.

— Едва батюшку упросила занавеси убрать да окна открыть, — пояснила она. — Хорошо-о-о-о!

Девка оставалась болезненно худой, но на щеках играл румянец, а рядом с кроватью стояла плошка с кашей, наполовину опустошённая. Светла поправлялась.

— Морозец вчера приветили, да?

Йага кивнула. Неужто эта девка, воистину светлая, была одной крови со старым жрецом? Глаза Светлы сияли, пока колдовка слушала ей грудь, взахлёб рассказывая о празднике.

— Мы с Ладушкой через год тоже на праздник пойдём! — пообещала больная. — Петь станем! А скоро ко мне сестрицу пустят? А то снится уже, говорит, соскучилась.

— У батюшки спроси, — ляпнул Рьян и тут же пожалел.

Ни к чему едва выскользнувшей из объятий Тени девице знать, что стало с её сестрой. Не выдержав прямого честного взгляда, северянин отошёл к окну, упёр ладони в подоконник. Пальцы побелели от натуги.

Светла вздохнула:

— Батюшка говорит, пока не излечусь, нельзя. Заражу…

Йага молчала долго-долго. Наконец выдавила:

— Батюшке видней.