Йага

— Я вам сейчас сама отсыплю, — как могла спокойно проговорила Йага. Ни разу она никого не проклинала, а вот же! Пришёл срок — захотелось! — Пустите жабёнка!

Веснушчатый метко плюнул в воду и уточнил:

— Этого-то? Сейчас пустим!

И поднял ногу, готовый опустить её на крошечное тельце.

Йага по-звериному зарычала и ринулась вперёд. Повалила задиру, напрочь забыв, что умеет колдовать, и принялась колошматить. Тот от неожиданности заревел, как девчонка.

Чего у троицы было не отнять, так это верности. Двое других не бросились наутёк, а поспешили оттащить ведьму от друга. Младший даже палкой замахнулся, которой до того бил жабёнка. Убить не убил бы, но приложить мог хорошо. А этого уже никак не допустил бы Иванька. Маленький лоточник кинулся на врага с боевым кличем, достойным заморского воина из враки. Дрался он, может, и плохо, зато отчаянно, словно защищал самую большую ценность на свете. Да так оно, собственно, и было.

Слабые кулаки десятилетки никак не могли противостоять сразу двум противникам. Старший с лёгкостью увернулся, младший вместо Йаги огрел палкой Иваньку. Только веснушчатый проигрывал разъярённой ведьме.

— Что, думаешь, батька тебя защитит? Да он к первой же доярке от тебя сбежал! — издевался усатый. — И мамка за тебя не вступится!

— Не вступится! — подпевал курносый.

И не забывали сыпать ударами.

— Заткнись! Да я и без батьки вас… Заткнитесь!

Иванька проигрывал этот бой. С достоинством, стоически. Но всё же проигрывал. Под глазом наливался свежий синяк, из носа текла кровь. А мальчишки и думать не думали прекращать. Когда Иванька упал рядом с недвижимым от ужаса жабёнком, старший примерился садануть в живот. И тогда-то сила, текущая по жилам лесовки, выплеснулась наружу.

Она не успела нашептать сглаз, не обрамила колдовство словами. Просто выпростала вперёд руку, как бы пытаясь остановить удар.

Сверкнули жёлтые звериные глаза, сузились до тоненьких щёлочек зрачки. Пальцы словно бы покрылись чёрными перьями, скрючились, как когти, а из-под ногтей заструился дым.

Курносый заметил произошедшее первым и завизжал. Но дым криком не остановишь. Он петлёй захлестнул старшему шею, походя тронул курносого. Веснушчатый, лежавший подле ведьмы на траве, и вовсе захлебнулся колдовством. Мальчишки закашлялись, пытаясь отмахнуться от ворожбы, но та липла к ним вязкой осенней грязью.

У старшего сразу вылезли чирья по всей самодовольной роже. Здоровенные и воспалённые, они покрыли щёки сплошной коркой так, что родная мать не узнала бы парня. Младшего проклятье одарило ячменём на обоих глазах. Веснушчатый же, едва не убивший жабёнка, зарос густыми волосами, на зависть любой девке. Вот только зарос целиком, вместе с руками, шеей и лицом.

— Ведьма! Ведьма!

Троица бросилась бежать. Благо хоть своих не бросали: когда младший, почти ничего не видевший через заплывшие щёлочки глаз, падал, ему помогали подняться.

Иванька вытер рукавом кровь из носа, посадив пятно на рубашку, и плюнул им вослед.

— Так-то! — буркнул он, стараясь не смотреть на дочь леса: всё-таки сам тоже знатно испугался.

— Так, — согласилась Йага.

Она собой была недовольна. Не сумела мирно договориться, призвала ворожбу ради неправого дела. Кого прокляла, главное? Детей несмышлёных… Эх!

Однако жабёнок уцелел. Ведьма бережно взяла его в чашечку ладоней, поцеловала и выпустила в воду. Дело она, конечно, сотворила неправое, но что если иной раз только так и можно воззвать к чужой человечности? Пусть уж лучше её злой ведьмой считают, раз так.

— Дай сумку.

Иванька сцепил зубы и послушался. Его тоже подмывало припустить в Чернобор, но, коли уж кого-то полюбил, так люби со всеми недостатками. Вместе с чёрными колдовством и страшными птичьими пальцами. Он подал вещи и сел рядом: будь что будет.

Девки в Черноборе, как и во многих других сёлах, обыкновенно гадали на зеркалах. Ставили свечу, шептали запретные слова и ждали, кто мелькнёт в таинственной темноте. Мало кто из них знал, что прежде, когда зеркал знать не знали, гляделись в воду. Гладкая поверхность открывала тайны ничуть не хуже, однако и утаскивали любопытных несмышлёх в Безлюдье тоже куда чаще. Йага Безлюдья не боялась, как и темноту. А гадать умела получше многих. Не было у неё только верных подруг, что сидели бы рядышком, затаив дыхание. Впрочем, одна подруга у лесовки всё же имелась. И не белка или трясинница, а почти что самая настоящая девка. Уж она поможет. Кто, если не она?

Лесовка достала из сумы два огарка свечи и осторожно затеплила фитили. Ветра под холмом не было, и пламя держалось гордо и спокойно. Добро. Присев на колени у воды, поставила свечи справа и слева. Склонилась к заводи и провела по поверхности ладонью, словно блюдце протирая. И — вот диво! — рябь унялась, хоть мелкий противный дождик никуда не делся. Следом из сумы вытащила наливное яблочко. Иванька вопросы задавать опасался, только глядел круглыми от восторга и страха глазами, да всё ближе сам клонился к ручью.

— Ну здравствуй, подруженька. Здравствуй, милая. Слышишь ли меня?

Подруженька жила далеко-далеко, в чужом лесу. Да и забот ей хватало: утопниц пересчитать, лягушек на зиму спать уложить, мужа, опять же, построить. Но водица текла всюду, и подземные токи несли зов в далёкие дали. Быть может, и до хозяйки озера докричаться получится.

Тучи теснились всё ниже, отчего дневной свет сгущался в сумерки. А может Иваньке то просто показалось, однако он мог матерью поклясться, что огоньки на свечах стали ярче и словно бы не жёлтым тёплым светом горели, а болотной зеленцой.

Йага опустила угощение в воду. Яблоко величаво сделало круг и камнем ушло на дно, словно дёрнул его кто-то.

— Катись, катись, яблочко! Покажи мне подруженьку! Отзовись, милая. Некого мне больше спрашивать. Водица всюду течёт, всё видит, всё знает. И ты знаешь. Так расскажи!

Иванька старался ни звука не издать, аж губу закусил. Ему казалось, что водная гладь закаменела, а мелкая морось вдруг превратилась в грохочущий ливень. Но это, конечно же, показалось. Иначе стена дождя не только загасила бы светцы, но и до нитки промочила бы их с ведовицей. Вода в заводи почернела, и отражение огоньков в ней стало особенно чётким. И, вот уж точно, огоньки те стали зелёными, а потом и вовсе заплясали.

— Глаза… — почти беззвучно шевельнул Иванька губами.

И верно: зелёные искры в ручье встали рядышком. Словно кто-то глядел из глубины. И глаза те завораживали, как колдовские болотные огни. Маленький лоточник потянулся к ним… А навстречу из глубины вынырнул силуэт, навроде как человеческий. Весь чёрный, и только глаза сверкают зеленью.