Страница 38 из 84
То была чистейшая правда: северянин болтлив не был, а уж до любушки и её рогоносца ему и вовсе дела не было.
— Что, похвалился, ащеул? А мне теперь хоть в петлю!
— Да больно надо. Знать я твоего мужа…
И вот тут Рьян вспомнил. И шестерых мужиков, что хорошенько отмудохали его в лесу. Он тогда уцелел чудом, думал, всё нутро отбили, и то, что один из них был мужем любушки. И что Рьян в порыве гнева действительно ляпнул лишнего.
Он виновато кашлянул. Кривая ручка костыля вдруг показалась донельзя любопытным зрелищем, век бы рассматривал.
— Он же меня колотит теперь! На, погляди!
Ладушка закатала рукав и сунула Рьяну под нос руку. На предплечье темнело четыре синяка от пальцев. Северянину стало ещё гаже.
— Помнится, на конюшню не я тебя, а ты меня потащила.
— То дело прошлое, — отрезала тётка. — А нынче меня муж того гляди убьёт!
— Ну а от меня ты чего хочешь?!
— Так ты мужик! Иди разберись!
Северянин неосознанно приложил ладонь к животу, по которому его рогатый муж с друзьями били всего больше.
— Угу, разобрался уже один раз…
Смекнув, что криком да угрозами делу не поможет, любушка пустила слезу и заканючила. Жалостливо-жалостливо:
— Колотит он меня что ни день! Единый раз Лихо попутало, оступилась, а теперь он мне этого никогда не забудет! В могилу сведёт! По твоей вине!
— Ну нет! — Будь при северянине две здоровых ноги, он бы развернулся да и ушёл. Но нынче здоровая нога при нём была одна, скакать на ней прочь — только позориться, а в костыль вцепилась ладушка. — И думать не моги! Меня слезами не проймёшь!
Сказал, а сам понял: проймёт, ещё как проймёт! Потому что теперь каждую беду Рьян примерял на свою лесовку и понял, что, подними кто на неё руку, он бы ту руку ему мигом и оторвал. А что, если эта дородная тётка кому-то так же мила, как ему Йага? Подумал — и ужаснулся! Неужто Йага ему и правда мила? Неужто он хвостом за нею ходит и следит, чтобы Раду не улыбалась, не просто так? А что, если он сам ей не мил?
Любушка же продолжала рыдать:
— Жизни не даст! Колотит! Убьёт, как есть убьёт!
— Не реви! Не реви, сказал! — Рьян стиснул зубы. — Веди. Поговорю с твоим мужем.
Слёзы на румяных щеках мигом высохли, ладушка взяла защитника под локоть и потащила.
А жили они с мужем недурно. Дом был ухоженный и чистый, по двору бегала едва ощенившаяся сука, возле крыльца играло шестеро писклявых комочков. Хозяин бережно брал их по очереди, проверял уши и лапы, и клал обратно. Сука следила за ним, но не мешала. Зато Рьяна встретила грозным рыком.
— Иди ты!
Любушка топнула на собаку, но та и не подумала отступить. Напротив, лязгнула зубами: не подходи! Зато, когда хозяин поднял голову и окликнул, радостно завиляла хвостом.
— Добронравушка, любонька, ты с кем это? — Но почти сразу мужик узнал Рьяна, и заревел: — Ты!
Почуяв беспокойство, псица тоже принялась лаять, только не на северянина, а на хозяйку.
— Я с миром пришёл! Не пори горячку, друг, — начал Рьян, но докончить не успел.
Мужик набычился и кинулся на него, Добронрава едва в сторонку отойти успела. Тело среагировало быстрее рассудка. Рьян заслонился палкой и ею же подправил направление, в котором двигался рогоносец. Окажись забор менее добротным, хозяин снёс бы его на раз.
— Я не драться пришёл! Поговорить надобно!
— Мало я с тобой поговорил? Ещё хочешь?! Да я тебя…
Но одноногий северянин играючи ушёл от удара. Мужик был ровно пенёк: приземистый, крепкий, но неповоротливый. Даже растеряв всю ловкость до капли, Рьян уложил бы его. И, надо признать, соблазн был. Соскучившееся по хорошему поединку тело так и просило размяться, проклятье заклубилось в глотке.
— Поговорить надобно! — с усилием повторил Рьян.
Тут влезла Добронрава. И нрав её оказался вовсе не так добр, как стоило бы ожидать от имени.
— Да что тут говорить?! Бей! По харе ему!
Рьян опешил.
— Тётка, ты, никак, сдурела?
— А что, меня колотить можно, а его нельзя? Дай-ка ему по роже!
Мужик так и сел, не довершив замаха.
— Добронравушка, ты что же?! Когда это я тебя бил?
— А вчера! — Она и не задумалась. — Мало не до смерти забил, и обещал вовсе со свету сжить! Как есть обещал, клянусь! Бей его, рыжий, бей!
Как ни был вспыльчив муж любушки, а тут его ровно ледяной водой окатили. Он ощупал утоптанную землю вокруг себя, точно она собиралась убежать. Растерянная сука подбежала к нему и лизнула в щёку, успокаивая.
Нутро кричало Рьяну, что, если он хочет проучить врага, то для нападения лучше времени и не придумать. Раньше он бы поддался зову, а проклятье подлило бы в пламя ярости масла. Но нынче отчего-то медлил.
— Слышь… как там тебя? Любушка. А не за нос ли ты меня водишь? И меня, и мужа своего?
Добронрава взвизгнула, перепугав щенят. Половина из них забилась под крыльцо, половина, напротив, принялась лаять. Зарычала и псица.
— Инвар! Ну что ты сидишь?! Этот рыжий меня на конюшне совратил! Твою любушку лапал! Неужто стерпишь?!
Инвар горячился быстро. Слов жены хватило, чтобы глаза его налились кровью. Он с места рванул к нахалу, посмевшему покуситься на возлюбленную, обнял его колени и завалил.
— Ну что ты разлёгся, северянин! Он же тебя убьёт! Он тебя или ты его!
Здоровенный кулак и впрямь мог бы превратить лицо в месиво, но Рьян успел отвести его, и удар пришёлся в землю.
— Мужик, успокойся! Охолони! Дай слово молвить!
Однако Инвар уже не способен был к разговорам. Ненависть потопила его разум, и проклятому то было знакомо. Он и сам не раз поддавался такой же слепой злости, тонул в ней и позволял принимать решения за себя. И не только… не столько проклятье являлось тому виной. Он всегда прежде лез в драку, а опосля уже рассуждал.
Он ударил противника здоровой ногой в пах. Больная отозвалась резкой болью, но проверять её было недосуг. Боднул в подбородок, уложил на лопатки и навис сверху. Костыль сам лёг в ладонь. Один замах — и дело с концом.
— Убей! — взревела любушка.
И, когда верная сука вместо того, чтобы напасть на Рьяна, кинулась к Добронраве и сомкнула челюсти на её голени, Рьян окончательно всё понял. Дом у Добронравы был хороший, богатый. Его она любила всей душой. А вот мужа терпеть не могла! Оттого и закрутила шашни с первым встречным. Да нет, не с первым встречным. С тем, кто был так же вспыльчив, как её муж, с тем, кто вполне мог превратить её в безутешную, но очень богатую вдову.
И костыль выскользнул из ладони.
— Ах ты лживая гадина! — в сердцах рявкнул Рьян.