Страница 35 из 84
Глава 11. Ложь на гнилых ногах
Вода заливала уши, рот и нос. Невыносимо пекло в груди и темно было так, что хоть глаз выколи. Йага забарахталась, и почти сразу оказалась на поверхности. Одна. Только кожаный бурдюк плавал рядом.
— Рьян!
Не отозвался. Да и с чего бы? Ведьма не ведала, что речной страж успел утащить с собой жертву, чтобы не скучать, коротая в укрытии светлый день. Однако и раздумывать долго она не привыкла: вдохнула поглубже и нырнула. В мутной воде поди ещё что-то разгляди! Взбаламученный ил, обрывки водорослей, песок… Тут в пяди человека пропустишь! Поэтому ведьма вытянула руки и поплыла вслепую.
Родной лес близёхонько, не бросит её Безлюдье! Не притворится немым батюшка-дуб, не струсят водяные!
Темно и страшно, жутко и нет спасения. Не так ли описывал северянин проклятье? Но он против своей беды стоял один, а с дочерью леса несметное войско! Только бы докричаться, только бы услышали милостивые боги…
Склизкие травы опутывали ноги, пальцы раз за разом находили лишь грязную воду, и тут…
Нет, у Рьяна кожа мягкая, её хочется касаться, поцелуями повторять чужеземные рисунки на коже. То, что наугад схватили пальцы, было скользким и твёрдым. Речной страж легко вывернулся и поплыл вниз, вниз, вниз. Скорее закопаться в вязкий ил. Самому закопаться и добычу спрятать.
Грудь распирало от боли. Один бы глоточек воздуха, хоть и один — и можно нырнуть ещё раз!
Но Йага поплыла на глубину вслед за рыбиной.
Не мог лес оставить своё чудо. Вспороли корни деревьев берег, разорвали мутное полотно реки. Живыми перстами потянулись к ведьме, а с нею вместе и к чудищу, тянувшему на дно человека. Оплели сетью — рыбина бессильно затрепыхалась и выпустила жертву.
Как удалось прижать к груди молодца и как достало мочи подняться на поверхность, колдовка нипочём не сказала бы. Не иначе сам лес выволок их на берег, ещё и бурдюк с целебной росой не забыл.
Вепрь без зова вышел к ним и увёз прежде, чем успели переправиться медувинчане. Ясность рассудка вернулась к Йаге лишь тогда, когда кабан стряхнул их со спины прямо перед избой. Тогда-то ведьма вскинулась: нет времени пугаться да сетовать. Нога у Рьяна распухла, но кровь не сочилась. Сам же он был бледен, как утопник, и только едва слышное биение сердца давало понять, что не мертвец перед нею.
Без подмоги лесного зверья девка не заволокла бы проклятого в баню. Но дальше справляться предстояло самой. Затеплила огонь, чтобы согреть мужчину, да и самой перестать дрожать, осторожно стянула с больного одежду. Бедро выглядело худо. По всему видать, что кость повредил. И наверняка знатно порвана мышца, иначе не появился бы так скоро отёк.
В ход шло всё: примочки, зелья, целебный дым, заговоры. Пришлось даже руду пустить, и только тогда мало-помалу синюшная нога стала походить на человеческую.
Ведьма сцепила зубы и вытащила пробку из бурдюка. Матушка всё ещё болела, но в Тень не спешила, а вот Рьян… Ему целебная роса нужнее.
Но, стоило первой капле налиться у горлышка, Рьян пришёл в себя и отстранил сосуд.
— Не для меня собирала, — прохрипел он и закашлялся.
— Ничего, ещё раз схожу. Небось ног не сотру.
Но рыжая голова отрицательно мотнулась из стороны в сторону.
— Зорке отдай. Я… не помру. Не дождёшься.
Пришлось наново браться за зелья да мази, молить светлых богов о милости. И те отозвались. Не то Йага была им люба, не то северянин. Отёк пошёл на спад. Лекарка взяла раненую ногу в лубок, а целебное пламя возвращало краску щекам больного. Удалось даже выторговать время, чтобы сбегать к матушке и умыть её волшебной росой.
Зорка лежала у печи и зябла, хоть и укуталась тёплым одеялом, а ещё перед уходом дочка натянула на неё вязаные копытца. Но, стоило серебристым каплям омыть морщинистые щёки, раскрылась. Йага напоила её из бурдюка — теперь-то быстро исцелится! — и вновь помчалась к Рьяну.
Тот распластался на скамье, как она его и оставила. На спине, тяжело часто вздымая живот и абсолютно нагой. Но, главное, дышал! Дышал!
Ведьма встала рядом на колени, прощупала жилистое тело, но больше ушибов не отыскала. Положила голову на сцепленные ладони, а как банный жар её сморил, и не заметила.
Очнулась от того, что кто-то гладил её по сырым волосам. Рьян повернул голову, но боле шевельнуться не решался, чтобы не скинуть руки ведьмы, покоившейся поперёк его живота.
— Сказал же, не помру.
Йага растянула потрескавшиеся губы в улыбке.
— Но пытался же…
Его пальцы скользнули по щеке, обрисовали контур рта и замерли под подбородком.
— Не дождёшься.
Йага сама потянулась его поцеловать. И как же сладок оказался тот поцелуй!
Молодец обессиленно откинулся на скамью, но продолжил хитро коситься. Ведьма провела ногтем по чёрным дугам на его груди, схожим с крыльями птицы.
— Что они значат?
Рьян прикрыл глаза, упиваясь касаниями.
— Первая охота. Я убил селезня. Его крылья достались мне.
Поддавшись порыву, она приподнялась и коснулась узора губами. Рьян распахнул рот и чуть было не застонал в голос, и отчего-то это позабавило Йагу всего больше. Загорелые пальцы скользнули ниже, проследив витой рисунок до живота.
— А этот?
— Это, — прерывисто ответил он, — залив, где я родился.
Горячие губы проследили течение залива но пупка, и молодец не сдержался, стиснул её волосы, неосознанно толкая ниже.
— А здесь? — выдохнула коварная ведьма, глядя на него исподлобья.
— Знак… рода… Имя первого конунга севера…
И знак рода тоже был покрыт влажными поцелуями.
Но узор продолжался ещё ниже, туда, куда манил жар. И жар этот пёк сильнее, чем камни в бане.
По обнажённому телу капельками стекал пот, напряжённые мышцы проступали под кожей. Йага помедлила, не решаясь коснуться последнего рисунка, теряющегося в волосках под животом.
— А там, — едва слышно прошептал Рьян, — символ мужской силы…
— Да? — невинно переспросила ведьма, прижимаясь к нему губами.
— Да-а-а…
От увиденного у Зорки дыбом встали седые космы. А рассмотрела она всё ох как хорошо! Потому что как раз изгнала болезнь и согрелась настолько, чтобы взволноваться за дочь. Старая ведьма кликнула Йагу, а когда та не отозвалась, выглянула из избы. Пошла к топящейся бане, а там…
— Ты!
На месте прокляла бы проклятого! Да не так, как ему досталось, а так, чтобы уже никого и никогда не полапал!
Её доченька, свет очей, единственная отрада, стояла на коленях над нагим северянином, а он крепко сжимал пятернёй волосы на её затылке и… и…