Йага

Под алтарём стояло единственное высокое место для вождя. Ныне его уступили Рьяну. Северянин взошёл по ступенькам и невозмутимо устроился, словно полжизни провёл, презрительно взирая на простых людей, что вечеряли на высоте его колен.

Вождь налил из большого чана приторно пахнувшего питься и поднёс прародителю.

— Не побрезгуй, господине!

Северянин чашу благосклонно принял, но пить не захотел, мало ли? Упёр дном в колено и продолжил сидеть. Однако ж, пока не пригубил, медувинчане не осмеливались приступить к трапезе. Глядели на него выжидательно, да и здоровенный бородатый вождь будто уменьшился размерами и неловко переминался с ноги на ногу. Йага ждала, чтоб Рьян поймал её взгляд. Она б кивнула ему, подсказывая, что не отрава какая в чаше, а обычная медовуха. Но проклятый в её одобрении не нуждался. Криво ухмыльнулся и отпил.

Вождь, звавшийся просто Медвежьим сыном, с благодарностью забрал плошку и позволил односельчанам взяться за еду.

Йаге страсть как хотелось переговорить со Рьяном, расспросить, отчего он озлился, но её усадили на женскую половину, а когда пыталась выйти из-за стола, шикали. Так что пришлось слушать жалобы медувинчанок.

А жалоб у них имелось на любой вкус: у кого дитя грудь брать не желало, у кого меньшой братишка мучался кашлем, кто от молока животом страдал. Забот хватало.

— Так пошли б к Чернобору, спросили б лекаря, — не выдержала ведьма.

Женщины только что прочь не побежали. Уйти не решились, но шарахнулись, образовав возле пришлой девки пустые места.

— За реку?! — в ужасе ахнули они.

— Ну за реку. Что такого-то, коли нужда?

Седая бабка плюнула в Йагу. Кто помоложе, кинулись успокаивать старуху: негоже обижать супругу господина! Но ведьма не обиделась, спокойно вытерлась рукавом.

— А как ещё-то?

— Как предки завещали! — пробухтела бабка. Она запоздало сообразила, что хватила лишку и теперь опасалась, как бы девка не пожаловалась мужу. — Испокон веку тута жили, скот держали, кормились своим трудом. Только потому и живы до сих пор, не заразились заречной скверной!

Йага поперхнулась суховатой лепёшкой, которые здесь подавали заместо хлеба.

— Это ж какая за рекой скверна?

— А такая! Брат на брата войной идёт, отец сына рабом продаёт, мать дитя родное бросает! Скверна там, как есть скверна! Неужто сама не разумеешь?! И как это тебя, глупую такую, господине выбрал женой?!

— Да он не…

И запнулась. А ну как старуха правду говорит? Это ведь там, в Черноборе, живёт страшный жрец и люди, готовые девицу жизни лишить, ради собственного достатка? И теперь она и в лесную хозяйку проникла, когда та в город сунулась! Уж не потому ли матушка наказывала из леса выходить? А заболела не потому ли?!

Да ещё и рыжий этот, величественно принимающий почести и возлагающий длань на просителей! Последней каплей стала совсем юная девка… Хотя какая ж она девка, коли с округлым беременным животом и глубокими тенями под глазами? Она подошла тихохонько, стараясь не привлекать к себе внимания, и, не долго думая, пала на колени перед Йагой.

— Матушка, не изволь злиться! Дозволь просить тебя…

Лесовка помимо воли зыркнула на старуху, что в неё плюнула. Вот, де, как надо уважение выказывать! Потянула девицу присесть рядом, но та испуганно замотала головой.

— Матушка, не серчай! Беда у меня! Попроси, чтобы господине благословил! Уже который день маюсь, никто помочь не может, а дитя…

— Да что у тебя?! — нетерпеливо прервала ведьма сбивчивый шёпот.

— Кричит, мается… Не спит, не ест… Жар… Спасу нет!

И давай биться лбом об пол, так просто и не удержишь!

— Сколько дитю?

— Зимний он… Скоро год как родила.

— А от Рья… Господина чего хочешь? Да встань ты, болезная!

— Пусть хоть на лобик ему подует… Хоть посмотрит! Одна надежда у меня!

Йага представила, куда северянин пошлёт напуганную мать, если та попросит подуть на ребёнка. Навряд бедняжка слова-то такие знает. А то и вовсе за проклятие сочтут, с местным-то страхом перед всем чужим.

— Веди, — коротко велела ведьма.

— Но господине…

— Сначала я проверю, что там у вас. Ты же не хочешь отца рода тревожить по пустякам?

Женщина торопливо осенила себя защитным знаком.

— Что ты! Что ты! Туда, матушка…

За женщинами особенно никто не следил, так что и исчезновения Йаги не заметили. Куда там! Надо же северянину колено поцеловать, поднести очередную чашу медовухи, тронуть носки его сапог…

Так и скрылись они на бабской половине, и потом ещё долго шли в глубину дома. Окон тут не делали, так что света едва хватало, чтоб угадать направление.

— Что ж ты ребёнка в темноте и пыли держишь? — Йага запнулась обо что-то и упала. — Ему б воздуха свежего…

Девчушка подскочила, помогла встать и виновато отряхнула юбку ведьме.

— Кричит же… Мужчинам мешает. Негоже…

— А что, те мужчины сами не кричали, когда малыми детьми были? Тоже мне…

Девчушка и не поняла, за что ей пеняют.

— Ну как? Мешает же…

Колыбелька нашлась в самом дальнем углу, ещё и завешанная дубовыми шкурами, оттого, верно, и крик малыша казался писком котёнка. Первым делом Йага сдёрнула шкуры да развернула слои пелёнок, не дававшие ребёнку толком дышать.

— Где ставни у вас? Распахни.

— Нету ставен… Мы светцы жжём…

— Тогда окошко дымовое! Что там у вас?

Девчушка мало не плакала от бессилия и растерянности. Но с ведьмой поди поспорь, и вскоре под потолком засветилось несколько отверстий. Тогда стало ясно, что ребёнку и впрямь худо. Мало того, что его мучал жар, так ещё и челюсть отекла. Впрочем, его замученная мать выглядела не многим лучше.

Йага кинула шкуру под пятном света, положила ребёнка и принялась осматривать, вытягивая ручки и ножки. Малыш был на удивление крепенький, может даже крепче, чем полагается годовалому. Чудо, что мать выжила при родах, сама-то худенькая тростинка! Но страннее всего был не вес малыша, и не горячка. Ведьма только что не осквернила дитё бранными словами.

— Дурни вы! Неужто никто не заметил?!

— Чего, матушка!

— У тебя сын годовалый.

— Да…

— А зубки где?

Девчушка хотела ответить, но заместо того густо покраснела. Ни один зуб у годовалого малыша и впрямь не прорезался, зато дёсны распухли и покраснели, так, что ажно рот не закрывался. Оттого и жар, оттого и бессонница.

— Чем лечили-то?

Девчушка бегом побежала прочь и так же бегом вернулась, вывалив перед Йагой охапку травок и чашек с отварами.

— Сын Медведя сам приходил, дул ему на лоб… И…

— Руки бы вам поотрывать! Няньки…

Ведьма хмуро перебрала примочки, половину откинула за ненадобностью, за веничек из жёлтых цветов отвесила молодой матери оплеуху.