Йага

А дальше оставалось только бежать, потому что припустила Йага так, будто её нечистики за пятки кусали. Яростная, задыхающаяся от скорости и злости — истинная ведьма! Ох и страшна! Недалеко от коровников налетела на какую-то нищенку. Та взглянула дочери леса в глаза, да как заорёт! И немудрено! Сверкали те глаза ровно звериные, настоящее пламя в них бушевало!

Нетрудно догадаться, отчего так взбеленилась ведьма. По большой дружбе требы Тени не приносят, жертвенное зверьё под чужим порогом не зарывают. Не просто так отец Иваньки ушёл из семьи, а с ним вместе и счастье. Увели. Нарочно увели, чёрным колдовством!

Наконец нашли. Дом у доярки был — загляденье. Чистый, ухоженный, со свежим заборчиком. И побогаче соседних. Честным трудом такое хозяйство не наживёшь!

Йага не стала стучаться и докладываться. С разбегу налетела на калитку, снесла щеколду. Навстречу кинулись два здоровенных лохматых пса, но ведьма рыкнула, и охранники нетерпеливо заскулили, завиляли хвостами, кинулись лизаться.

На скамеечке у дома сидели двое. Баба — кровь с молоком! — большегрудая, румяная. Платок повязан узлом вперёд, как у мужней. А рядышком притулился мужичонка. Странный то был муж… Вроде и плечи широкие, и руки большие. А сидел ровно колом подпёртый: голову опустил низко-низко, рубашка, да и сам он весь повис на собственном хребте. Казалось, вот-вот завалится на бок, но всё никак: придерживала незримая сила. Красивый был мужик когда-то, сильный. Ныне же усох. И червь, что глодал его изнутри, сидел рядышком, румяный да круглый, и лузгал семечки.

— Вы ещё кто таковы?! Ну-ка я на вас собак…

Договорить доярка не успела, потому что Йага уже встала перед нею и швырнула наземь платок в маках. Кошачья голова отвалилась от скелета, выкатилась. Доярка ажно на скамью вскочила, чтобы ненароком не коснуться, а злющие псы запищали и забились в будки.

— Ты! — Лесная ведьма диким зверем рычала. — Ты! Как посмела?! Так-то ты благодаришь богов за силу, что тебе выпала?!

Баба затравленно озиралась, но ни Иванька, ни, тем более, рыжий северянин, спасать её не собиралась. А ведь чуяла, поганка, что спасать придётся! Столько лет помаленьку ворожила, то участок на общинном поле себе побольше вытаскивая, то отнимая у соседской коровы молоко, чтобы своя лучше доилась, то привораживая приглянувшегося мужика… И большая ли беда, если тот мужик усохнет за какую-то декаду и уйдёт в Тень? Мужиков красивых в округе полно!

Иванька шмыгнул носом и спрятал лицо на груди у Рьяна. Тот, кто дал ему жизнь, кто учил из дерева лошадок вырезать, сидел на скамейке, глядел перед собой пустым рыбьим взглядом и сына не узнавал.

Доярка зашипела:

— Прочь пошла, ведьма! И выродка мелкого забирай! Прочь, прочь!

Она замахала на Йагу, и Рьян поклялся бы, что чёрные мушки вылетели прямиком из рукавов. Вылетели и направились к лесной хозяйке, но та и не шелохнулась. Мелкие твари роились и премерзко пищали, ещё миг — и облепили бы лицо. Рьян дёрнулся защитить девку, но мошки повисли в воздухе и зашуршали вниз семечковой шелухой.

У доярки ажно волосы дыбом встали, приподнимая платок.

— Сгинь! Сгинь, пропади! — заверещала она. — Прокляну! Проклян-у-у-у!

Но куда тягаться злобной бабе с дочерью леса? Пусть желчи ей и достало в чужую семью влезть, а всё ж истинного колдовства эта ведьма не знала. Она только начала шептать себе под нос (не то взаправду проклинала, не то попросту ругалась), а Йага уже безбоязненно приблизилась и сдёрнула доярку со скамьи. И не останавливали её ни угрозы, и плевки. Да, что уж, и боги бы не остановили!

С доярки же разом пропала вся красота. Румянец оказался всего-навсего свекольным соком, и он стекал вместе с холодным потом. Круглые щёки, что казались наливными яблочками, обрюзгли, посерели. Вся она стала ровно тесто перебродившее.

— Сама, — холодно приказала Йага. — Сама жри своё проклятье, не то я его тебе в глотку запихаю.

Но баба вконец обезумела. Узорный платок с узлом вперёд съехал на бок, из-под него выбивались тонкие безжизненные пряди, от пота потемнела рубаха.

— Убью!

Она ринулась, готовая вцепиться девке в волосы, глаза выцарапать. Но та вдруг наклонилась, подхватила останки кошачьей тушки. От рук её повалил дым, запахло палёным… А затем Йага грудью на грудь встретила городскую ведьму, обняла, как подруженьку, и отступила. В руках у доярки остался платок в маках, а в нём треба тёмным богам. И, что платок, что сами кости, на глазах тлели, превращаясь в пепел.

Баба заголосила, отбросила от себя свёрток, но тот словно прилип. Пепел осыпался крупными хлопьями, а ведьма кашляла, вдыхая их. Тёмные боги зорко следят за теми, кому помогли. Они не допускают ошибок.

— Ты! — Ошалевшим взглядом доярка наткнулась на напуганного Иваньку, которого баюкал в объятиях северянин. — Ты её привёл!

Она кинулась к мальчонке. Разорвала бы на части, зубами бы грызла! Но Иванька покамест был под защитой Рьяна. И тот излишней добротой никогда оделён не был. Поганую ведьму он встретил кулаком. Та упала навзничь, закаталась по земле.

— Лю-у-у-у-ди! Помоги-и-и-и-ите! Уби-и-и-или! — жалобно заскулила она и закрутилась волчком.

И до того быстро закрутилась, что подняла целое облако пыли. Облако загустело, паутиной окутывая колдовку, съёжилось… И, наконец, вместо полной жизни доярки осталась лежать плешивая старая крыса. Она показала мелкие зубы, прыгнула, но Рьян топнул, и крыса, запищав, скрылась в доме.

— Крысе и жизнь крысиная. — Йага спрятала руки за спину и смачно плюнула на порог.

А мужик, до того сидевший как кол проглотимши, вдруг встрепенулся. Упал на четвереньки, содрогнулся от спазма и изверг из себя вонючее чёрное месиво. Опосля вытер заслезившиеся глаза, поднял голову…

— Иванька, ты?!

— Батька? — Маленький лоточник недоверчиво сощурился. — Узнал никак?

— Иванька!

О том, как отец и сын плакали да обнимались, и говорить не след: не мужское это дело — слёзы. Рьян так и вовсе от эдакого зрелища весь закаменел и напрягся. Взял за локоть свою ведьму и повёл со двора.

— Стойте! Стойте!

Иванька вырвался из отцовских объятий и неуклюже, на одной ножке, поскакал за ними. Прижался к бёдрам Йаги и сказал:

— Ты только приходи ещё, ладно? Я добра маленько наживу и отблагодарю тебя как следует!

И густо покраснел.