Йага

— Я и город знаю хорошо! — похвастался лоточник, отклоняясь назад и упираясь пятками в землю. Ещё малость — и затрещал бы у ведьмы подол, который он до сих пор не выпустил. — Все тайные лазы, даже через стену! Могу показать!

Девка спешно отказалась:

— Нет, спасибо! Будет с меня одного раза…

Рьян смотрел на ведьму, гадая, к добру или к худу заявилась она к нему после ссоры. По всему выходило, что к худу.

— Ну?

Что ж, бить его не будут. Не нынче, по крайней мере. Уразумев это, молодец кинул топор в стену сарая. Оно можно было и в колоду воткнуть, а то и просто положить рядом. Но отчего-то рука сама потянулась порисоваться. Рот в восторге открылся, правда, не у Йаги, а у мальчишки. Он выпустил подол и помчался проверить, глубоко ли засело лезвие. Схватился за рукоять, потянул… Глубоко.

Ведьме же было не до молодцев, что умеют метать оружие точно в цель. Она поджала губы, собираясь заговорить, но те вдруг задрожали, а по щекам потекли слёзы.

Рьян потом корил себя последними словами. Клялся же, что ни одна ведьма, ни одна баба слезами его не облапошит!

Но всё это потом. А тогда он уже стоял рядом с дочерью леса и гладил её вздрагивающие плечи. А горячие слёзы падали на обнажённую грудь северянина, и обжигали сильнее, чем угли.

— Помоги мне, Рьян! Пожалуйста! — взмолилась девка.

Молодец неловко похлопал её по спине.

— Ну чего воешь? Обидел кто?

И подумал: «Ведьму поди обидь! Она сама кого хошь!»

Но это он мыслил так. Тело же реагировало по-своему. Кипятком поднялось из нутра проклятье, тянуло разом и разорвать первого, кто попадётся, и лечь у ног лесовки, успокаивая мягким прикосновением. Ладонь метнулась к поясу — нащупать волшебный нож. Колдовства Рьян, конечно, страх как не любил, но нож держал при себе: мало ли что?

Йага же прильнула к нему и помалу затихла. Наконец стало можно разобрать слова:

— Матушка… Захворала она… Всё зябла, зябла… А потом…

Мигом вспомнились чёрные пальцы старухи, седые космы, встающие дыбом. Не прошло просто так для Зорки колдовство.

— Это всё я виновата. Не надо было в город ходить… Напугала её…

Оно вроде и стоило бы рассказать, что бабка не от волнения слегла, а потому что силу свою тёмную не сдержала и напала на кого не надо. Но Рьян отчего-то молвил иное:

— Чем подсобить-то?

Пожалеет! Как пить дать пожалеет! Но, если хорошо подумать, не мешало бы отдать дочери леса долг за чародейский нож. Негоже в долгу оставаться у Безлюдья.

— Медуницы.

— Что такое?

— Медуницы, селение на той стороне леса. Меня одну они нипочём не пустят. Никак без тебя! А у них огонь-трава. Я росу с неё соберу на рассвете, отнесу матушке, нашепчу…

— Знать не желаю! — Ещё и в колдовстве их поганом разбираться! — Я тебя провожу, а там сама делай, что надобно.

Йага так и просветлела! Вскинулась, и Рьян уж было решил, поцелует. Он бы её оттолкнул, конечно. До сих пор корил себя, что сам не удержался ночью. Ночью, когда он прильнул к её губам, то не он вовсе был. То вело его проклятье, оно жарко кипело внутри и рвалось наружу. Теперь Рьян такого не позволит!

Однако ж не отпустил. Так и стоял, закаменев, держа ведьму в объятиях.

Прервал их грохот и тонкий мальчишеский вой, торопливо сменившийся взрослой руганью: не дело плакать девчонкой! Надобно встречать боль как мужчина — матом!

А случилось вот что: сивый лоточник раскачивал топорище, чая вытащить из стены, да каши мало ел и силёнок не хватало. Когда же наконец выдернул, не удержал и угодил обухом по пальцу на ноге. Катался в пыли, постанывал и поминал недобрым словом и того, кто топор в стену кинул, и того, кто вообще его придумал.

Йага поспешила к раненому. Нагнулась, убрала чёлку с чумазого лба.

— А ещё б и добавить, чтоб не лез, куда не просили! — цинично хмыкнул Рьян, вразвалочку приближаясь и подбирая злополучный топор.

Ему отчего-то не нравилось, что ведьма положила голову пацана к себе на колени и что-то шептала. Опять беду накликает!

Мальчишка же смотрел волчонком. Кабы не сдерживал недостойные мужа всхлипывания, может ещё и отбрехался бы. Рьян ухмыльнулся: сам таким был, ещё и похуже. Только одежда дороже, да нос выше держал.

— Он палец расшиб!

— Сам вижу. Ничего, до свадьбы заживёт. Пусть домой топает.

Рьян запустил топор в прежнее место, и попал метко, а лоточник шмыгнул сопливым носом.

— Вот ещё! Не пойду я домой, мне ещё торговать!

— Нельзя ему идти, — согласилась Йага. — Палец кривым останется. Надобно примочку сделать и полежать. Ты где живёшь, друже?

Мальчишка насупился:

— У коровников… Тебе-то что?

— Рьян! Отнесём его!

— Вот ещё! Ещё чего! — разом возмутились парни.

— Нечего меня как ребёнка… Сам пойду!

— Видишь, он сам пойдёт, — кивнул Рьян. — Вот пусть на все четыре стороны и…

Спорить-то он спорил, но уже натягивал на потное тело рубашку. Что-то подсказывало, что с ведьмой ничего и никогда добром не кончается.

— Он меня к тебе привёл! Кабы не узнал да не помог, до завтра бы искала!

— И я б о том не печалился!

— А то и вовсе заплутала бы в этом вашем городище!

Вот умора! Нормальный человек страшится в лесу заблудиться, а эта в городе. И взаправду ведь боится, не врёт! Натерпелась страху, пока искала северянина. Небось из-за каждого угла ждала кровожадного жреца. Зря ждала: старый хрыч только по праздникам из своих хором выбирался, не удостаивал простых людей вниманием.

Рьян свирепо выдохнул через ноздри и поднял пацана на руки.

— Не хочу! Пусти! — Может лоточник чего и поломал, но брыкаться это ему не помешало. — Не надо!

Йага ласково погладила его по щеке.

— Ну что ты, что ты? Я помогу!

Тот и унялся. И не понять: ворожба это али горячие загорелые пальцы не с одного Рьяна спесь сбивали.

Так они и несли пацана: Рьян на руках, а Йага за палец придерживала и шептала, что всё хорошо будет. А маленький воришка слушал да верил.

Жил лоточник худо. За коровниками стояла не изба, а развалюха. Крыша просела, ступеньки покосились, двор зарос бурьяном. Рьян сразу решил, что живёт мальчишка беспризорником. Нашёл пустой домишко и поселился. Но когда вошёл, низко пригнувшись, наперво заметил вялый мешок, свисающий с грязного стола. Пригляделся: не мешок вовсе, а человек! Женщина. Волосы светлые, как у их пострела, только ещё грязнее, лицом похожа. Мать! И тут только в нос ударило дешёвой брагой.

Йага наперво распахнула ставни, впуская тусклый осенний свет и свежий воздух. Потом кинулась проверить лежащую, но Рьян и без того мог сказать, что та не мертва, а всего-навсего мертвецки пьяна.