Картвелеби. Книга вторая

– Верно, генацвале, – бойко откликается жена и двигает ко мне поближе свою шарлотку. В её жилах течет кровь ирландских эмигрантов, но после моей книги и она неплохо разбирается, как называть членов своей семьи по-грузински – и по-армянски, и немного по-чеченски! – и я очень ею горжусь.

Чтобы уважить её, я отрезаю кусочек пирога и кладу его к себе в тарелку. Она улыбается, подносит к лицу свою кружечку и прячет в ней улыбку. А потом спрашивает:

– Хорошо! Скажи: Igor забрал с собой дочку?..

– Забрал, – киваю я, улыбаясь. Всё никак не привыкну к тому, как причудливо из её уст звучат имена моих родных. – Они уехали в Москву и до сих пор живут там. Ирина вышла замуж за революционера-большевика, и они теперь под его защитой.

– Ах! Но как же так?!

– Моя кузина – княжна только на одну четверть. Думаю, муж простил ей это.

– Да, но она ещё и еврейка!..

– Этот факт зять-большевик тоже замалчивает.

Я от всего сердца добавил, что, пока в России не случилась революция, мы много переписывались с мужем моей покойной тёти, о котором у моей родни остались самые тёплые воспоминания. Но сейчас связь с ними оборвалась. Точно также мы с трудом нашли сведения о моей тёте Ламаре, чей старший сын Дамир погиб в 1915 году при взятии русскими войсками крепости Перемышль. Сыну моей тёти Софико к началу войны исполнилось десять лет, и, к счастью, она его миновала точно так же, как и моего младшего брата. Моя блистательная тётя Саломе и её муж-медик – вот кто вылечил мне ухо! – взяли на воспитание ещё одну девочку, когда Сатеник Левоновна подросла и вышла замуж. Сыновей под их крышей не родилось, и, стало быть, некому было уходить на фронт. Через мою тётю Ламару нам удалось наладить переписку с Ирсаной Абалаевой – бывшей Ирсаной Айдемировой! – и она очень помогала мне при описании плена. Вспоминать о том времени мои родители не любят.

– Ну, надо же! – все удивляется Мэри. – А ты говоришь, что не о чем писать.

Я скромно отмалчиваюсь и жду её дальнейших расспросов.

– Ну, – произносит она опять. – Так что же с твоей тётей Софико? Она всё-таки вышла замуж за графа Каминского?..

Я с истинно горской гордостью сообщаю: нет, не вышла. Моя тётя около года гостила у своего брата и невестки в Италии и неожиданно для себя осознала, что скучала по Кавказу – только ли по нему?.. После смерти родителей она, правда, уехала оттуда опять – на этот раз в Париж, – но уже с мужем-горцем. Мэри хлопает в ладоши и выпытывает у меня, стал ли Ваграм Арамянц тем самым мужем, и я ей отвечаю.

– Michel мне понравился, – вдруг признаётся жена, – несмотря на то, что его было очень мало. Но, что ты так смотришь, будто ты – кот, а я – молочко?.. Ты ведь знаешь, как сложилась его судьба?..

О, да, я знаю! Я сказал ей больше: это одна из моих любимых линий в этой книге. Чтобы и вы поняли, почему я её так люблю, я даже опишу вам её поподробнее.

Маленькое, но очень популярное ателье на Монмартре открылось в то утро довольно рано. В свой День рождения Натали была печальна. Милый рere не смог приехать на её именины в Париж, поскольку генеральный консул отправил его с поручением к губернатору Рима и, чтобы загладить свою вину, обещался сразу после переговоров дать Алексею Петровичу двухнедельный отпуск. Это мало утешало именинницу: если бы не дорогая няня, она бы осталась в этот день совсем одна!..

– Как я устала от одиночества, милая Королла, – шепнула синьоре девушка и, хотя её модный салон гудел от покупательниц, вновь почувствовала себя покинутой. – Кажется, мне никогда не обрести своего счастья.

– Глупости! – по-итальянски откликнулась няня. – Снова эта ваша меланхолия!..

Кряхтя и держась за спину, итальянская донна вернулась в ателье, и Натали проводила её нежным взглядом. Она не сомневалась, что няня, отругав её за уныние, наверняка, схватилась за сердце от переживаний за любимую воспитанницу. Какое-то проклятье витало над ней!.. Ей не было отбоя от поклонников, но ни одного из них она не любила. А тот, кого любила… тот не любил её.

В тот солнечный весенний день ветерок ласкал её лицо и волосы, и Натали подставила под него лицо, очистив от всех мыслей голову. Улицы были пустынны, и графиня смотрела перед собой, не таясь. Умиротворение и покой наполнили душу, и через минуту она перевернула вывеску на двери с мыслью, что истинная леди не выдаёт своих чувств на людях.

Через пятнадцать минут салон наполнился покупателями, и Натали с головой ушла в работу. Занятая делом, она не находила времени для болезненных дум, и со временем это превратилось в единственное от них спасение. Шляпки, ленточки, банты!.. Они наполняли каждый её день, и, видя, как серьёзно и преданно юная хозяйка относилась к своему делу, никто из клиенток не подозревал, как сильно тосковало её сердце.

– Вам больше подойдёт синий. – Натали вежливо улыбалась очередной покупательнице. – Он подчеркнёт цвет ваших глаз!

– Наталья Алексеевна! – окликнул её кто-то знакомый. – Сколько лет, сколько зим?!

Обернувшись на дверь, графиня Демидова узнала в этом человеке графа Каминского. Оставив барышню на кого-то из своих продавщиц, она приблизилась к гостю и подала ему руку. Мишель поцеловал её пальчики и в своей непринуждённой манере сделал ей комплимент:

– Прекрасны, как лебедь, графиня! Я случайно заглянул в ваш салон: кто бы мог подумать, что я встречу вас здесь?

– Хотите, чтобы я поверила, будто вы пришли сюда случайно? – насмешливо рассмеялась графиня. – Ах, Мишель, как вы тривиальны!

В последнее время Натали превратилась в безразличную кокетку, которую сложно впечатлить. После того, как жених избивал на её глазах обидчика другой девушки и ходил с красными от слёз глазами до тех пор, пока ту не вернули домой, её и правда ничем не удивить. Доверять мужчинам так просто?.. Однажды она уже проявила подобную неосмотрительность, и к чему это привело?! Такого рода отношения давно не вызывали в ней ничего, кроме смертельной усталости. Разочарование в любви, которое она испытала после князя Циклаури, до сих пор терзало душу, и Мишель, бывший прекрасным психологом, довольно быстро разглядел это в глубине её глаз.

– О, Натали! – проворчал он недовольно, и, когда она углубилась в салон, пошёл за ней следом. – Только не говорите, что вы ещё не отошли от той истории?..

Она фыркнула и ничего не ответила. Не поворачивая к нему головы, она с самым отстранённым видом поправляла на манекене платье, а он стоял рядом и… смеялся.

– Хотите умереть старой девой? – спросил он без обиняков, к чему привык с детских лет. – Если будете продолжать, то к этому и придёте.

– Вы сама вежливость, – непроницаемо улыбнулась графиня.

– Лучше сказать вам правду сейчас, – пожал плечами граф, – чем видеть, как вы кусаете локти потом. Натали!.. Вы молоды, красивы, богаты! Не закрывайтесь в себе из-за одной неудачи.

– С чего бы вам так обо мне печься?..

– С чего бы? – Он скрестил руки на груди и облокотился на один из её манекенов. – Может, я хочу заменить в вашем сердце князя Циклаури?

Она высоко вскинула брови, не убирая руки с манекена.

– Разве вы не были помолвлены, граф?.. С княжной Циклаури?

– Уже нет, – признался он так просто, что, если в его голосе и сквозило сожаление, то он его ничем не выдал. – Она очень скучала по Кавказу. В итоге… она выбрала его.

– И что же, вы совсем не огорчены?

– Огорчён, конечно. И всё же не настолько, чтобы поставить на своей жизни крест.

Натали тяжело вздохнула.

– Не зря Софи называли женской копией брата, – вспоминала графиня, не сдержав смешка. – Они вдвоём большие патриоты, чем хотят казаться.

– Что заставило меня задуматься, – азартно подхватил Мишель и распрямился, – что, если Кавказ выбрал Кавказ, то Европа… должна выбрать Европу.