Страница 7 из 104
– Вано Георгиевич! – Тимур запинался и тяжело дышал, но любящий отец всё равно понял его и поспешно встал, чуть не сшибая из-под себя стул. – Вано Георгиевич едет!
Старый князь без промедлений бросился прочь, минуя и приказчика, и зятя, а Пето припал к окну, отдёрнул шторку и пригляделся. Он даже отсюда увидел и услышал, как Нино с визгом повисла на шее у брата!
– Даико, милая, – театрально проворчал Вано, когда кудрявые волосы младшей сестры забились ему в рот. – Ты же так задушишь меня!
– А ты приезжай чаще, – не осталась в долгу Нино и повела плечами. – Тогда не успеем соскучиться.
Старший брат приложил к сердцу правую руку – мол, что поделать, «долг службы». Слуги тем временем безмолвно разгружали его багаж и несли в дом, но молодой хозяин и их успел одарить любезностями: «Павлэ, ты что же, похудел? А как твоя матушка – блаженная Лейла Аликоевна – всё ещё мучается от бессонницы? В столице я только и делал, что мечтал о её чашушули!»
Когда они с Нино в последний раз обменялись улыбками, Вано обратился к стоявшей у неё за спиной имениннице и деланно покачал головой.
– Ай-ай-ай, душа моя! Слышал, ты на днях снова заставила нашего дорогого отца поволноваться? Нужно ли нам снова отправить тебя в Боржом?10
Тина смущённо покраснела, и Вано стало даже стыдно за своё поведение. За столько лет и позабыл, какой ранимой она была!
– С приездом, дорогой дзма, – любовно произнесла даико, стараясь не испугать брата своим напором, хотя, конечно, истосковалась по нему не меньше, чем Нино. – Пусть твоё пребывание здесь принесёт только одно хорошее.
Вано растроганно протёр глаза и от всей души прижал хрупкую Тину к себе, поцеловав её в щёчку. Такая худенькая! Будто тростинка. А на теле ни капли жира – кожа да кости.
– С днём рождения, душа моя! – прошептал он на ушко и, заметив, как просияли её глаза при виде аккуратно запакованного свёртка, ещё нежнее произнёс: – А теперь спрячь, пока никто не видит.
Она коротко кивнула и убрала подарок за спину, заговорщицки подмигнув брату. Он подмигнул ей в ответ, и именно в этот момент своей гордой лебединой походкой к ним присоединилась Саломея.
Вано вытянулся по стойке смирно и приблизился, чтобы поцеловать ей руку. С каждой из своих сестёр он казался совершенно разным человеком. С игривой Нино юный поэт становился насмешливым и озорным. С кроткой Тиной – самым нежным и любящим братом, которого только можно вообразить, а с Саломеей… с ней, как ни странно, было легче всего. Вано чувствовал её лучше остальных – пусть они и говорили мало, но зато любили даже молчать в присутствии друг друга. Будучи старше на год, она всегда приходила к нему со своими тревогами и, казалось, только с ним не стеснялась ими делиться. Вано знал это и особенно ценил – ведь та же Нино всегда найдёт поддержку у отца, у Тины, у своего сердечного друга Шалико Циклаури. У Саломеи же был только он.
Как такая необычная связь образовалась между ними и почему горделивая Саломея, сходившаяся далеко не со всеми, так легко принимала именно его? Вано не мог сказать точно. Но зато он не сомневался в остальном: тот, кто обидит её, заплатит за это жизнью.
– Ты похорошел и возмужал, – заметила она с улыбкой, когда он отпустил её чересчур холодную ладонь и чуть отстранился. – Papa возгордится! Пари с Циклаури он точно выиграет.
Брат красноречиво закатил глаза, как будто говоря: «Не бывать этому!», а она еле слышно рассмеялась. Очень уж весело у него это получилось.
– Как ты…? – спросил он вдруг доверительно и слишком понимающе. Уголки её губ дрогнули. – Всё ли хорошо?
Саломея слегка повела головой и ответила таким же низким шёпотом, даже не моргнув:
– По-старому. Всё по-старому, дзма.
Вано поджал губы, и несколько секунд молодые люди простояли в молчании. Он поковырял землю кончиком туфли и посмотрел на старшую сестру исподлобья. Пето… конечно, речь шла о нём.
Пожалуй, с зятем его связывали довольно противоречивые отношения, которые Вано сам не до конца понимал. Они окончили одну и ту же семинарию, где заразились идеями национально-освободительного движения и основами социализма. У бывших семинаристов имелся один круг общения, и, хотя Вано уже два года жил в Петербурге, он тоже числился в их революционном кружке в Ахалкалаки и знал всех дружков зятя поимённо. Пето даже нравился своему шурину, потому что на деле показал себя решительным и бесстрашным человеком, готовым на многое ради того, во что действительно верил. Порой Вано признавался себе, что социализм и патриотическое движение давно превратились для него в увлекательную игру, к которой он с интересом возвращался, когда ему становилось совсем уж нечего делать. Пето же, похоже, был предан этим понятиям всей душой. Ну не любил зять работать – и что…? Как будто он сам не был таким же!
Пето, в свою очередь, довольно тепло относился к шурину, если слово «тепло» вообще можно применить к кому-то из Джавашвили, где его терпели, судя по всему, из последних сил. При таком раскладе они бы даже стали добрыми друзьями, если бы Вано слишком хорошо не знал, как Саломея страдала рядом со своим мужем. По этой причине холодок проскальзывал между назваными братьями, но их всё ещё объединяли общие мечты и чаяния.
Именно они пришли на ум Вано, когда он увидел зятя после долгой разлуки. Пето шёл вслед за тестем, уже раскрывшим для блудного сына свои объятья, но почему-то выглядел мрачным и угрюмым.
– Мои старческие глаза наконец озарил дневной свет, – сердечно проговорил Георгий, когда только вышел встречать сына. – Нечасто ты балуешь нас своим присутствием, мой мальчик.
– И я ему то же самое сказала, – зачирикала под боком Нино. – Совсем нас позабыл в этих своих столицах!
– Вас позабудешь! – отшутился Вано, успев несколько раз похлопать по спине отца. – Особенно тебя, голубушка.
Не будь рядом отца, Нино обязательно показала бы брату язык. Он вполне этого от неё ожидал. Видимо, и Георгий тоже. Он весело попенял младшей дочери пальцем и ещё раз потрепал сына по пышной чёрной шевелюре.
– Ну полно вам ругаться! – по-доброму рассмеялся старый князь, от души наслаждаясь семейной картиной. – Пойдёмте же в дом, пойдёмте!
Старик приобнял сына за плечи и мягко развернул его к парадной двери, у которой всё это время молча простоял Пето, а сёстры медленно двинулись за ними следом. Лишь тогда Георгий нехотя выпустил Вано из своих цепких объятий и позволил молодым людям поговорить по душам.
Саломея, Тина и Нино исчезли под кровом вслед за отцом, а Вано и Пето так и замерли, встав друг напротив друга.
– Генацвале, ты не меняешься. – Шурин позволил себе родственную улыбку и пожал зятю руку. Тот её охотно пожал в ответ, кривовато усмехнувшись. – Годы над тобой не властны.
Вано огляделся по сторонам и, когда полностью убедился, что их никто точно не слышал, взволнованно спросил:
– Как там наши…? Что там… со статьёй?
Пето нервно пригладил затёкшую шею и шумно выпустил ртом воздух.
– Славика подстрелили жандармы. Он еле дышит. Его сейчас Матвей Иосифович выхаживает…
Шурин издал стон удивления.
– Как это случилось?
– Никому ничего не сказал и взломал «Ахалкалакский лист» самостоятельно. Статья давно в печати, но…
Вано смачно выругался в сторону, когда с первого этажа послышался растревоженный голос отца:
–– Сидзе, ты что же, в плен моего сына взял? Что же вы так долго?!
– Идём, Георгий Шакроевич! – насмешливо крикнул ему сын. – Уже идём!
Затем взял явно расстроенного зятя под руку и повёл в дом.
– Да ладно тебе, поправится! Молодо-зелено…
Если бы он только знал, что далеко не одно только здоровье Славика стало причиной огорчений Пето!..
***
В пригласительных карточках на бал в Сакартвело говорилось чёрным по белому: приём гостей с шести до десяти часов вечера пятнадцатого числа. Однако князья Циклаури, бывшие самыми близкими друзьями хозяев, приложили все усилия, чтобы приехать на место встречи раньше остальных гостей.
10
Боржом – (лечебный курорт в Тифлисе)