Картвелеби. Книга первая

Князь Джавашвили тяжело вздохнул и коротким «спасибо» дал Игорю понять, что первую проверку с его стороны он, как ни странно, прошёл. Однако самый главный экзамен ему всё ещё предстоял.

– Но, несмотря на ваше горе, я приехал сюда, чтобы забрать свою жену. Мы с ней обвенчаны, и я не вижу причины, по которой мы должны и дальше жить раздельно.

– Да, – звучно покряхтел Георгий. Решимость молодого человека пришлась ему по вкусу. – Верно.

Тина и Нино испуганно переглянулись, боясь предположить, какой будет реакция отца в дальнейшем. Считать ли его спокойствие затишьем перед бурей, или же она – буря – так и не наступит? Саломея тем временем вышла из-под козырька и направилась к ним с ложкой в руках.

– Я беден, – непоколебимо продолжал Игорь, – но будьте уверены: я сделаю всё, чтобы она не знала нужды. Я подыскал для нас хорошее местечко у моих друзей в Тифлисе, и…

– Тифлис? – неожиданно перебил его тесть и, сощурившись, пожал плечами. – Зачем вам Тифлис, если в Сакартвело полно места?

Кто ожидал подобного предложения? Их отец и правда был очень непредсказуем. После смерти сына Георгий стал ещё немногословнее, и порой понять его становилось просто невозможно. Однако Игорю судьба сегодня явно улыбнулась.

Новоиспечённые супруги переглянулись в недоумении и лишь спустя время осмелились спросить.

– Я не мог и мечтать о подобной благосклонности с вашей стороны, Георгий Шакроевич! – искренне растрогался юноша. – Я думал…

– Не важно, что было когда-то, – снова прервал его князь. – Одного сына я потерял, а другого приобрёл.

Точку на этом поставили внятную. Георгий в последний раз похлопал своего сидзе по спине, а Саломея дала ему мёда с ложки. Нино по-дружески улыбнулась, а Тина облегчённо выдохнула.

Кто знал, что бедный актёр станет частью княжеской семьи?..

***

Целых два дня Дариа Давидовна суетилась по дому. Скорый отъезд Давида и Шалико – одного в полк, другого в университет – никак не выходил у неё из головы, и, не совладав с тревогой, она хлопотала вокруг них больше, чем следовало. На её глазах угас юноша, которого она знала ещё мальчишкой, и, боясь повторения, она с двойным рвением принялась за собственных сыновей. Правда, те не проявляли должного воодушевления. Ни для кого из них смерть близкого друга не прошла бесследно.

Шалико ходил в дом к Георгию, чтобы навестить малышку Нино, а вернулся такой бледный, будто сам только что похоронил брата. На все расспросы он ворчал и огрызался, что Московский Императорский не захочет принять такого неуча, каким он стал за это лето, и что ему надо срочно нагонять материал. Найдя такой благонравный предлог, средний сын целый день не выходил из своей комнаты, много читал и не проявлял желания общаться ни с родителями, ни с сёстрами, не говоря уже о брате. Между ним и Давидом давно пробежала чёрная кошка.

Старший сын вёл себя ничем не лучше: мог днями не появляться дома, а возвращаясь из своих загадочных вылазок, отмахивался – мол, ходил в школу сестры своего сослуживца. Что он мог там забыть, оставалось для них с Константином загадкой. Сегодня утром Давид получил письмо от начальства, но так и не позволил домашним ознакомиться с его содержимым, сжал его в кулаке и бросился вон. Старики переглянулись, тяжело вздохнули и обратили своё внимание на дочерей. К сожалению, и те их не жалели.

– Горе мне, горе!.. – во всё горло плакался Константин, но не смотрел на среднюю дочь после её позора. – Тебя никто замуж теперь не возьмёт!..

Ламара ревела как дойная корова, а мать гладила её по голове и, сокрушаясь, что бог не наполнил её содержанием, пыталась успокоить мужа. Одиннадцатилетняя Софико, прекрасно осознававшая дурость сестры, красноречиво закатила глаза.

– Ты не могла немного подождать? – всплеснул руками старый князь и замахнулся на нечестивицу. – Да ещё и с женатым! Нам никак не прикрыть твой позор!

Ламара испуганно пискнула, убежав за спину матери, а Дариа Давидовна мужественно закрыла её собой. Скандал усиливался, а Шалико, который подслушивал этот разговор с лестницы, закрыл лицо ладонью.

Несколько часов назад среднюю сестру застукали в объятьях соседа, который заведовал овощной лавкой в нескольких кварталах от их дома. Он был женат и имел троих детей, что сильно усложняло дело. Будь он хотя бы холост, не избежать даико судьбы торговки, но и эта участь завиднее той, что предстояла ей в итоге. Похоже, весь ум в этой семье достался только им с Софико!..

Шалико знал, что так думать нехорошо, но безразмерная рана в собственной душе не способствовала всепрощению и пониманию. Он осознавал, что становился просто невыносимым в своей безграничной жажде знаний и диких амбициях, но что делать, если у него ничего, кроме них, не осталось? Он открылся в своих чувствах девушке, которую любил целый год, проявил сентиментальность, романтичность, страстность и порывистость, но к чему всё это его привело? Как Нино обошлась с самыми лучшими его качествами? Вот так и становятся циниками и прожжёнными эгоистами…

Пока внизу скандалили, он не спеша отошёл от лестницы и, спрятав руки в карманы, поплёлся в свою комнату. Не поднимая глаз с пола, думал о том, что, возможно, и сам многое сделал не так. Например, кто признаётся в нежных чувствах юной девушке сразу после смерти её брата? Да и испугал он её своим напором!.. Но ведь он не мог иначе. Не после того, как Вано…

Возможно, если бы она попросила прощения, то он… нет, не бывать этому! Хватит – сколько она вила из него верёвки, а он это терпел! Она сказала ему прямо: «Ты мне не нужен!» Как ещё яснее дать это понять?

Строил бы свою жизнь без неё, сосредоточился бы на учёбе, на будущих перспективах, а новый поворот ждёт не дождётся его впереди! Наверное, так будет правильнее. Нужно оставить Нино в детстве, а с детством – распрощаться навсегда. Отныне он не будет сожалеть о том, что случилось, – отныне он станет чёрствым карьеристом и расчётливым скептиком, отныне…

Ах да, ведь он не верил в это по-настоящему!..

Шум из опочивальни Давида усиливался, и Шалико невольно прислушался. Дверь в спальню брата оказалась приоткрыта, и сквозь щёлочку между створками юноша увидел, как дзма самозабвенно топтал ногами свой мундир. От неожиданности он даже вскрикнул.

– Ты с ума сошёл? – насмешливо фыркнул Шалико и прошёл вглубь комнаты, где творился настоящий бедлам. В порыве ярости брат, похоже, обрушился не только на свою форменную одежду, но и на предметы, что плохо лежали. Кровать он нещадно измял, а на покрывале одиноко лежало письмо. Шалико хватило одного лишь взгляда, чтобы обо всём догадаться.

– Меня понизили, – процедил сквозь зубы Давид и отвесил тумака офицерской форме. Георгиевские кресты на ней недовольно звякнули. – За участие в дуэли. С поручика до подпрапорщика…

Будущий дипломат безразлично вскинул брови и, отойдя от дверного косяка, развернулся, чтобы уйти.

– Я предупреждал. Но меня же никто никогда не слушает…

– Забери его! – не затихал горе-военный и крикнул ему в спину: – Забери этот треклятый мундир с глаз моих долой! Я не достоин его!

– Если ты будешь и дальше так истерить, – безжалостно резюмировал Шалико, – то никогда и не станешь.

Давид опешил, раскрыв рот, и не сразу нашёлся, что ответить. Шалико не до конца понимал, зачем зашёл к нему, зачем вообще завёл этот разговор, но подсознательно чувствовал, что оказался в нужном месте в нужное время. Быть может, сейчас дзме нужна именно такая эмоциональная встряска? Вот только в няньки он не нанимался. В его собственной душе царил такой раздрай, что…

– Если я его не достоин, – парировал старший брат, не позволив ему удалиться, – то лучше подам в отставку, чем буду так его пятнать.

Шалико не оборачивался и упрямо смотрел перед собой. Сейчас их отношения напоминали нечто похожее: старший пытался достучаться до младшего, а тот постоянно поворачивался к нему спиной. Но сколько это будет продолжаться? Разве родные братья могут быть в вечной ссоре?