Страница 24 из 68
В другой ситуации, я бы ей точно доверилась, потому что человек, который любит выпечку так же искренне, как и я, не может быть плохим. Не просто так пышных людей считают дружелюбными, а худой — от слова "худо". Но слишком много она знает о моих отношениях с этой выпечкой и именно это настораживает.
— Печенье, да, но… — согласилась я, но даже не успела закончить фразу, потому что рыжуха перебила.
— Оно такое нежное и приятное, — проговорила она. — Хочешь, я скажу тебе то, от чего откажется только самая глупая девушка?
— После таким слов обычно следует просьба подписать контракт. Желательно кровью, — заметила я.
Говорит рыжуха складно и, вообще-то довольно правдиво, ведь она пока ни разу не соврала. Но от чего-то при звуке её голоса по моей вспотевшей спине пробегают большие и холодные мурашки.
Девица улыбнулась и склонила голову на бок, как сова, разглядывающая неизвестный ей предмет. Налетел ветерок и кончики её кос заколыхались, будто щупальца.
— Ну что ты, что ты, — проговорила рыжуха. — Какой контракт. Просто пойдем со мной и тебе больше не придется гнуть спину в опале у кощеевца.
Она протянула ко мне открытую ладонь, белую, как сам снег, улыбка стала ещё больше, мне она показалась настолько широкой, что превращается в карикатуру. Тихая жуть заворочалась в самой середине моего живота, а на груди что-то потеплело. Оно все нагревалось и нагревалось, а потом стало таким горячим, что я не выдержала жара и распахнула тулуп, чтобы остыть.
Полыхнуло желтым светом так сильно, что я зажмурилась и охнула, а девица громко и противно взвизгнула. Когда я разомкнула веки, чувствуя запах паленого, то девица отдалилась метров на двадцать к дереву. Весь её облик исказился, как в кривом зеркале, она вытянулась, стала изломанной и угловатой, а воздух задребезжал от её скрипучего голоса:
— Подготовились, гадкие! Обереги повесили!
Об оберегах я вспомнила только сейчас. Перед выходом по настоянию Окамира я нацепила их на шею все разом, а сверху надела тулуп. Взгляд мой сам по себе опустился на грудь. Сейчас на мне поблескивают обереги, а тот, который с изображением мечей, сияет, как настоящее солнце.
— Ого… — вырвалось у меня.
— Сними! Сними их! — заверещала рыжуха и протянула ко мне руки с длинными когтистыми пальцами, но приближаться больше не осмелилась.
Сердце мое содрогнулось от холодного ужаса и, кажется, волосы под шапкой на затылке зашевелились и привстали.
— Нет, спасибо, — пробормотала я и теперь уже решительно развернувшись, побежала обратно на тропу.
Бежать трудно так же, как и в предыдущий раз — всё так же потеет спина, колышется грудь, для которой в тереме Окамира спортивных бюстгальтеров не предусмотрено. Заходится сердце и трудно поднимать ноги, положение осложняется ещё и тем, что снега до середины бедра, и мне приходится поднимать колени к самым ушам, как на физкультуре. А это мне никогда не давалось. Сбивается дыхание и с шумом вырывается из легких, а рюкзак на спине бега не облегчает.
Но теперь меня подгоняет страх. Кто бы мог подумать, что страх за свою жизнь может быть таким продуктивным. Поэтому на тропу я вывалилась взмыленная, запыхавшаяся и с залитыми потом глазами.
— Софья! Ты где была? — раздался встревоженный и недовольный выкрик Окамира слева.
Я резко развернулась, едва не потеряв равновесие от усталости и выпалила из последней мочи:
— Ты зачем меня оставил одну?!
— Я сказал тебе ждать здесь!
— Да щаз! Разве не очевидно, что я бы попыталась сбежать? — огрызнулась я и почувствовала, что во рту от напряжения и нагрузки пересохло, а в глотке металлический привкус, какой бывает только от непривычно интенсивного бега.
Окамир выпучил на меня свои ясные синие глаза, которые сейчас полыхают настоящим ледяным пламенем.
— После всего, что я тебе рассказал о навье? — выдохнул он. — Нет! Не очевидно!
— Ну значит ты не так умен, как думаешь! — рявкнула я и согнулась, пытаясь восстановить сбитое напрочь дыхание.
Полупрозрачные доспехи на Окамире полыхнули, взгляд впился в меня, а он произнес с растерянным возмущением:
— Я? Думается мне, не умен тот, кто без подготовки шагает на встречу опасности.
Я покривилась. Мысленно я признавала, что он прав, но вида не подала, потому как его огрех все-таки есть.
— Ты сам меня здесь бросил.
— Я не бросал, а улетел на разведку.
— И что? Много разведал? — с едкой иронией поинтересовалась я, и сама не поняла, откуда во мне вдруг столько колкости.
Окамир принял её почему-то спокойно и даже чему-то кивнул.
— Не очень, — ответил он. — Они меня провели. Прилетел, а там лес да снег. От кого бежала, лучше скажи.
Мое дыхание немного успокоилось и я выпрямилась. Платье под тулупом прилипает, все отсырело и теперь противно. Трусы сзади тоже пропотели, а в валенках, наверное настоящий атас.
— Не знаю, — буркнула я. — Девка какая-то рыжая. В платье одном и телогрейке по лесу шастает.
Брови Окамира хмуро сдвинулись, лицо помрачнело, будто туча набежала на погожий день.
— Надо же, — проговорил он. — Самолично за тобой пришла.
Я переступила с ноги на ногу, разминая забившиеся от непривычно интенсивного бега мышцы и спросила с напряжением:
— Кто?
— Воряна, — ответил Окамир коротко.
Я не поняла.
— Воряна?
Он кивнул и, видя, как я хлопаю слипшимися на морозе ресницами, на которых во время разгоряченного бега снежинки таяли, а теперь заледенели, пояснил:
— Она главная навья в этом лесу. И главная среди тех, кто гоняется за сиятелями. Обычно Воряна посылает своих прислужников, чтоб те собирали для неё жизненные силы. А тут, гляди, сама за тобой на охоту вышла.
Нервный спазм перехватил мне горло и глоток получился шумным и тугим.
— Не уверена, что хочу в жизни гордиться именно этим, — сообщила я.
Взор Окамира устремился куда-то в лес, стал внимательным и таким пронзительным, будто глядит сквозь стволы в самое сердце зимней чащи. Зрачки его заблестели, между бровей пролегла глубокая морщина. Несколько секунд он не двигался, но когда каркнула пресловутая ворона, которая видимо каркает, чтобы согреться на этом жутком морозе, отмер и проговорил:
— Ушла. Видать, не получилось с первого раза.
— С первого? — спросила я, чувствуя, как напряглись мышцы на моем загривке. — Хочешь сказать, может быть и второй?
— И третий, — кивая, ответил Окамир. — Но сейчас ей надо оправиться. Обереги я зачаровал основательно и знатно. Поди её крепко шарахнуло. Молодец, что не сняла. Ну что, пойдем дальше. Нас ждут.