Страница 22 из 68
Но эта мысль не выдержала критики. Во-первых, я не верю в посмертие. Во-вторых, слишком уж ощутимое здесь окружение, а если верить всяким книгам и фильмам, после смерти мирские ощущения исчезают. Так что мы все здесь очень даже живые. Особенно Окамир. Я поглядываю на него украдкой и про себя бормочу. Потому что в отличие от меня, неуклюже растопыривающей руки и норовящей загреметь на лед, он идет гордый, с ровной спиной и поднятым подбородком. Соломенные волосы красиво развеваются от ветерка, белое пальто выигрышно обтягивает мощную фигуру.
— И зачем нам понадобилось нести это ваше печенье? — спросила я и нарушила напрягающее меня молчание.
Окамир ответил, продолжая глядеть вперёд:
— В Тридевятом государстве все ответственные отвечают за определенные балансы мира. И каждый регулярно берет себе воспитанника. Самого яркого из своей группы.
При очередном шаге мои ноги разъехались в стороны, я кое-как их сдвинула, продолжая пыжиться и скользить за Окамиром, и спросила:
— Какой ещё группы?
— Специальности, можно сказать, — пояснил кощеевский потомок. — Ты, вот, сиятель, донор и целитель то есть. Яга ведьмами занимается. Горыныч пестует бойцов, спортсменов и всяких пожарных. Водяной Царь разных умников. Понимаешь, да?
Звучало необычно, я бы в жизни не подумала, что известные деятели этих сфер прошли через руки и… лапы вот этих вот.
— Ну, допустим, — согласилась я. — И что дальше?
— Дальше то, что лично в моей практике важно терпение и труд. Поэтому мои послушницы выполняют походы и несут добро, тренируя в себе волю и силу.
— Ну обалдеть, — проворчала я, а потом до меня дошло, я спросила: — Так я, что не одна такая, которую вот так похищают?
— Конечно, — ответил Окамир.
Меня как-то осадило, а дорожный рюкзак потяжелел. Почему-то, несмотря на всю необычность происходящего, где-то на подсознании мне льстило, что я не просто толстуха, а особенная и уникальная толстуха, которой повезло оказаться в доме красавчика-блондина. А теперь, выясняется, что нас таких поди разбери сколько. И, судя по всему, у Окамира таких послушниц было не перечесть.
Я поправила лямки дорожного рюкзака, в нем призывно хрустнуло, по звуку я безошибочно узнала печенье. Только оно способно так сухо и маняще трещать.
— А привал у нас будет? — поинтересовалась я, представляя выпадающие их корзинок печенюшки, которые я должна немедленно спасти, отправив в рот.
Кощеевский потомок кивнул.
— Конечно, — сказал он. — Позже. Мы ж ещё не вышли считай.
Моё мнение иное, но кто ж меня спросит. Это он считай не идет, а плывет над замерзшим озером, спокойный и статный. А я движусь в раскоряку, балансируя на грани падения. И когда сверкающий лед остался позади, а я ощутила под ногами мягкий и уверенный снег, от души прямо-таки отлегло.
— Фуууух… — выдохнула я, вытирая вспотевший лоб, и поправила шапку, — самое сложное позади.
Оглянувшись на меня Окамир, усмехнулся.
— Позади? Хе-хе. Софья, мы только вышли за пределы светлого озера. Настоящий пляс нас ещё ждёт.
— Что-то не нравится мне, как ты сказал слово «пляс», — заметила я.
— И правильно, — усмехнулся он, но взгляд остался серьезным.
Мы двинулись по тропинке через заснеженный лес. Окамир выглядит все таким же спокойным и уверенным, но я прямо чувствую — он напряжен. И время от времени поглядывает по сторонам, вверх и вниз. Я же, в отличие от него, вокруг вижу лишь тишь да благодать — укрытые белой периной деревья и бесконечный снежный ковер, куда ни глянь. Под ногами сухо хрустит снег. Красота!
— А почему твоё озеро так странно выглядит? — спросила я, спустя минут десять пути. — Ну, исходит волнами, хотя и замерзшее. И отражения в нем нет.
— Это светлое озеро с волшебными водами, — ответил Окамир. — У меня там мавки зимуют. Водяной попросил. У него послушник, а мавки, как учуют молодого мужчину, начинают кутить и веселиться. Потом не уложишь. А сейчас жима, им спать положено.
— А… — многозначительно протянула я с видом, будто все поняла. Хотя ничего не поняла, поскольку на вопрос кощеевский потомок так и не ответил.
Снова повисло молчание, в котором слышен лишь хруст снега под сапогами. Мне идти не удобно, рюкзак стал казаться ещё тяжелее, зато от натуги стало жарко и под теплым тулупом одежда взмокла. Но раскрываться теперь уже нельзя, надо было раньше, чтобы предвосхитить потение. Придётся терпеть и упариваться. К тому же по снегу оказалось идти не так легко. Он хоть и утоптан (ещё бы знать, кем и кто бродит в такой Тмутаракани), но ходьбы это не облегчает. Как и высокие сапоги-валенки.
— Слушай, а к кому мы… — ещё через десять минут прервала молчание я вопросом, но закончить его не успела.
Во, протяжный и жуткий пронесся над лесом, от испуга я аж присела и покосилась на серое, затянутое снежными облаками небо.
— Это что?
Окамир разом помрачнел, брови сдвинулись, а руки чуть разошлись в стороны. Я снова увидела на нем полупрозрачные светящиеся доспехи, его волосы затрепетали.
— Навье, — мрачно ответил он.
Сердце моё ударилось в грудную клетку, я сглотнула и спросила:
— За мной?
Он кивнул.
— Тварюки. Думала оберег яйца перебьёт твоё свечение. Но оно у тебя такое, что пробивается сквозь щит.
— И что делать-то? — икнула я.
— Как всегда. Сражаться, — мрачно ответил Окамир, а когда вой повторился уже ближе, раскинул руки и взлетел. — Будь здесь. Они может и чуют тебя, но подступиться не смогут. Главное — не снимай обереги. Слышишь? Ни в ком случае!
— Да поняла я, — отозвалась я нервно. — Поняла.
Руки Окамира чуть отвелись назад, и его понесло вперёд и вверх над лесом в сторону, откуда доносится вой. Я осталась совершенно одна.