Маяк

Он пристегнул ремни, предназначенные для того, чтобы наездник не выпал из седла в полете, и вскоре задремал. Ю Зуф, заметив, что Ирвин уснул, притих и тоже пристегнулся, восхитившись изяществом выделки кожи ремней.

Сон Инге

В это время уже довольно далеко от них, дома, на острове Черепахи тревожным сном спала Инге. Сначала в ее сне показался повар, тот самый, приглашенный повар, с синей кожей, большими ушами и изуродованными, слишком короткими и искривлённым ногами – румус, как принято их здесь называть. На острове Черепахи находится место всем, от кого отворачивается каждый на великой Маа. Синий румус выпекал в ее сне блины. Один такой блин, здоровенный и румяный упал на пол, от чего она испугалась и резко дернулась во сне. Потом ей грезились великаны, о которых утром рассказывала Тата – старушка-знахарка.

Тата – бабушка Инге и Ирвина по материнской линии. Мягкая и теплая, в отличии от Эзры, она собирала перед сном всех детей маави и рассказывала сказки. Но когда все дети засыпали, она уводила Инге в свою каморку и там, уже только ей одной, рассказывала настоящие мифы о жизни на великой Маа, о Деусе и Эве, о том, как они создали камень, а потом поссорились и много еще о чем.

– Хотя жизнь маави долгая, но не бесконечная, милая. – говорила Тата и гладила Инге сухой рукой по черным волосам. – Поэтому я должна рассказать все как можно больше раз, и как можно точнее, чтобы ты все запомнила. Потом ты расскажешь эти мифы своей внучке. К сожалению, прошло уже так много тысяч лет, что никто не знает, как все было в точности, но я расскажу тебе все, что помню, все, что мне самой рассказывала моя бабушка. А ты слушай и запоминай. Ты знаешь, что мифы обрывочны, так как в пересказах многое терялось или кто-то неточно понял и неверно передал. Но я должна рассказать тебе, а ты в свое время расскажешь своей внучке, чтобы мифы не портились, блуждая в голове у одного человека. – она поставила на пол бумажный фонарик полный мечущихся ночных светил. На стене появилось белое пятно. Тата достала из сундука фигурку овала из плотной бумаги на тонкой деревянной шпажке. Вокруг овала образовалось море из прозрачной синей ткани, а над овалом и морем – расположились две дуги крест-накрест.

– Вообрази, – сказала Тата, указывая на тень от фигурки на стене, – что мир не безграничен.

– Но, Тата, мир и так не безграничен. – по привычке возразила Инге. Она все никак не могла понять, как же это может существовать нечто такое, у чего нет границ, нечто всепроникающее, вечное и незыблемое.

– Мир не безграничен для нас с тобой. Но не для того, кто был и будет всегда везде и единовременно.

– Но как это? Что это за человек такой? – не унималась Инге.

– Это не человек, Инге. Я начну с самого начала. Там, в самом начале истории, которую я знаю, существовала только особая материя – неделимая и неосязаемая, вроде той энергии, что мы чувствуем, соединяясь со спутниками и слыша их мысли и чувства. Или вроде той силы, что мы чувствуем, когда постигаем свою особую способность, например, предугадывать будущее. Только эта сила гораздо больше, бесконечно больше, это всепроникающая сила. Бесконечно расширяющаяся и бесконечно сужающаяся внутри себя и вовне. Времени тогда вовсе не существовало, поэтому невозможно сказать, как долго жила эта бесконечная, абсолютная и одинокая энергия. Я бы назвала это словом всегда, но оно слишком маленькое, чтобы объяснить сколько это длилось. И даже слово вечность недостаточно для этого.

Но вот однажды, то ли от скуки, то ли по какой-то случайности в этом бесконечном, проникающим самое в себя полотне энергии образовалась брешь. Скучающая энергия, неделимое ранее целое, так удивилось новому знанию о себе, о том, что оно может оказывается нарушиться. Оно принялось с упорством отрывать и отрывать краешек клетку за клеткой, пока в конце концов посреди всего не образовался отдельный островок. Между этим островком и бесконечной энергией возникла пустота.

Тогда бесконечная энергия, единое целое испугалось этой отдельности и захотело вернуть себе островок. Но остров, открывший в себе отдельность, подобно ребенку только-только осознавшему себя, не захотел возвращаться к целому. Еще долго они жили рядом, но уже не вместе. Эта отделившаяся энергия изменялась и жила по своим правилам. Дерзкая и непокорная, она не отвечала на призывы целого вернуться к нему и снова стать единым. Он полюбил ее, потому что она удивила его и потому что раньше она была его собственной частью. Он хотел обладать ею, но она не хотела даже глядеть на него. Тогда он пошел на хитрость, стал рассказывать ей сказки.

– Ты можешь не глядеть на меня, если не желаешь. Но я расскажу сказку, а ты, если хочешь послушай. – сказал он. – Вообрази, будто Вселенная конечна. Будто где-то есть край. И он твердый.

– Это какая-то игра? – спросила она, указав на маленький камушек, образовавшийся в пустоте между ними.

Они принялись разглядывать камень – нечто, что имеет вполне четкие края и осязаемую твердость. Они начали придумывать правила к своей игре, и, как это обычно бывает, правила все усложнялись и усложнялись. Он лепил и перелепливал камень до тех пор, пока рельеф не показался ей достаточно живописным. Он лепил мир удобным, как делают мужчины, а она прекрасным и забавным как делают женщины.

– Я хочу назвать этот камень. – однажды сказала она.

– Называй. – покорно согласился он. Он никогда не задумывался над возможностью давать имена. Зачем? Ему некого было называть, и некому было называть его.

– Я, Эва, нарекаю этот камень – великой Эф Маа. – гордо сказала она.

– Так ты и себе дала имя? – удивился он.

– Я Эва. – она не собиралась вдаваться в подробности. – Но теперь мне скучна твоя игра. Это же просто камень. Я хочу вдохнуть в него жизнь.

Он снова не стал противиться ее игре. Ему нравилось наблюдать, как она меняет все внутри и вокруг себя. Эва отделила кусочек от себя и вдохнула его в камень. Горячая душа зародилась в глубине Маа, пронзая каменную плоть болью первого вдоха жизни. Живая энергия Маа, в отличии от той первоначальной энергии, которую теперь мы называем Деусом, и в отличие от прародительницы Эвы, сначала обрела телесное воплощение, а затем душу.

Сначала Деус и Эва любили наблюдать, как великая Маа, обретшая душу, стала меняться. Но в какой-то момент Эва и Деус с ужасом поняли, что пустоты между ними становится недостаточно для Маа. Они наблюдали, как в пустоте между ними растет и увеличивается по своему собственному желанию их дитя – каменная Маа.

– Что, если она будет увеличиваться до бесконечности и теснота пустого пространства между нами разойдется под ее натиском? – спрашивала Эва.

Тогда они задумали ограничить ее. Деус взялся рассказывать Эве сказку о двух перекрещивающихся кольцах, что не дают великой Маа больше расти – кольца пространства. Эва отщепила от себя еще часть энергии и вдохнула в кольца жизнь. Так в пустоте между Эвой и Деусом появился титан пространства по имени Лул.

Неспособная больше расти, великая Маа не смирилась. Она приняла, что не сможет больше изменяться вне колец, однако внутри колец все пространство было по-прежнему в ее власти. Тогда она принялась менять собственный рельеф и вскоре густо покрылась травой, кустами и деревьями. Буйство цветов и ароматов, созданных ею, ее саму радовало и отвлекало от тяжелых дум.

Эва любила свое дитя, но не могла смириться со спокойным упорством Маа. Однажды в порыве зависти, она потребовала от Деуса, чтобы он затопил Маа водой. Эва наделила и дочь воду, названную ею Варли, кусочком собственной энергии.

Варли оказалась столь же буйной и страстной как мать-прародительница. Но и Маа, упертая и гордая, не сдавалась под натиском Варли. Борьба не прекращалась, а Эва и Деус лишь в ужасе наблюдали за ними издалека.

Маа, не желая больше смотреть как Варли заливает ее земли, предложила поделить все пополам. Тогда на севере Маа выросли горы, а в центре образовалась впадина, где разлилось великое море, проливающееся водопадом на юге в океан, в котором и по сей день купается Маа. И все это в границах колец титана пространства Лул.