Страница 39 из 41
При этих словах люди, присутствующие в гостиной, вдруг все вместе оживились, заговорили.
— Что же это за картина такая, позвольте полюбопытствовать? — громко спросил Григорий Николаевич.
Я поднял руку, призывая всех к тишине.
— Терпение, господа, терпение. Эта картина принадлежала кисти итальянского живописца Джорджио Бернарди, до недавних пор проживавшего в России. До недавних пор не потому, что он уехал к себе на родину, а потому, что его убили. Вы, конечно, знаете, что меня подозревают в совершении этого преступления, но пока вернемся в Кострому.
Итак, картина Бернарди украдена, а когда я, исследую балку, на которой якобы повесился Старосельский, прихожу к выводу, что мы имеем дело на самом деле с убийством, в постоялом дворе случается пожар, и доказательство уничтожается в огне. На меня же в Костроме неизвестные совершают нападение, к счастью, пуля пролетела мимо.
Я возвращаюсь в Москву, рассказываю всё Елене Павловне, после чего на меня совершают новое покушение. Но и на этот раз убийцы не смогли привести в исполнение свой план, весьма хитроумный план, признаю.
Мне приходится ехать в Петербург, чтобы встретиться с Бернарди. Однако, его убивают перед самым моим приходом. Убийца опять меня опередил.
— Так кто же убийца, Владимир Сергеевич? — фрейлина даже привстала с кресла, так ей это было интересно.
У меня перехватило дыхание от её красоты. Она сильно волновалась, но и в таком состоянии оставалась очаровательной.
— Скоро вы узнаете его имя, сударыня, — пообещал я, и продолжил: — Давайте теперь поговорим о том, кому была выгодна смерть Павла Николаевича. Как оказалось, она была выгодна многим. Вы, Елена Павловна, конфликтовали с отцом из-за денежного содержания, а после его смерти получили очень большое состояние.
— Я же вам уже всё объяснила, сударь!
— Да-да, объяснили. Тем не менее, кое-кто мог бы подумать, что у вас были причины желать смерти своему отцу.
— Но я же сама вас пригласила! Если б я организовала убийство своего собственного отца, что просто немыслимо, зачем бы мне вас нанимать, ворошить всё это? Ведь это же глупо! Вы сами подумайте, сударь!
— Вы, например, пригласив меня выяснить причину самоубийства вашего отца, могли бы на самом деле хотеть погасить сплетни при дворе. Вы сами говорили, что при дворе уже пошли нехорошие слухи про самоубийство вашего отца. Вы могли бы захотеть очистить себя, пригласив выяснить обстоятельства этого дела сыщика. Такого некомпетентного, как я. Ведь это было бы гарантией, что ничего не станет известно, не так ли?
— Как вы смеете! Прекратите говорить глупости! — воскликнул Белевцов, вскакивая со стула.
Я закрыл глаза, так мне надоел вспыльчивый жених фрейлины Великой княгини. Ещё немного и он вызовет меня на дуэль. Или я его.
— Что же касается вас, господин Белевцов, то вы тоже имели причину желать смерти отцу Елены. Не так ли?
Я пристально смотрел на Белевцова, пока он внезапно не поник, потеряв весь свой апломб. Однако, он продолжал сопротивляться.
— О чем вы, черт побери, говорите?
— Я говорю о двадцати тысячах, которые вы взяли в долг у Старосельского.
— Брал, не отрицаю. Но я вернул их ему. Вы видели расписку!
Я улыбнулся. Другого поведения от Белевцова ожидать не следовало.
— Показывали, но только её написал не Павел Николаевич, а кто-то другой. Возможно, вы сами. Достаточно сравнить почерки с расписки и из писем Павла Николаевича, чтобы убедиться, что писали их разные люди, хотя, конечно, попытку вы сделали неплохую. Вы принесли расписку?
В письме Елене я упоминал, чтобы она, пригласив на нашу встречу своего жениха, попросила его взять с собой расписку её отца о том, что ему возвращен долг в двадцать тысяч рублей.
— Да, принес. — Голос Белевцова стал ещё тише.
— Разрешите взглянуть на нее, сударь.
Жених Елены вынул из кармана расписку и протянул её мне. В свою очередь я достал из кармана письмо Павла Николаевича, которое в Москве дала мне Елена, и протянул эти две бумаги Григорию Николаевичу.
— Будьте любезны, сравните почерки.
Григорий Николаевич с любопытством стал читать бумаги, и вскоре на его лице появилось удивленное выражение.
— Письмо написано рукой моего брата. А вот расписку писал не он. В этом нет сомнений.
Елена с возмущением посмотрела на своего жениха. Под её взглядом он мгновенно побледнел.
— Ну хорошо, хорошо. Эту расписку действительно написал я, — смущенно пробормотал он. — Я не успел вернуть долг. Когда Павел Николаевич умер, я испугался. Мне не хотелось быть ни в чем замешанным. Поэтому мне пришлось подделать расписку.
— Но как ты мог?! Как ты мог так поступить, Александр? — Голос девушки был полон укора.
— Клянусь, Елена, я ни в чем не виноват! Я не убивал твоего отца!
Слушать выяснение отношений между влюбленными не входило в мои планы.
— Как видите, господин Белевцов, у вас тоже была причина желать смерти Старосельскому. Очень веская причина.
Я обвел взглядом всех присутствующих, после чего продолжил говорить.
— Некоторое время я подозревал даже Вас, Илья Иванович.
Взгляды всех присутствующих обратились на Добронравова. Тот только грустно улыбнулся.
— Я же уже говорил вам, молодой человек, что ни в чем не виноват. Мне показалось, что вы это поняли.
— Да, говорили. Но только после того, как я вышел из вашего дома, на меня напали и пытались убить. Трое с саблями устроили мне западню. Как видите, неудачно.
Это сообщение произвело на всех большое впечатление. Минут пять обсуждали попытку меня убить. Мне пришлось повысить голос, чтобы прервать их.
— Да, после этого случая я начал подозревать Илью Ивановича Добронравова, но недолго…. Теперь давайте поговорим о вас, Григорий Николаевич. Ведь Вы получили большое наследство от своего брата, не так ли?
Лицо дяди фрейлины Великой княгини даже задрожало от испуга, но ещё сильней затряслись его руки. Он оглядел гостиную, видимо, в поисках вина или какого-нибудь более крепкого напитка. Характер у него был слабовольным. Такой человек не мог спланировать и совершить хладнокровное убийство своего брата.
— Но я же вам уже всё объяснил, любезный Владимир Сергеевич, — медленно проговорил Григорий Николаевич. — Наследство наследством, но убивать родного брата из-за этого — просто несусветная глупость.
— Не такая уж и глупость, сударь. Часто убивают куда за меньшие суммы, уверяю вас.
Он хотел ещё что-то сказать, но я оборвал его.
— Как видите, практически у каждого могла быть причина желать смерти Павлу Николаевичу. Сначала я думал, что дело в деньгах. Это самое простое предположение. Но мне не давала покоя картина. Зачем Старосельский хотел её увидеть? Что в ней такого интересного? Может быть, его убили как раз из-за нее?
И, представьте себе, Елена Павловна, вашего отца убили действительно не из-за денег, а в некоторой степени из-за картины Бернарди. Её, кстати, условно можно назвать «Купальщицы».
— Не может быть! — воскликнула девушка. — Но кто убийца?!
— Вашего отца, сударыня, убил Николай Иноземцев.
***
Иноземцев, до этого сидевший молча и внимательно слушавший меня, громко расхохотался.
— Что за чушь! Вы с ума сошли, Версентьев! Похоже, что вы уже совсем не отдаете отчет в своих мыслях и поступках. Это надо же такое придумать! Да вы фантазер, сударь.
— Да, господин Иноземцев, это вы убили отца Елены. Лично вы не стали пачкать руки. Но организовали преступление вы. Вашим помощником был некий господин Бубенцов. У него небольшой шрам на щеке.
— Зачем мне это делать? У меня не было причин его убивать.
— Была причина, сударь, была. Отец Елены узнал вашу порочную тайну и, видимо, угрожал рассказать всем о ней. Поэтому вы его и убили. А потом убили Бернарди и покушались на меня. А всё для того чтобы скрыть свой грязный секрет.
С этими словами я поднялся со стула и откинул тряпку с картины. На ней изображались три обнаженные девушки-гречанки, стоявшие на берегу ручья. Лицо одной из них было лицом Николая Иноземцева.