Оружие Вёльвы

Кунгсгорд лежал неподалеку от восточного берега острова Алсну – прямо от ворот был виден залив и вымощенная серым камнем набережная, где приставали большие морские корабли, боевые и торговые. Но Снефрид требовалось более уединенное место, и она направилась в другую сторону – к пастбищам. Коров еще не выгоняли, лишь пастушья собака – серая, коротконогая, со стоячими ушами, очень похожая на старую собаку Хравнхильд, – увязалась за Снефрид и долго бежала следом, дружелюбно размахивая хвостом и радуясь обществу человека, пока прочие еще спят. Снефрид обогнула пастушьи хижины – низкие, тесные, сложенные из серого камня, с травой на кровлях, – и вышла на низкий каменистый мыс, высокими густыми зарослями ивы укрытый от глаз.

Перед нею расстилалось темно-голубой рассветный залив, окаймленный островами. На глазах из-за дальних островов поднимался пылающий шар – будто солнце, видя, что к нему пришли повидаться, спешно проснулось и заторопилось навстречу, уже умытое, но еще заспанное, еще держа при себе легкие сероватые облака, которыми утирало с пылающего лица морскую воду. Небо над самым морем еще было желтовато-розовое, словно солнце нагрело жарким телом свою постель. Но серые облака расходились в стороны и таяли в голубизне – день снова будет ясным.

Снефрид распахнула накидку и развязала небольшой мешок, который принесла под ней.

– Привет и здоровья вам, Ран, Эгир и все их дочери! – заговорила она, глядя в бесчисленные голубые глаза водной глади. – Привет и здоровья вам, Химинглева Небесно-Сияющая, Блодухагга Кровавовласая, Хефринг Вздымающая Ввысь, Дуфа, Уд, Хрённ, Бюльгья, Бара, Кольга Холодная! Я принесла вам дар – для иных он был дороже всего на свете. Я отдаю вам этот жезл и прошу никогда не выпускать его из ваших надежных рук. Его истинная хозяйка давным-давно мертва, и лучше ему находиться там же, где она.

Размахнувшись, Снефрид бросила жезл старой Унн как могла дальше в воду. Слегка сверкнув, он канул в волны и исчез; Снефрид мгновенно потеряла из виду то место, где он упал.

И сразу ощутила удивительное облегчение. Только сейчас она и поняла, что с тех самых пор, как она взяла в руки жезл Хравнхильд, ее не оставляло напряжение: иной раз оно овладевало всем ее существом, иной раз забивалось в дальний угол души, но целиком не уходило никогда. Нить соперничества и непримиримой борьбы сковала ее, перекинутая от одного бронзового жезла к другому, будто между двумя веретенами. Но теперь чужое веретено исчезло, нить борьбы оторвалась, и конец ее остался в руках Снефрид.

– Ты победила, Хравнхильд! – произнесла она, глядя в розовую полосу заката. – Спряденная тобою нить оказалась прочнее. Хотелось бы мне только знать…

Ей вспомнилось, как Эйрик сказал: «Может, нам с тобой стоит обручиться?»

«Они обручились и любили друг друга очень сильно», – говорит предание о древнем конунге и его спе-дисе.

Правильно ли она сделала, что отказалась? Снефрид удивлялась самой себе. Да во всем свете не сыщешь жениха лучше Эйрика, и очень может быть, что скоро он станет конунгом свеев. Но, хотя Снефрид и ощущала к нему известную привязанность, она не считала их связь постоянной. Разве ей суждено стать королевой свеев? В это ей не верилось нисколько. Свой путь виделся ей уходящим далеко-далеко – до самого Утгарда. Концом этого пути будет встреча с Ульваром, а Эйрик – лишь начало дороги. Ее судьба – идти за Ульваром, как Фрейя шла за Одом, роняя в волны янтарные слезы. Одна из этих слез висела у нее на груди под застежкой, как знак ее верности своему пути. Долгий путь предрекали ей норны устами Хравнхильд, и до сих пор все ее предсказания сбывались. И вдруг остановиться, едва сделав несколько шагов? Она не будет знать покоя, всю жизнь ее будет томить ощущение несделанного дела. Снефрид не могла отвязаться от мысли, что выйти за Эйрика будет означать попытку влезть в чужую судьбу, потеряв при этом свою.

«Когда ты увидишь свою судьбу, ты ее узнаешь сразу…» – вдруг услышала Снефрид знакомый голос.

Она обернулась. Позади нее у начала мыса, в тени зарослей, стояла Хравнхильд – та, что была моложе самой Снефрид. Худощавое лицо без морщин, с немного впалыми щеками, большие синие глаза, черные брови дугой, длинные темно-русые волосы, синее платье… жезл в руках, очень похожий на тот, что Снефрид выбросила, только из чистого золота.

«Ты еще не достигла того места, где для замка́ найдется ключ и где хранимое тобой сокровище принесет Эйрику благо, а не гибель, – заговорила Хравнхильд. – Сделай то, что ты должна сделать для Эйрика, и ступай за своей судьбой. Ты последовала за ним, как было суждено, теперь открою тебе больше – настанет время, и он последует за тобой. И когда ты найдешь то место, где ключ подойдет к замку, ты найдешь и те руки, каким сможешь передать жезл, обременяющий тебя. Для тех рук он не покажется тяжелым, им придаст нужные силы именно то, чего у тебя сейчас нет».

– Что это? – прошептала Снефрид, замирая от предчувствия важной тайны.

Хравнхильд улыбнулась.

«Любовь, конечно. Она распутает запутанные нити. А до тех пор я уж пригляжу за тобой».

Проснувшись, Эйрик первым делом увидел Снефрид. Но не там, где ожидал ее найти – у себя под боком. Полностью одетая, она сидела на ларе перед лежанкой. Моргая, он не сразу понял, чем она занята, и лишь потом разглядел – она прядет, держа в горсти клок белой шерстяной «волны», а в другой руке – веретено.

– Что ты делаешь? – хрипло спросонья спросил он.

– Мне велела это сделать твоя спе-диса. Сейчас, я уже почти закончила. Не вставай.

Белую «волну» для Снефрид отыскал где-то в кладовых Лунан. Он весьма удивился, когда госпожа разбудила его с вопросом, есть ли в усадьбе чесаная шерсть весенней стрижки – казалось бы, ей не так скучно, чтобы развлекаться прядением, да еще и на самой заре. Но после того происшествия Лунан проникся к Снефрид еще большей преданностью, как будто не он спас ей жизнь, а она ему, поэтому немедленно отправился разыскивать нужное. Веретено у госпожи было с собой – очень старое, совершенно гладкое, как стеклянное, веретено из верхушки молодой ели, а пряслень из темно-рыжего янтаря она постоянно носила под застежкой.

– Теперь встань, – велела Снефрид, закончив.

Эйрик послушно встал с постели, и Снефрид стала обматывать его грудь белой нитью, что-то шепча. Он молчал, пока она не обернула нить вокруг него девять раз, потом сказал:

– А зачем меня? Не я же на поединок выхожу.

– Не знаю зачем. Но спе-диса так велела, а она знает. Я встретила ее на мысу у восточных пастбищ.

– Ты уже и на пастбищах побывала?

– Я сделала то, чего ты хотел. Отныне вирд-коной твоего деда будет какая-нибудь из морских великанш.

– Любая из них станет ему лучшей парой, чем та девчонка. Я, конечно, мало в этих делах понимаю, – Эйрик сел на лежанку и стал надевать штаны, – но пережить двух вирд-кон и завести третью – это уже чересчур для живого человека!

К полудню поднялся ветер и натянуло облака – удачно, что солнце не будет слепить бойцов. Олав очень сокрушался, что пока не в силах дойти до площадки, чтобы наблюдать за поединком: он уже вставал понемногу, но дальше отхожего места путешествовать ему пока было не по силам. Ингвёр тоже просилась, но ее Эйрик велел оставить в чулане. Снефрид понимала почему – он боялся дурного влияние бывшей дедовой вирд-коны, хотя Снефрид и полагала, что без жезла та безопасна, как змея с вырванным жалом.

Место для поединка выбирать не требовалось: поскольку поединок был законным способом разрешить споры, которые не удавалось разрешить разбирательством на тинге, близ святилища имелась предназначенная для этого площадка, окруженная небольшими камнями. Обращенные к ней склоны курганов были заняты людьми: вся дружина Эйрика хотела это видеть. Снефрид вместе с Эйриком и частью его приближенных стояла возле самой площадки. Здесь же был Бьярт Береза, имея наготове запас тряпья для возможных перевязок.