Оружие Вёльвы

– Он же сказал, – у Снефрид слегка дрожал голос. – Он ищет своего Хаки. Но как он нас не увидел?

– Это простые чары – морок, отвод глаз. Он увидел вместо нас или два котла, или двух собак, или вовсе ничего. Но если он повадится сюда ходить… – Хравнхильд поджала губы и обхватила себя за локти, – мне придется от него прятаться и дальше.

– Но почему? Если Хаки никто не видел, кроме тебя… А Кари вовсе не услышит, о чем его спрашивают.

– Мне нельзя с ним видеться. Хаки взял с меня слово, что я расскажу всю правду, если кто-то будет искать его… или ларец. Я не могла отказаться, – с досадой пояснила Хравнхильд, видя недовольство на лице племянницы. – Он наложил на меня заклятье, умирая, я не успела ничего сделать. Если я нарушу слово, он станет таскаться сюда… хотя я положила на него сверху три камня, самых больших, какие сумела поднять! А из него едва ли выйдет такой хороший любовник, чтобы мне хотелось принимать его каждую ночь! Слишком уж он будет холоден и тяжел! Бревно бревном!

Снефрид не смогла не улыбнуться – она надеялась, что насчет любовника тетка все же шутит.

– Фридо, ты сама видишь, к чему ведет твое упрямство! – Хравнхильд подошла к ней и взяла за руку. – Зачем тебе этот проклятый ларец! Отдай его мне!

– Не могу. Теперь не могу. Вегард тоже взял с меня клятву – что я не отдам ларец никому, кроме него, пока ключ и замок не встретятся. А этого, видно, никогда не будет, потому что ключ у их третьего брата, который сгинул где-то за южными морями три года назад.

– Ну так отдай ему! Если я расскажу, где эти троллевы деньги… Пусть сам достает их и отдает тебе твою сотню. И проваливает отсюда ко всем троллям. Нам же станет легче: ты заплатишь долг, а если их тяжба не сложится, то разбогатеешь на сотню серебра! Я тогда даже поверю, что твой непутевый муж иногда выигрывал! А эти троллевы викинги уберутся из нашей округи, и мы больше никогда их не увидим!

Снефрид вздохнула и снова села.

– Ты не говорила бы так, если бы знала… Сдается, Хаки рассказал тебе меньше, чем Вегард рассказал мне.

– Ты говоришь о том, что они собираются оживить своих подельников? – хмыкнула Хравнхильд. – Да, шестьдесят оживших мертвецов никому не пожелаешь увидеть. Но я думаю, все это бредни и ничего такого у них не выйдет. Фрейру не дано власти поднимать мертвых. Я ему так и сказала, но этот старый турс мне не поверил. Хаки, а не Фрейр.

– Так ты не знаешь, кто их этому научил? – Снефрид выразительно взглянула на тетку.

Невольно она испытывала торжество: впервые в жизни она владела более важным священным знанием, чем знаменитая ворожея, вирд-кона и даже «медвежья жена».

– Кто? Урд из Источника? Сама Хель?

– Почти. Это была та старуха, что держит нить Бьёрна конунга.

– Что? – Хравнхильд, тоже было севшая, вскочила и уставилась на племянницу широко открытыми глазами.

– Она явилась им во сне, сразу всем троим. Сказала, что она – спе-диса Бьёрна конунга. И научила их заклинанию, чтобы в обмен на ларец Эгир отпустил их погибших побратимов. Понимаешь, зачем ей это? Она хочет натравить этих мертвецов, очень злых и жаждущих мести, на того человека… твоего… сына Алов.

Хравнхильд села. Не задавая ненужных вопросов, она обдумывала услышанное, глядя куда-то в пустоту.

– Вот оно что… – пробормотала она. – Старая паучиха не справляется сама, ей понадобилась помощь из Хель.

– Он сказал, что Бьёрн конунг не может сладить с внуком, и его спе-диса вот так решила ему помочь.

– А ведь он скоро будет здесь.

– Кто? – Снефрид вздрогнула.

– Эйрик. Они наслали на него сильнейшее желание прибыть к Уппсале и дать бой деду. Но он не из тех, кто боится боя, а к чему все придет – еще увидим. Если, конечно, старый Бьёрн не заручится помощью мертвецов.

– Не заручится. Если ты не укажешь Вегарду, где деньги, он не сможет выкупить ларец.

– Думаешь, это его остановит?

– Он сам сказал, что у них есть закон: не воевать с теми, у кого нет мужской защиты.

– Твой отец уже дома.

– Едва ли он сейчас сочтет моего отца подходящим соперником, – Снефрид вздохнула и помрачнела еще сильнее, вспомнив, ради чего пришла. – Но было бы хорошо, если бы ты научила меня делать эти чары… с передником. Ты говоришь, это не трудно?

Хравнхильд тяжело встала со скамьи, прошла к ларю в дальнем углу, отвязала от пояса ключ, отперла замок и подняла крышку. Порылась внутри, вынула кожаный мешок и поманила Снефрид к столу. Когда та подошла, Хравнхильд выложила из мешка на стол два удивительных предмета.

Первым был небольшой жезл, отлитый из бронзы так, чтобы придать ему сходство с еловым веретеном. На конце, где у веретена делают противовес из связанных пучком тонких веточек, такой же пучок был отлит из самой бронзы.

Снефрид рассматривала жезл вёльвы. Прошло двадцать лет, с тех пор как она видела его в первый раз.

– Я уже видела его однажды. Когда мне было около четырех и мать в первый раз привезла меня сюда после смерти бабки Лауги.

– Я не показывала его тебе.

– Мне показывал Хравн. Вы с матерью были где-то снаружи.

– Но он умер на два года раньше нашей матери.

– Да, – с обреченным видом подтвердила Снефрид. – И что это меняет?

– Выходит, ничего. Этот жезл – твое оружие. Теперь ты понимаешь, что не можешь отказаться?

– О нет! – Снефрид не сводила глаз с жезла, но притронуться не смела, будто он мог обжечь. – Я никогда не решусь!

– Тебе нечего бояться. Передать нить совсем просто – я начну прясть, ты закончишь. Взять на руки мужчину двадцати шести лет тебе будет не под силу… – даже Снефрид засмеялась, вообразив это, – но есть много других способов.

– Каких? – против воли Снефрид почувствовала любопытство.

– Ты можешь подержать на руках его свернутую рубашку. Или ты сядешь, а он коснется коленом твоих колен. Потом ты дашь ему чашку молока – в знак того, что перенимаешь должность кормилицы его судьбы. Было бы лучше и вернее, если бы ты вылила это молоко себе на грудь и приложила к ней его голову…

– Нет! – Снефрид вытаращила глаза. – Ты же сказала, что ему двадцать шесть! Он немного великоват для кормления грудью! И… я умру от смеха.

Она и сейчас фыркнула и зажала себе рот, вообразив это нелепое зрелище.

– Думаю, ему тоже понравится, – Хравнхильд кивнула. – Вы посмеетесь, и ты перестанешь его бояться.

– А разве при ворожбе смеяться можно?

– Еще как можно. Пока люди не научились говорить, они взывали к богам смехом. Потому-то и сейчас от смеха у людей становится легче на душе. И тебе будет не трудно…

– Но что я должна буду делать потом? Что значит – быть вирд-коной?

Снефрид наполовину осознавала, что, задавая эти вопросы, она уже почти дает согласие. Но не могла удержаться: ее влекло и любопытство, и смутное желание новой, необычайной силы. И крепнущее сознание, что иной дороги для нее просто нет – вокруг неслышно ходит Тихий Волк, принюхивается к ее следам. Зубы его остры, хватка крепка. Жезл вирд-коны – единственное оружие, которым она защитит себя.

– В священные дни года прясть нить, призывая на Эйрика удачу. Гадать и прислушиваться к шуму Ясеня, чтобы знать, не грозит ли ему какое зло. Ты ведь будешь только земным отражением его спе-дисы – той, что живет возле Источника. Если ему будет грозить настоящая беда – она предупредит, и ты сможешь воззвать к богам о помощи. Но чтобы ты ее услышала, жезл вёльвы должен быть у тебя.

Снефрид перевела взгляд на второй предмет и содрогнулась: на нее смотрело черное лицо неведомого духа, уродливого и зубастого. Круглые глаза-отверстия, рот щелочкой.

– А это что? – прошептала Снефрид, пытаясь улыбнуться. – Голова Квига с Еловой горы? Она хранится у тебя?

– Это моя медвежья личина.

Снефрид обхватила себя за плечи. К мысли о жезле вирд-коны она постепенно привыкала, но маска «медвежьей жены»…

– И… для чего она?

– Я надевала ее в тот день, когда Эйрик проходил посвящение. Когда их обучают, они проходят разные испытания и обряды. Бывает, что живым до конца добирается один из троих, но оно и к лучшему – не к добру, если берсерков разведется слишком много…