Страница 25 из 101
К микрофону вышел Олег Семеныч. На этой сцене и перед этим микрофоном он пел собственные песни под гитару и читал стихи, когда в начале смены для ребят устраивали концерт. И объявлял, кому положено, благодарности, когда в конце августа «Маяк» закрывали до будущего года.
А что произойдет теперь?.. Олег Семеныч чуть наклонился к микрофону. По залу пронеслась та последняя тишина, которая наступает перед важным.
Однако начальник не сказал ни слова. Он вдруг отступил к «обломку баррикады» и скинул белое полотно.
Там был стол, на котором лежали две банкетки — порезанными сиденьями к залу.
— Всем видно? — спросил Олег Семеныч. — Отлично. Объявляю «Микрофон» открытым.
Ветер шушуканий прошел по рядам. Никто, однако, не выходил, чтобы сказать в открытый микрофон свое мнение. Ведь это не так быстро делается — только что увидели, и сразу говори… «Может, надо было объявить заранее?» — думал начальник, пристально глядя в зал.
И лишь один человек сразу все понял и притаился — тот, который порезал банкетки. Случайно вышло, что он сидел с самого края, у широкого прохода через зал. И он был намного виднее многих сидящих в серединке. Нет, ему нельзя было сейчас затаиваться, а надо бы, как все, переговариваться, привставать, чтоб лучше разглядеть сцену с банкетками. Но не мог он. Сидел как приклеенный, сжав подлокотники белыми пальцами.
Вдруг откуда-то из десятого ряда поднялся доктор, пошел к микрофону. Он едва не задел Того, Который Порезал… Поскольку имя его нам неизвестно, я для сокращенности буду звать его ТКП… И ТКП вздрогнул и отстранился.
Увидев идущего доктора, Олег Семеныч сразу спустился в зал. Так было заведено на «Микрофоне»: никто ни у кого не просил разрешения говорить — просто выходил на сцену.
Доктор пошевелил усами. Это была слишком хорошо известная в лагере привычка, и зал расцвел улыбками, не очень, допустим, уместными, ну да подумаешь какое дело… И ТКП улыбнулся через силу. Ему надо было либо врать напропалую всем своим видом, либо признаваться. Он выбрал — врать.
— Я вам расскажу, что было вчера вечером на планерке, когда мы узнали про… — Андрей Владимирович головой показал на порезанные сиденья.
И он действительно рассказал все, только промолчал, что Миша принес банкетки заштопанными. А так все досконально: как начали отгадывать, и он, Андрей Владимирович, подал идею «Зорро», как вспомнили про нож, который — тут он сделал паузу — несколько взрослых видели в руках Женьки Тарана, но потом решили, что Женька не такой человек и это сделать не мог. И наконец, как начальник просил прекратить угадки, чтоб на «Микрофоне» все было по-честному.
— И теперь мы так же ничего не знаем, как и вы. И не решили, что делать с этим. — Снова жест головой на банкетки. — Давайте решать вместе!
Сразу после выступления Андрея Владимировича произошло событие: к микрофону вышел Жека. И опять пролетела тишина, словно на сцене стоял сам Начос.
— Я смотрел то кино! — Жека говорил тихо, но его микрофонный голос был слышен в каждом закоулке зала. Вдруг он вынул из кармана шорт нож, зачем-то раскрыл его. И это было действительно оружие! — Он находился у меня и у Захара. И больше ни у кого! Отвечаю, что мы этого не делали! — Жека положил нож на стол рядом с банкетками.
Вдруг, неизвестно кем начатые, в зале раздались аплодисменты. Жека шел чуть приопустив голову, как идут под пулями.
И тогда на сцену поднялся Грошев из второго:
— Андрей Владимирович сказал, что наш отряд тоже немного подозревается. Я считаюсь у нас самый трудный… Я тоже этого не делал. У меня нету никакого алиби. Но я могу дать честное слово!
«Надо и мне, — думал ТКП. — Выйти скорее и тоже: «Даю слово!..» Имей в виду, потом поздно будет…» И не мог подняться.
Через несколько стульев от него сидели, прижавшись плечами друг к другу, Жека и Захар.
Вышло еще пять или шесть мальчишек, и все говорили то же, что Грошев и Жека. Какая-то уже началась хоть и торжественная, но игра…
Всем это нравилось — выходить и клясться. Уже и девчонки победовей тянули руки, занимая очередь к микрофону. Хотя дело сегодня касалось только ребят. И все-таки нашелся в зале один человечина, который понял: буза пошла. Когда очередной мальчишка особо звенящим шагом двинулся к сцене, Алька Лимонов насмешливо крикнул ему:
— Давай клянись с места! Чего зря время терять!
Мальчишка запнулся в своем благородстве:
— Иди ты… знаешь куда! — и сел на место.
А кругом уже смеялись… Вот действительно: над кем смеетесь — не над собой ли? И наступила такая всеобщая, знаете ли, заминочка…
Как раз в эту трудную минуту из заднего ряда поднимался Ромка Лучик — может быть, самый длинный человек «Маяка». Алька снова
хотел что-то ляпнуть, но Ромкины стальные глаза безошибочно нашли его:
— Закрой рот, Лимонов!
— А в рог хочешь, козел? — Это Денис вскочил, а за ним Грошев и Осипов.
«Ничего-ничего, — подумал начальник, — нормальные издержки производства. — И потом совершенно не по-начальницки, но с удовольствием: — А второй-то отряд не трожь. Народ собрался серьезный!»
Однако Ромка был, видимо, иного мнения о втором отряде. Он даже не оскорбился, не удостоил их ответом. Спокойно проследовал на сцену, выдвинул микрофон вверх примерно на метр, чтобы было удобно говорить.
— Меня никто не подозревает. И я не буду давать никаких слов. Но я, когда был вот таким шкетом… — Он кивнул…
«Конечно, на второй отряд», — подумал начальник и ошибся: Лучик кивнул на Тарана и компанию, а второй отряд для него вообще не существовал как противники, и мстить им Ромка не собирался. «Ну, силен, — подумал начальник, — личность!»
— …когда я был таким, как они, я тоже резал… Правда, не мягкую мебель, а… там… столы, стулья. И я в этом деле разбираюсь. Как бывший преступник. Я, во-первых, хочу сказать, что это подлость. Здесь все клянутся, а что это подлость не говорят!
«Ладно, — зло подумал ТКП, — подлость! Сам же резал, а теперь…» Он уже почти не понимал, не помнил, как выхватил крохотный, но острый перочинный ножик и чикнул по банкеткам: раз, два! Он это сделал быстро, на ходу. Как знаменитый Зорро… Да, про Зорро они угадали!
— И, во-вторых, — твердо продолжал Ромка Лучик, — я уверен, что это сделали лезвием… ну, бритовкой. Ножом так аккуратно не сделаешь — лохмушки будут. И очень возможно, что бритва поломалась и пальцы порезаны. — Он сделал паузу. — Поэтому я предлагаю: пусть сейчас все поднимут руки. И кто клялся и кто не успел. А специальная комиссия проверит. Я уверен, что мы его найдем!
Опять надтреснула линия сбора. Дружина застопорилась, словно перед пропастью. И надо было сделать шаг, и никто не решался туда прыгнуть.
А Ромка не уходил со сцены! Синими спокойными глазами смотрел в зал:
— Согласны? Тогда я лично в комиссию предлагаю…
— Нет, не согласны! — крикнул Вадим Купцов.
— А ты чего за всех-то кричишь?
— Ладно. Я не согласен, я!.. И никто не согласен!
— Пока ты один орешь, а дружина молчит. А молчание — знак согласия!
«Неужели я такой трус? — подумал Алька. — Ведь я тоже не согласен… А скажи сейчас — сразу подозрение!»
— Молчат, потому что ты всех загипнотизировал. — Вадим вышел на сцену. — Давай садись, садись. Сказал свое и. садись. Теперь я буду говорить. — Он подождал, пока Ромка на длинных ногах сердито, но ловко шагнет со сцены прямо в зал. — Меня тоже не подозревают. И правильно делают. Но мне все равно противно. Из-за одного какого-то дурака будем обыскивать весь честный лагерь! Разве правильно?.. Скажите, Олег Семенович!
Начальник улыбнулся и покачал головой.
— Говори-говори. У тебя лучше получается.
— Ну и вот… — А что «вот», видимо, не знал. Кашлянул для солидности. — Да я, по версии Длинного, вроде все сказал.
— А у самого тебя какие предложения?! — крикнула Валерия Павловна.