Секретное счастье

Генриор тяжело вздохнул, вышел из машины. Женщина тоже выбралась, зябко кутаясь в непросохший еще черный плащ. В неярком свете фонаря видно было, что она нестарая, крепкая, только морщина пролегла меж широкими бровями так глубоко, будто прорезали ее бритвой.

– Ладно, делать – так уж до конца! – махнул рукой Генриор и стукнул в железную дверь. Как ни странно, Рабс открыл сразу же, цербера при нем не было. Глянул на Генриора удивленно, сердито. Спросил раздраженно:

– Что, медом намазано? Забыли чего?

– Это мать его. Дайте увидеться, – Генриор кивнул на женщину в черном плаще.

– Да что же такое! Не положено!

– Матери закон позволяет. Так что немедленно впустите и проводите! – несвойственным ему тоном, нахрапистым каким-то, заявил Генриор. По всему было видно, что ему до чертиков надоела эта история, и он в глубине души бранит себя (а скорее всего, и графских девочек, и работу свою, и всю эту мутную жизнь) последними словами – зачем он во всё это ввязался?! Взгляд у Генриора был такой мрачный и решительный, что даже Рабс отшатнулся.

– Да черт вас поймет! – проговорил он, наконец. Глянул на прямого, как столб, Генриора, потом на женщину в платке, сморщился: – А, была не была, пропадать так с музыкой, всё равно уже выговор получу! – Рабс махнул рукой. – Ладно. Заходите давайте, коли уж пришли. Мать же. Матери разок можно. Цербера не боитесь? Он рядом, – и оглянулся на Генриора, на сестёр: – А вы тут были уже, вам, хоть вы и дворяне, второй раз не положено.

– Да нам и не надо, – хмуро заявил Генриор и суховато обратился к женщине: – Жив и здоров ваш парень, не тревожьтесь. Что будет дальше – одним небесам известно, но вы надежды не теряйте. Всего доброго.

– Спасибо вам, дорогие! – женщина, поправив платок, на пороге обернулась, приложила руки к сердцу. – Вот как же повезло вас встретить! Дворяне, говорите, а какие хорошие… А какие… Какие…

Вдруг взгляд женщины переменился, стал растерянным, а потом – странным, стеклянным:

– А вы-то разве тоже к Дену ходили? А зачем? – пробормотала она, вглядываясь в Генриора. – Вы-то сыну моему кем будете? Таких друзей-приятелей у него отродясь не водилось…

Генриор тяжело вздохнул, повторил:

– Всего доброго! Нам пора.

– И вам пора! – поторопил женщину Рабс, плотно закрывая за ней тяжелые двери.

Когда все сели в машину и Генриор завёл мотор, Милена не удержалась, обратилась к бледной, притихшей сестре:

– Видишь, не так-то прост этот Ден! – хотела добавить: "А я говорила, что он тот ещё фрукт!", но не стала.

– Если у него есть невеста и он её любит, я мешать им не стану, – тихо, по-взрослому серьёзно проговорила Элли. – Но я всё равно должна сделать всё, чтобы его спасти.

Глава 20. Какой ты добренький!

Пожилой граф, владелец Розетты, хмурился, нервничал, покашливал, не мог найти себе места. Тучный, мрачный, он долго бродил по пустынным гулким коридорам и переходам замка, заложив руки за спину, – и слуги, увидев его, бледного, неуместно нарядного (он так и не переоделся после бала), – торопливо кивали и старались не сталкиваться с его непривычно тяжелым и больным взглядом.

Наконец граф вернулся в свои покои, прилег, в чем был – в расшитом сюртуке, в белоснежной блузе с плоеным воротом на топчан, прикрылся пледом – его знобило. Рука сама потянулась к синей кнопке звонка – он по обыкновению хотел позвать Генриора, который до сегодняшнего вечера казался скалой, монументом, незыблемым символом устоявшегося мира Розетты. Но тут же одернул ладонь – вспомнил, что сын Андреас с кривой ухмылкой сообщил немыслимое: Генриор, не спросив позволения, повез девочек на ночь глядя в управу, чтобы они могли повидаться с этим… с этим!

Да что же происходит, в конце концов?!

Ведь такого не может быть! Чтобы Генриор, его верный и надежный Генриор, седой, мудрый, честный, пошел на поводу безрассудной Милены, взял маленькую, глупую, запутавшуюся в подростковом бурьяне Элли и повез ее на свидание с парнем, который только что в клочки разодрал репутацию благочинной Розетты? Как же он посмел?

А Милена? Хороша красавица! «Папа, я изменилась! Я стала серьезной! Я выхожу замуж за врача!» – и потом: «Папа, прошу, не трогай Элли, не заходи к ней и никому не позволяй зайти! Я сама поговорю с ней. Я сама всё решу!»

Решила она… Умница! Подбила Генриора (и все-таки, как ей это удалось?!), впотьмах потащила сестренку в город. Так ведь надо было всё сделать иначе! Закончить дело, перевернуть страницу, успокоить маленькую принцессу. Толково, ласково, но твёрдо объяснить юной девочке: «Ты прощена, но всё, что будет происходить дальше, тебя уже не касается». Он бы так и поступил! А Милена – вон что натворила… «И как я мог ей довериться?! – ужасался и бранил себя граф. – Она же всегда была несерьезной, взбалмошной, своенравной девчонкой! Вот и решила всё на свой лад! И нисколько она не переменилась! Я еще ей скажу, скажу!»

Про Раниту граф и вовсе думать не мог – одна мысль о подлой горничной вызывала боль в сердце.

В дубовую дверь крепко стукнули. Граф, мучительно застонав, хотел было буркнуть: «Не сейчас!», но Андреас уже появился на пороге. С сыном в комнату шагнул и старина Рик – он тяжело прошествовал к хозяину, ткнулся в колени. Устало положил три головы на коврик возле камина, вильнул хвостом, притих. И граф печально подумал, что цербера в эту ночь рад видеть больше, чем родного сына, – тот, по крайней мере, не заведет неприятных разговоров.

– Что? – граф тяжело поднялся, сел, облокотившись о жесткую кожаную подушку, тревожно глянул на сына. – Есть новости? Приехал Генриор с девочками?

– Пока нет, – холодно ответил Андреас. Он был бледен, но держался спокойно.

– А что тогда? – не своим, капризным каким-то голосом протянул граф. – Я же требовал сообщить, когда они появятся, а до этого просил оставить меня в одиночестве!

– Меня это тоже касается? – вскинул брови Андреас. – Ну, знаешь ли, отец, я полагал, что сын помешать тебе не может.

Граф горько вздохнул, поправил съехавшие на кончик носа золотые очки.

– У меня болит голова, – пожаловался он. – Я хочу побыть в тишине и покое.

– Послать за лекарством?

– Нет! – граф снова начал раздражаться. – Никто, кроме Генриора, не знает, как правильно заваривать мятный чай, который мне помогает!

– А я бы не стал так полагаться на старика, – выдержав паузу, сказал Андреас, усаживаясь на высокий полированный стул с гнутой спинкой. – Ты чрезмерно ему доверяешь, а он, как видишь, своевольничает. Это всё от того, что ты никогда не указываешь ему его место!

– Ах, Андреас, я не готов обсуждать Генриора! – бессильно сморщился граф. – Кстати, когда ты был младенцем, он носил тебя на руках! Как и всех детей в Розетте!

– Ну, к счастью, я все-таки не его сын, – Андреас в ухмылке приподнял уголки тонких губ. – Напрасно ты привязан к нему, как к брату! Я всегда за порядок и субординацию. Знаю, что ты не уволишь Генриора за самоуправство – а не мешало бы! Но строгого выговора, штрафа и понижения в должности до рядового дворецкого он заслуживает. Хотя бы на время. Пусть не забывает, кто тут хозяин!

– Хватит, хватит, Андреас! – замахал руками граф. – Зачем ты меня мучаешь? Тебе хорошо говорить! Ты живешь в городе, здесь бываешь наездами. А Генриор – он всегда со мной. Он всё знает, всё может. Без него Розетта давно бы завяла! Да, сейчас он поступил опрометчиво. Но, наверное… Я так думаю… У него были на это веские причины! И он нам все объяснит.

– Ты всегда его оправдываешь, – прищурился Андреас. – Если бы он был таким уж толковым, не принял бы на работу Раниту.

– А она ему никогда не нравилась, – мгновенно возразил граф. – Это я… Я сам просил его не придираться. Элли считала ее подружкой. Мне казалось, что это так хорошо…

– Ну ладно, Генриор – это дело твое, – нетерпеливо сказал Андреас. – А как насчет этой мерзавки Раниты? Надеюсь, ее-то ты защищать не будешь?