Страница 22 из 70
– Они мне не чужие. Я живу в замке около тридцати лет. Вся их жизнь – на моих глазах. Если погибнет безвинный парень – это беда. Но если с собой что-то сделает маленькая Элли – беда вдвойне... Поймите, я никогда не видел ее такой! У нее сегодня взгляд – как у брата…
– Графа Андреаса? – Иголтон заглянул в бумаги.
– Нет, что вы, другого, мы его называли Берри, он… Впрочем, не о том мы говорим. Давайте что-то решать.
– А вы невероятно настойчивы, – Иголтон снова поменял очки: кинул те, что с оправой, похожей на глаза филина, в ящик стола и с грохотом его захлопнул; нацепил на нос тонкое золоченое пенсне, и вид его стал не таким неприятным, а даже где-то и привлекательным. – Генриор, вы мне понравились – таких преданных людей еще поискать. Но выхода, к сожалению, нет. Правда, есть один момент...
– Какой момент? – насторожился Генриор.
– Этот вариант вам не подойдет. За весь период моей работы никто им не воспользовался.
– Я слушаю вас! Не томите.
– Парня могут отпустить, если мать и отец обесчещенной девушки – и, разумеется, она сама – дадут письменное согласие на брак. Никакой свадьбы: только подписи в конторской книге. И всё: девочка живет не во дворце, а в хижине.
– Постойте… Браки дворянок с сельчанами запрещены!
– Нет, при определенных обстоятельствах они возможны, но на моей памяти не случались. Поверьте, я изучил кодекс вдоль и поперек. Согласно закону, такой брак никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть расторгнут – это раз. Даже в случае измен, пьянства или рукоприкладства. Никогда! Далее. Девушка теряет титул, все права и привилегии – два. Она не имеет права наследовать родительское имущество – три. Ее дети будут сельчанами, соответственно, не получат ни образования, ни должности. Это четыре. К тому же такая пара не сможет переехать в город и в целом будет ограничена во многих правах – это пять. Ну? Перечислять дальше или не имеет смысла?
Генриор угрюмо молчал.
– Я уверен, Генриор, что вы думаете: «Да и черт с ним, с этим Деном! Сам виноват, нечего было шастать по лесу с глупой девчонкой!» Верно?
– Так, да не так. Я думаю, что мне придется сложить обязанности переговорщика. Доложу графу.
– И умоете руки. И правильно сделаете.
– Будем думать, как быть дальше.
– …Да что тут думать! Что думать?! – шурша длинным плащом, вытирая глаза ладонью, в кабинет влетела Элли: ее щеки порозовели, светлые волосы растрепались. – Я… согласна! Понимаете?! Согласна! И не держи меня, Милена!
Вслед за Элли, разбуженные звонкими голосами, в кабинет ворвались две ошалевшие летучие мыши, издавая звуки, будто камнем проводят по стеклу. Элли сжала в замок тонкие пальцы, на секунду зажмурилась, прикусила губу. Иголтон невозмутимо взял со стола газету, свернул ее трубкой и привычным жестом, точно мух, выдворил летучих мышей за дверь, буркнув: «Пошли прочь, демоны!»
– Вы подслушивали, леди? – резко обернулся к девушкам Генриор. – Милена, я прошу тебя, успокой сестру!
Разволновавшись, он и сам не заметил, что обратился к молодой графине на ты, как бывало изредка только в ее детстве.
– Да тут двери сделаны, видимо, из картона, все прекрасно слышно, – сердито отозвалась Милена.
– Меня не надо успокаивать, ведь теперь я знаю, что выход есть! Есть! – Элли улыбалась сквозь слезы. – Дена не посадят в тюрьму! Не казнят! Он будет свободен!
– Простите за вопрос, дорогая графиня Элалия. Откуда такая уверенность? Разве вы с ним уже расписались? – Генриор раздраженно сдвинул брови.
– Нет! Нет, но…
– Вот именно, всё не так просто! – воскликнула Милена, схватив сестру за плечи. – Замуж… Да ведь ты его почти не знаешь!
– Но я не всё сказал, – вдруг вступил Иголтон, в упор посмотрев на Элли. – Не хотелось бы говорить это при вас, уважаемая несовершеннолетняя графиня Э.Р., но давайте уж начистоту. Не факт, что суд разрешит ваше бракосочетание. Не рассчитывайте на это, не надо. У вас особый случай. Слишком уж громкий, слишком показательный. Скорее всего, приговорят парня, чтобы другим неповадно было. Мое личное мнение – дела его плохи. Будьте готовы ко всему. Извините за правду. Вряд ли тут кто-то поможет, разве что сам король, только королю до этого нет дела.
Элли вскрикнула, и Милена крепко сжала ее руку.
– Мы поедем домой, – сухо сказал Генриор. – И ляжем спать, потому что на дворе глубокая ночь. А наутро всё расскажем вашему отцу. И дальше… Дальше у вас, видимо, будет семейный совет. Полагаю, мне на нем не найдется места – и правильно. Я взял на себя слишком много. Так нельзя.
– А Ден?!
– Элли, ну давай без истерик! – прикрикнула Милена. – В конце концов, он жив и здоров, он не на каторге и не в кандалах. Подключим связи, что-то решится.
– Годы в тюрьме! Из-за меня! А может быть, еще хуже!
– Я же сказала, подключим связи, – повторила Милена, но всем было ясно, что она говорит это лишь для того, чтобы успокоить сестру.
– Пойдемте, дамы, – коротко сказал Генриор и кивнул Иголтону. – Благодарю вас за информацию. Это было важно для нас. Можно попросить лишь об одной услуге?
– Смотря о какой, – недоверчиво проговорил Иголтон, внимательно поглядев сквозь очки.
– Не сообщайте о нашем ночном визите газетчикам.
– Хм. Ладно. Но... только потому, что ваша таблетка действительно сняла головную боль. Неплохое лекарство. Надеюсь, следующие посещения мне головной боли не добавят. Всего хорошего, – холодно заключил он, прикрывая дверь.
Они пошли по пустым путаным коридорам – уже одни, без всякого сопровождения. Впереди угрюмо отмерял шаги Генриор – прямой, мрачный, седой, постаревший от переживаний и бессонной ночи. Каждый шаг гулко отзывался тягучим печальным эхом.
Все чувствовали себя отвратительно, будто вляпались в придорожную грязь. Но у Элли, которая уже почти не обращала внимания на висевших на стенах летучих мышей, в измученном сердце поселилась крошечная надежда. Она принялась думать, как уговорить отца и маму, чтобы они дали согласие на брак. Конечно, это очень трудно, почти невозможно, но…
– А все-таки каков он, этот Иголтон! – вдруг воскликнула Милена. – Ведь он соврал, что таких историй много! Лично я ни одной не знаю.
Она и не думала, что ей ответят, но Генриор обернулся. Сказал глухо:
– Да случалось, случалось... Вы, дамы, в городе живете, сплетни до вас не доходят. Дворяне ведь всегда стараются сделать так, чтобы шито-крыто было. А в Розетте вот как произошло – под фанфары. Ведь обычно сельские мальчики не приходят на бал, где собирается цвет общества. А девочек никто не фотографирует в лесу. Вот и скрывают.
– А как же «Дворянский вестник»?
– Ну, если происшествие не такое звонкое, его и замять можно.
– Подождите, Генриор… – нахмурилась Милена. – А с кем из дворянских девочек такое бывало?
– А я тоже в сплетни не вникаю, – отрезал Генриор. – Просто сообщил вам, что Иголтон не солгал. Вот и всё.
Они шли молча, прислушиваясь к эху шагов, но Генриор резко остановился.
– Постойте, дамы. Видимо, забрели не в тот коридор. Я не так хорошо знаком с арестантским крылом и не рад, что пришлось познакомиться.
– А мы просто идем за вами, – отозвалась Милена. – Я вообще не понимаю, как можно ориентироваться в этих лабиринтах. Может, сюда?
Милена, схватившись за скользкую железную ручку, толкнула какую-то дверь, заглянула и, став белой, как скатерть, поскорее ее захлопнула.
– Нет, не сюда, – торопливо проговорила она, оттеснив плечом от двери сестру. – Нам точно не сюда!
– Что там? – хмуро поинтересовался Генриор.
– Ничего интересного! Идемте дальше! Просто какой-то кабинет или переход. Неважно.
Элли промолчала – до переходов ли ей было? Она была готова перейти куда угодно, хоть в параллельный мир, лишь бы спасти Дена!
А у Милены тряслись губы. Ведь там, в жутковатой, выкрашенной в грязный бордовый цвет комнатушке, она увидела крепкого, как башня, плечистого человека в черно-красном балахоне. Это был, без сомнения, палач. Его инструмент – громадный, как у мясника, топор – поблескивал на низеньком столике, рядом валялся объемный черный островерхий капюшон. Человек-башня, лысый, страшный, полулежал на софе. Он столкнулся с Миленой взглядом, ничего не сказал, не спросил, но подмигнул и усмехнулся кривозубой, неживой какой-то ухмылкой. Неужели, поработал сегодня? Или готовится? Ночная смена? В тот миг Милена окончательно поняла, в какую опасную передрягу угодил Эллин парень.