Секретное счастье

В длинных запутанных коридорах управы было не холодно, но Элли пробрал сильный озноб, когда она увидела, что на темно-зеленых, некрасиво выкрашенных масляной краской стенах дремлют, повиснув вниз головами, черные мохнатые летучие мыши. Вернулся давний ужас – ей показалось, что сейчас они разом сорвутся со стен и, махая перепончатыми, как у драконов, крыльями, с визгом кинутся ей в лицо. У Элли затряслись руки, задрожали ресницы, перехватило дыхание. К горлу подступила горькая тошнота. Перед глазами поплыли зеленые пятна. Элли на миг остановилась, закашлялась, но закусила губу и кое-как справилась с собой.

Стараясь не смотреть по сторонам, Элли плотнее закуталась в длинный, до пола, бежевый плащ. Была бы возможность, она бы и вовсе забралась под одну из корявых железных скамеек, чтобы пробормотать скороговоркой, как в детстве: «Меня не трогать! Я в домике!»

«Но детство кончилось – и я сама во всем виновата!» – обреченно подумала Элли.

Она съежилась, поспешив за решительной Миленой (отчетливо цокали ее каблучки) и мрачным, словно тень, Генриором, но внезапно другая мысль сверкнула, как молния. «А в чем моя вина? Да, я несколько раз посидела ночью у озера! Но разве за это можно забирать Дена? А меня разве правильно считать грязной девицей, опозорившей род графов Розель до седьмого колена? Разве это справедливо?!»

Элли остановилась и звонко произнесла:

– Милена, скажи, разве это справедливо? Что всё так происходит?

Сестра сердито глянула через плечо:

– О чем ты сейчас? О какой справедливости? Давай сначала решать проблемы, а потом философствовать!

– Но ведь всё это нечестно! – голос Элли дрогнул. – Так не должно быть! Почему такое возможно в нашем королевстве?

– Дамы, раз уж мы явились сюда среди ночи, предлагаю не обсуждать вопросы морали и чести, а действовать в рамках закона! – не оборачиваясь, буркнул Генриор. Элли прекрасно поняла, что он обращается к ней, и замолчала.

– Пришли! – недовольно объявил Рабс, остановившись возле двери, обитой потертой черной искусственной кожей.

– Там Ден? – с надеждой пробормотала Элли. Ее сердце бешено застучало.

Глава 16. Проходите, господа

– Там следователь, – недовольно мотнул лысой головой Рабс.

– Как его зовут? – деловито поинтересовался Генриор.

Дверь распахнулась так резко, что Элли едва успела отскочить, подхватив длинный плащ. С недовольным писком с крашеной стены сорвалась сонная летучая мышь, полетела куда-то по коридору.

На пороге кабинета показался долговязый тощий господин с утомленным и крайне недовольным вытянутым лицом, остроносый, с заметными залысинами. Глаза с набрякшими веками были прикрыты золочеными очками.

– Меня можно называть Иголтон, – представился он посетителям, застегивая верхнюю пуговицу на жестком синем мундире. Сумрачно глянул на Рабса – от его пристального взгляда тот, как проколотый шарик, начал сдуваться, будто похудел даже. Иголтон ничего ему не сказал, но Рабс сразу же начал оправдываться:

– Господин Иголтон, я помню ваше слово никого не впускать, да ведь это же, смотрите сами, дворяне. Настоящие графы, богатеи, видите? У них и корочка есть, всё честь по чести. Как не впустить? Не впустишь, они главному начальству нажалуются, а то еще куда повыше, может, самому королю, да не только на меня – на вас! Дворяне же, я слышал, в королевский дворец вхожи, не то что в управу. Не пустишь – чего же хорошего тогда будет? Вот и впустил, а куда деваться.

Он мялся, переминался с ноги на ногу, путано объяснялся, хотя никто об этом не просил, и Элли даже пожалела его. А Иголтон не спешил обрывать запутанный монолог, только смотрел на подчиненного долгим металлическим взглядом. Наконец Иголтон вздохнул и так же молча указал пальцем на выход. Толстяк закивал, закивал и исчез, точно укатился.

– Проходите, господа, – холодно сказал Иголтон, впуская в кабинет Милену и Элли. Последним зашел Генриор, плотно прикрыв за собой дверь. – Могу ли поинтересоваться, по какому вопросу?

– Да! Здесь Ден! – не удержалась Элли, но Милена крепко сжала ее ладонь и заговорила сама – как можно уверенней:

– Господин Иголтон, сегодня вечером в управу привезли молодого человека по имени Денис Дин. Это недоразумение. Он не совершил ничего противоправного, поэтому мы просим его отпустить.

– Для начала присядьте, господа, – утомленно сказал Иголтон, указывая на узкий черный диван с деревянной спинкой. – Вы, стало быть, из Лесного, где дворянские замки?

– Верно! Из поместья Розетта, – торопливо согласилась Милена, усаживаясь на диван и расправляя полы плаща. Элли и Генриор примостились рядом. – У нас случилось неприятное происшествие, в котором, впрочем, нет ничего преступного. И мы бы хотели… Одним словом, парень должен уйти домой.

– Ох, как же это сложно, когда в дело впутаны дворяне… – протянул Иголтон, раздраженно потирая виски. По всему было видно – его мучает головная боль. – Терпеть не могу такие истории. На вас не действует обычный кодекс, все правила завязаны в морской узел – и в любом случае мы, простые служивые, останемся виноватыми.

– Ну, не мы же придумывали эти правила, – возразила Милена. – Вы просто скажите, что нужно сделать, чтобы его отпустили. Написать бумагу, расписаться в бланке, поставить штамп? У меня с собой фамильный перстень – печатка, так что никакого обмана.

– Печатка – это хорошо. Но недостаточно, – протянул Иголтон и вдруг обернулся к Генриору, посмотрел на него проницательно; проговорил так, будто уличил в чем-то негодном: – А вот вы, сударь, не дворянин! Зачем вы притворяетесь?

– И не думаю даже, – не повел бровью Генриор. – Я действительно не дворянин, а помощник графа. Поэтому считаю, что высказаться в первую очередь должны его дочери.

– А мне интересно, что вы, помощник, думаете об этой ситуации, – прищурился Иголтон.

– Я думаю то же, что и девочки. То есть молодые графини, – поправился Генриор. – Если они утверждают, что парень не виноват, значит его следует отпустить.

– Вы тоже полагаете, что всё так просто? А ведь вы взрослый, поживший человек! Давайте я вам вот этот документ почитаю! Хотите? – Иголтон пошарил по столу, взял какую-то исписанную бумагу, поднес к глазам. Сердито фыркнул, снял очки и бросил их на столешницу. Пошарив в выдвижном ящике, нашел другие очки – видно, для чтения, огромные, как сковородки, в толстой черной оправе, нацепил их на крючковатый нос и сразу стал похож на злобного филина, готового клюнуть в любой момент.

– Нет, не надо читать! – быстро сказала Милена. – Мы и сами можем. Дайте нам документ.

– Нижайше прошу прощения, мадемуазель, но давать в руки материалы дела мы не имеем права даже представителям дворянских фамилий, – явно ерничая, произнес Иголтон. – В этом вопросе инструкция, к счастью, прямолинейна. Кстати, я не ошибся? Мадемуазель? Мадам?

– Мадам… – сквозь зубы проговорила Милена. – Какая разница? Читайте!

– Читайте… – эхом повторила Элли.

– Хорошо! Весь документ не буду, вот отдельные цитаты… «Вступив в преступный сговор с прислугой, нарушил неприкосновенность дворянского жилища, ворвался в бальный зал, чем поверг…» Ах, да, это не ключевое преступление, а смежное… Ключевое – вот: «Воспользовавшись доверчивостью несовершеннолетней графини Э.Р., завлек ее в лесной массив, обманом принудил к преступным отношениям, сурово порицаемым общественной моралью и преследуемым законом, чему имеются неопровержимые факты…» Читать далее? И кто из вас, позвольте поинтересоваться, та самая графиня Э.Р.? Думаю, всё-таки не вы, – хмыкнув, он посмотрел на Милену. – Вы молоды и прекрасны, но явно совершеннолетняя. Стало быть… – он перевел взгляд на красную, как редис, Элли и открыто, нахально усмехнулся.

– Вы что… Ничего такого не было! – прошептала потрясенная Элли.

– Не смейте так разговаривать с дамами! – поднялся Генриор, скулы его побелели. – Вы представитель власти и должны вести себя достойно.