Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 70



Сестра молчала; присев на корточки, она обнимала Элли, сжимала ее ледяные руки. Потом ушла и быстро вернулась: на серебряном подносе она принесла чашку горячего чая с ломтиком лимона и блюдце с шоколадным пирожным. Поставила поднос прямо на ковер, легонько дотронулась до Эллиного плеча.

– Ну, всё, малышка. Выпей чаю. Слезами горю не поможешь, – сказала она, качнув высокой, тщательно уложенной прической.

– А чем, чем поможешь? – Элли подняла на сестру голубые, полные слез глаза. – Дена арестовали, как преступника! Как убийцу! Как грабителя! А он ведь ничего… ничего! За что его? Что ему будет?

Она закрыла ладонями лицо, зарыдала, и Милена печально вздохнула.

– Малышка, если ты будешь так плакать, то заболеешь, и тогда уж точно ничего хорошего не выйдет. Не надо. Для начала попробуй успокоиться, – сестра посмотрела на Элли, коснулась ее подбородка и вдруг, нахмурившись, заявила совсем иным тоном, знакомым лишь людям другого круга. Такую Милену в замке не знали. – Слушай-ка, сестрица. Слушай меня, я сказала!

От неожиданности Элли оторвала от мокрого лица ладони, ошарашенно, перепугано глянула на сестру – и Милена тут же крепко схватила Эллины запястья, сжала тонкими пальцами, украшенными замысловатыми кольцами:

– Элли, вот что. От того, что ты сидишь и ревешь, толку не выйдет. А нам нужен, как я понимаю, результат. Я сейчас буду говорить – а ты пока молчи. Ясно? – она выдохнула и сбавила тон. – Ты мне доверяешь?

– Да… – прошептала Элли. – Тебе – доверяю.

– Тогда вот что. Давай сначала примем эту ситуацию. Просто примем – и всё. Что было, уже не исправить, значит, придется менять то, что в наших силах. Вот скажи, мы сейчас где?

– В каминной...

– Нет! В полной заднице! – полновесно выдала Милена и спокойно коснулась своего плеча – поправила крылышко фиолетового искристого платья. – Ну и что? Это со всеми бывает! Давай думать, как из нее выйти.

Милена глянула в изумленные, широко распахнутые глаза Элли, усмехнулась и продолжила:

– Сестренка, мне тридцать лет, я не только во дворцах жила, разное повидала. Ты думаешь, произошло самое страшное? Да нет! Все живы и здоровы! Значит, надо действовать. У нас три проблемы, – деловито заговорила Милена, загибая пальцы. Она увидела, что водопад Эллиных слез стал ручейком, и заговорила с еще большим воодушевлением. – Первая проблема – большой скандал в Розетте.

– Нет, первая проблема – то, что Дена арестовали!

– До этого еще дойдем, а пока остановимся на самом малом – гости, сплетни, слухи и всё такое. Это неприятно, но не смертельно. Я через такое проходила, когда с бароном развелась. Потреплются да забудут. Конечно, наш дорогой брат расстроится, уж очень для него важна вся эта дворянская позолота. Но ничего. Попереживает – и переживёт.

– Не только Андреас… – пробормотала Элли. – А папа? А мама?

– Мама пошумит да простит, будто ты сама не знаешь, – улыбнулась Милена. – Вот папа – это проблема номер два! Но он не о скандале тревожится, а о тебе, глупышке. Так сильно переживает, как бы сердце не прихватило. Так что не рыдай, побереги отца! Ладно, папу я беру на себя. Объясню, что конец света не предвидится и с тобой всё будет хорошо.

– Какая разница, что со мной? – снова принялась всхлипывать Элли. – Что будет с Деном? Надо объяснить, что он ни в чем не виноват! Я ведь сама пошла гулять ночью с Ранитой! Сама! Тогда пусть и меня арестовывают!

– Ранита! – скривила губы Милена. – Всё она…. – Милена явно хотела добавить крепкое словцо, но сдержалась. И развела руками: – Ну да, ты не права. Зачем шататься по лесу ночами? Повезло еще, что не убили тебя, дурочку, не изнасиловали. Обошлось. А Ден – проблема номер три. Он, видно, тот еще фрукт.

– Никакой он не фрукт! – воскликнула Элли и снова вспомнила хрусткие красные яблоки с запахом конфет.

– Да? А зачем с тобой связался?

– Просто я ему понравилась.

– Умник какой! Нашел бы девчонку в деревне – и пусть себе нравится! А он, видишь, на графиню глаз положил. На богатую и знатную. Вы, кстати, не спали, надеюсь? – деловито поинтересовалась сестра.

– Что ты!



– Да или нет?

– Нет! Нет, конечно!

– Это уже неплохо.

– Милена, его арестовали! Когда его выпустят? Как ему помочь? Ему обязательно нужно помочь!

Милена неодобрительно покачала головой, но, подумав, решительно произнесла:

– Слушай. Только ради тебя. Не ради этого Дена, мне на него наплевать! Я обещаю: попробую разобраться. Раз у вас хватило ума не спать вместе, то парня, думаю, скоро освободят. А потом пусть катится на все четыре стороны.

– Ты не знаешь… Он такой добрый, такой…

– Да, да, я уже поняла, замечательный и привлекательный, – оборвала сестру Милена. – Вот только мог бы сообразить, что не стоит с дворянкой связываться. Взрослый мальчик, должен знать, как это опасно. Не по плечу игру затеял.

– Это не игра! Милена, а где он сейчас? В управе? Давай съездим!

– Утром съезжу и все узнаю. А тебе лучше о нем не думать.

– Ты что! Это невозможно.

– Ох, малышка… – Милена из резкой, категоричной и даже прожженной дамы вновь превратилась в добрую, мягкую сестру. – Первая любовь часто бывает горькой… – она коснулась янтарной подвески-капельки. – Он подарил?

Элли кивнула, потом, наконец, взяла голубую чашку, глотнула сладкого чаю, отвернулась и сипло произнесла:

– Пусть с ним всё будет хорошо. А мной всё кончено. Я теперь позор семьи. Навсегда.

Милена глубоко вздохнула. Потом проговорила негромко:

– Знаешь, Элли, когда я первый раз от Андреаса услышала, что я – позор семьи, а потом прочитала то же самое в «Дворянском вестнике», долго убивалась. Ведь я не хотела Розетте никакого позора! Но не могла я жить с мужем-бароном. Он уже на свадьбе начал моим подружкам глазки строить. С первого дня изменял, а сам ревнивый был – ужас! Сначала за ворота выйти не позволял, потом – из замка, наконец – из спальни. Кое-как сбежала. Папа сначала меня не понял, хорошо, что мама поддержала. Сколько было слёз, сколько нервов! Но ничего, справилась. Через пару лет за второго вышла – не дворянина по крови, но богатого. Думала, любит меня, буду как за каменной стеной. А оказалось, ему только титул мой графский нужен, чтобы дела устраивать. Снова ушла – тогда и опубликовали ту статейку, мол, беспутная дочь графа порхает по мужикам. Там, конечно, как-то иначе было написано – вроде, «Милена меняет мужчин в зависимости от времени года…» Я была в ужасе! Какие времена года? У меня, кроме тех двоих, и не было никого! Вот тогда я поплакала – и рукой махнула. Решила, буду жить, как хочу. Ошибок, конечно, наделала много, но небо на землю не рухнуло. Я поняла: боль пройдет, шелуха осыплется. Главное – жить. Да так, чтобы не обижать никого и самой по мелочам не обижаться.

Сестры сидели на пестром ковре, пока небо за окном не стало темно-лиловым. Милена предложила Элли отправиться в свою комнату – и та вздрогнула. Выйти из каминной? Значит, придется объясняться с отцом, с братом. Видеть глаза прислуги: понимающие, презрительные, ехидные. Отводить виноватый взгляд от Генриора – ему тоже пришлось несладко. Элли вздохнула и решилась:

– Конечно, я выйду, – тихо проговорила она. – Если ты сможешь меня отвезти. Нет, не к Дену! Не к Дену. Просто в управу, к стражникам. Я смогу сказать, убедить…

– Элли, перестань. Сейчас ночь, не надо никуда ехать. Надо просто отдохнуть. Подожди минутку.

Милена ушла, плотно прикрыв дверь, и Элли услышала, что она кому-то настойчиво объясняет, что маленькую графиню беспокоить не нужно. Вскоре сестра вернулась – принесла пижаму, подушку, простынь и клетчатый плед.

– Будешь спать здесь, на диванчике, – определила она. – А завтра будет видно.

Милена не сказала Элли, что не собирается ждать следующего дня. Внутри нее, быстрой, прямой, деловитой, всегда горел едва сдерживаемый огонь. При мысли, что придется томиться до утра, он жег душу просто нестерпимо.

Она вышла из каминной комнаты и нашла Генриора – это было нетрудно, тот руководил слугами, которые прибирали в Белом зале: они уже смели серпантин, сняли праздничные украшения и фонарики, а теперь иначе расставляли столы. Голос у него был такой же, как всегда: уверенный, низкий, отчетливый, но, если прислушаться, можно было понять, что он прячет за уверенностью и раздражение, и надрыв, и печаль.