Жест Лицедея

— Семьдесят копеек, — робко произнес он, напуганный моими пожеланиями. Смотрел на меня он, конечно, ошарашено. Еще бы, какой-то дрыщ, явно младше его лет на пять, ведет себя борзо и, несомненно, при бабках. И добавил, — Но юный господин, я обладаю лишь искусством возможного.

— Валяй! Сделай возможное! Все возможное! — и мысленно добавил, а невозможное — уже мой удел. Не зря я постигаю магические науки.

Паренек действительно старался, стриг аккуратно, приглаживал, увлажнял, подравнивал. Ублажал морду каким-то кремом, брил редкую поросль. И вот вам — сусел красава лыбится в зеркало. В самом деле стал я чуть приятнее. С таким вряд ли кто пожелает в десна биться, но сильного отвращения уже не вызываю. Пареньку я дал рубль — сдачи не надо. И в миг, когда монета упала в его руку, нечто в голове внятно сказало мне: «Быстро на пол!»

Я и представить не успел, как бы это глупо смотрелось со стороны, но как стоял, так и рухнул под кресло. Упал точно на мои состриженные волосенки. В этот момент прозвучали выстрелы:

— Бум! Бум! Дзынь! Шмяк!

Паренек-цирюльник упал рядом со мной. На нас посыпались куски разлетевшегося зеркала. Душно запахло парфюмом из разбитого флакона — ароматная жидкость стекала на меня. Я не успел разглядеть подонка, сделавшего это. Лишь краем глаз засек, как чья-то невысокая фигура, широкая плечами, в тюбетейке и азиатском халате скрылась за повозкой.

— Живой? — я поднял голову.

— Не знаю… — цирюльник испуганно лупал бледными глазками.

— М-да, нехорошо вышло, — я приподнялся, понимая, что продолжения не будет. Не будет сейчас. А вот дальше… Это дурное предчувствие, будто за мной кто-то увязался и разлетевшееся от пуль зеркало, навевало дурные мысли: «А может сусел все-таки кому-то нужен? Вернее, не он сам, а его жизнь? Кто-то решил, отобрать ее?». Что-то слишком много сюрпризов приготовил мне сегодняшний день. Хотя вчера тоже было весело. Ну например, вчера я умер, потом стал суслом, а потом мне понравилась Наташа. Вместе с ее мамой и служанкой Леночкой. Плюс меню в моей голове и первые успехи в магии. Ничего себе так — вполне насыщенный впечатлениями день.

— Ты не ранен, нормально все? — я встал, поглядывая на паренька, достал купюру в двадцать рублей и положил на стол, рядом с его набором ножниц. — Вот тебе хоть какая-то компенсация.

— Спасибо, — он постепенно приходил в себя, поднялся с пола, поглядывая на меня и, видимо удивляясь мой невозмутимости. А когда увидел купюру, оставленную мной, то явно обрадовался и на этой волне решил просветить меня так: — Вам, юный господин, если желаете попасть в истинно качественную цирюльню, то надо в Романские термы. Это сразу за Воротами Адриана. Вы же не из Анталии, верно? Наверное, с северных земель?

Я кивнул, и он, вдохновившись своей полезностью, продолжил:

— Термы там истинно римские. Все как в старые времена. И цирюльни там ого-го! Магические масла втирают, такие маски накладывают, что потом себя от радости не узнаешь!

— Интересная тема, — согласился я, захрустев битым стеклом под ногами. — Скажи, друг, а как давно отсюда римляне ушли, если термы еще до сих пор в норме?

— Как вы не знаете вообще о нашей губернии? Римляне были здесь до восемь тысяч четыреста двадцать первого года! Пока Святейший князь Святослав Игоревич не изгнал их, — разъяснил паренек, бережно убирая мою купюру.

— Очень приятно слышать. А сейчас какой у нас год? — наверное это я зря спросил.

Паренек нахмурился и посмотрел на меня с подозрением. Потом сообщил уже не так охотно:

— Девять тысяч пятьсот двадцать третий… — и добавил для верности. — От Первой Молнии Царя Небесного!

— Напомни, друг, а куда эта первая молния угодила? — решился я еще на один опасный вопрос.

— Как куда? В нее… В первую женщину — Еву. От нее же мы, славяне пошли, — он раскрыл пошире бледные глазки.

— То есть она после этого начала рожать славян? — полюбопытствовал я: все равно уже спалился на полной некомпетентности.

— Ну как вы можете это не знать?! — теперь он уставился на меня с возмущением, будто я сказал что-то оскорбительное. Он очень внятно проговорил: — Разделилась она от этого на много женщин, три из которых оказались славянками!

— Спасибо, друг. Как-то это важное происшествие я запамятовал. Вчера, знаешь ли, траванулся грибочками, и такое в голове твориться, что не все могу вспомнить, — поделился я своей печалью, заготовленной на подобные случаи. — Кстати, я — граф Разумовский Александр Петрович. Если какие проблемы, обращайся.

— Ага, Ваше Сиятельство, — паренек расплылся улыбке.

Явно не поверил, щегол. Ну и бог с ним. Я покинул цирюльню и направился назад, намереваясь купить по пути цветы в лавке на углу с Приморской. Пусть думает цирюльник обо мне, что хочет, но я реально граф, и меня так же реально пытались завалить. Вот теперь будут вопросы к Весериусу. Пусть поделится размышлениями, в какую блудню он меня втянул. Кстати, немаловажный мазок по живописному полотну событий: я вообще не испугался. Видимо, после знакомства с жизнью после смерти, смерть представляется очень прикольной штукой.

Уже подходя к нашему дому, неся пышный букет красных роз, я подумал, что стоило купить еще один букет или даже два. Ведь у меня осталось больше двухсот рублей, это при том, что я приобрел для себя компактную кожаную сумку с ремешком через плечо, мундштук средней длинны, спички и две пачки сигарет. Наверное, не стоило мне начинать курить, но эти два дня так потрепали мои нервы, что сложно отпустить эту скверную привычку. И если так разобраться, я теперь маг: мое здоровье тоже в моих руках. Ведь со слов Весериуса, хорошие маги живут многие сотни лет и даже тысячи: в общем, пока не настрохренеет.

Бутылку с игристым и конфеты я сразу спрятал у себя в шкафу, цветы пока оставил прямо на письменном столе. Тихонько вышел. Из комнаты Наташи доносился еще неизвестный мне строгий женский голос — наверное, у сестренки еще шли занятия. И это очень хорошо, как раз удобный случай, сделать все, что я задумал. Леночку я нашел в той же подсобной комнате, где впервые увидел вчера.

— Александр Петрович… — она повернулась ко мне с растерянной улыбкой, явно разглядывая меня и в то же время тушуясь. Пытаясь понять, что так изменилось в моем лице и тут же отводя взгляд.

— Лен, медвежонка хочу передать твоей дочке, — явил из-за спины косолапого, перевязанного розовой ленточкой, под которой топырилась шоколадка и маленькая упаковка ирисок.

— Но Александр Петрович… — она даже убрала руки за спину.

Казалось, сейчас заплачет.