Страница 125 из 135
спросу служитель, очевидно, не имел права. Но иногда даже такой примерный
служитель выходил из себя, он возвращался к своей тележке, садился на папки с документами, вытирал пот со лба и какое-то время ничего не делал, только беспомощно болтал ногами. Тут все вокруг начинали проявлять большой
интерес, везде слышалось перешептывание, ни одна дверь не оставалась в покое, а сверху над перегородками то и дело выскакивали странные, обмотан-ные платками физиономии и беспокойно следили за происходящим. К. обратил внимание, что среди всех этих волнений дверь Бюргеля осталась закрытой
и что, хотя служители уже прошли этот конец коридора, Бюргелю никаких документов выдано не было. Может быть, он еще спал при таком шуме, значит, сон у него вполне здоровый, но почему же он не получил никаких документов? Только немногие комнаты, и притом явно необитаемые, были пропущены. В комнате Эрлангера уже находился новый и весьма беспокойный жилец; должно быть, он форменным образом выжил оттуда Эрлангера еще с ночи, и хотя это никак не соответствовало выдержанному и уверенному поведению
Эрлангера, но то, что он должен был поджидать К. на пороге комнаты, явно
подтверждало такое предположение.
От всех этих сторонних наблюдений К. постепенно возвращался к наблю-дению за служителем. К этому служителю никак не относилось то, что К. слыхал о служителях вообще, о том, что они бездельники, ведут легкую жизнь, высокомерны; очевидно, бывали среди них исключения, или, что вероятнее, они принадлежали к разным категориям, и, как заметил К., тут было немало разграничений, с которыми ему до сих пор не приходилось сталкиваться.
Особенно ему понравилась неуступчивость этого служителя. В борьбе с этими маленькими упрямыми комнатами — а для К. это была борьба именно
с комнатами, так как их обитателей он почти не видел, — этот служитель нипочем не сдавался. Правда, он уставал — а кто не устал бы? — но, быстро
отдохнув, соскакивал с тележки и снова, выпрямившись, стиснув зубы, наступал на упрямые двери. Случалось, что его наступление отбивали и дважды и трижды, причем весьма простым способом — одним только дьяволь-ским молчанием, — но он и тут не сдавался. И так как он видел, что открытой атакой ему ничего не добиться, он пробовал действовать по-другому:
404
ф. кафка
если К. правильно понял, прибегал к хитрости. Для виду он оставлял дверь
в покое, давая ей возможность, так сказать, отмолчаться до конца, направлял-ся к другим дверям, через некоторое время снова возвращался, подчеркнуто
громко звал второго служителя и начинал наваливать у порога запертой двери
груду документов, словно изменил свое намерение и не намеревается более ли-шать данного чиновника документов, а, напротив, готов снабдить его новыми.
Потом он проходил дальше, не спуская, однако, глаз с той двери, и, когда вскоре чиновник по обыкновению осторожно открывал дверь, чтобы забрать бумаги, служитель двумя прыжками подлетал туда и, сунув ногу в дверную щель, заставлял чиновника вступать с ним в переговоры лицом к лицу, что обычно
вело к более или менее удовлетворительному соглашению. А если этот прием
не удавался или казался ему неправильным по отношению к какой-нибудь двери, то он пробовал действовать иначе. Например, он переключал внимание на
чиновника, домогавшегося документов. При этом он отодвигал в сторону второго служителя, довольно бесполезного помощника, работавшего чисто автоматически, и сам начинал уговаривать чиновника таинственным шепотом, глубоко просунув голову в его комнату, наверно, он давал ему какие-то обещания
и уверял, что при следующем распределении тот, другой, чиновник будет соответственно наказан, во всяком случае он часто показывал на дверь соперника
и даже смеялся, насколько позволяла ему усталость. Но бывали — раз или два —
и такие случаи, когда служитель отказывался от всяких попыток бороться, хотя К. полагал, что это было только притворство, имевшее, по-видимому, свои основания, служитель спокойно проходил дальше, не оборачиваясь, терпеливо сносил шум, поднятый обиженным чиновником, и только его манера время от времени надолго прикрывать глаза показывала, как он страдает
от шума. Постепенно обиженный чиновник успокаивался, и как заливистый
детский плач постепенно переходит в редкие всхлипывания, так и его выкрики становились реже, но, даже когда наступала тишина, вдруг снова раздавался одинокий вскрик, неожиданно коротко хлопала дверь. Во всяком случае, все показывало, что и тут служитель поступал совершенно правильно. В конце
концов остался только один чиновник, который никак не желал успокоиться, он умолкал, но только чтобы перевести дух, а потом снова начинал орать
пуще прежнего. И было не совсем понятно, чего он так кричит и жалуется, может быть, вовсе не из-за распределения документов. За это время служители
уже окончили свою работу, и на тележке, по недосмотру помощника, остался
один-единственный документ, в сущности, просто бумажка, листок из блокнота, и теперь они не знали, кому же его выдать. «Вполне возможно, что это
мой документ», — мелькнуло в мыслях у К. Ведь староста Деревни все время говорил, что дело у К. ничтожнейшее. И хотя К. сам понимал всю смехо-творность и необоснованность своего предположения, он попытался как бы
невзначай подойти к служителю, который задумчиво просматривал бумажку; это было не так-то просто, потому что служитель никак не отвечал взаим-ностью на приязнь К. и даже в самом разгаре своей трудной работы всегда
Потом он проходил дальше, не спуская, однако, глаз с той двери, и, когда вскоре
чиновник по обыкновению осторожно открывал дверь, чтобы забрать бумаги, служитель
двумя прыжками подлетал туда и, сунув ногу в дверную щель, заставлял чиновника
вступать с ним в переговоры лицом к лицу…
406
ф. кафка
находил время в сердцах или с нетерпением оборачиваться на К., нервно дер-гая головой. И только сейчас, после окончания раздачи документов, он как будто немного забыл о К., да и вообще стал как-то равнодушнее, что было понятно при таком сильном утомлении, и с этой бумажкой он тоже долго во зиться
не стал, может быть, он ее и не прочел, только сделал вид, и хотя тут, в коридоре, он, вероятно, каждому обитателю комнаты доставил бы удовольст вие, вручив ему эту бумажку, он решил по-другому: видно, ему надоело раздавать
документы, и, приложив палец к губам, он сделал знак своему помощнику —
молчи! — и, не успел К. к нему подойти, разорвал бумажку на мелкие клочки
и сунул их в карман. Пожалуй, это было первое нарушение, которое К. заметил в служебных делах, хотя, возможно, он и это понял неправильно.
Даже если имелось нарушение, оно казалось вполне простительным: при
порядках, царивших тут, служитель не мог работать безукоризненно, и все на-копившееся раздражение, нервная усталость должны были однажды проявиться, и если это выразилось только в уничтожении маленькой бумажки, то
было еще вполне невинной выходкой. Ведь в коридоре все еще раздавался
визгливый крик господина, который никак не мог успокоиться, а его коллеги, до сих пор не проявлявшие особой солидарности, теперь единодушно поддерживали эти выкрики; постепенно стало казаться, будто этот господин взял на
себя задачу шуметь за всех, а остальные подбодряли его возгласами и кивками, чтобы он не умолкал. Но служитель уже никакого внимания на них не обращал, свою работу он закончил, глазами показал второму служителю, чтобы тот
взялся за поручни тележки, и оба ушли, как и пришли, только веселее и быстрее, так что тележка даже подпрыгивала перед ними. Только раз они вздрогну-ли и оглянулись, когда непрестанно вопящий господин, у дверей которого
толкался К. — ему очень хотелось понять, чего тот, в сущности, хочет, — вдруг, не добившись ничего криком, очевидно, нащупал кнопку электрического