Прямой наследник

Буйство стихии, неслышные на фоне треска горящего дерева крики, цепочка с ведрами от берега Пажи до самого верха горки, где стоял Радонеж, грозная стена огня...

Время от времени из багряного ужаса выскакивал кто из жителей или моих спутников, бегом влетал в реку и, мокрый с ног до головы, бросался обратно. Бог весть, сколько это продолжалось, но понемногу огонь затухал, его загоняли в углы, окапывали и проливали и не давали спрыгнуть с горушки вниз, туда, где стояли амбары и овины.

Управились к вечеру, отстояв запасы, потеряв избы мужиков и терем волостеля, коий выставил уцелевшие в глубоком подполе бочонки с квасом.

— Ништо, княже, отстроимся, — как один отвечали уставшие мужики, хлебая приготовленное женками варево, когда я обходил наспех устроенные шалаши погорельцев.

Вот тоже вызов, не слабее набегов — сколько всего в пожарах сгинуло! Все же деревянное, одна искра и города нет. Москва капитально многажды горела, дотла и не только после набега. Я ведь не зря грозился вешать за открытый огонь в городе, но пока не начнется массовое строение из камня или кирпича, все так и будет — пепелище, погорельцы, шалаши... Пожарные щиты, что ли, вводить? Багры да крючья хотя бы, но это опять утыкается в вопрос, от которого я скоро выть буду «Где взять железа и побольше, побольше?»

— Ништо, мужики покамест так поживут, к зиме землянок нароем... — успокаивал меня тем временем и волостель.

— Так вона, у тебя лес заготовлен, чего ж клети не поставить? — удивился я, указав на лежащие поодаль хлысты, не затронутые пожаром.

— То на твои, государь, хлева и амбары припасено.

— Перебьемся, строй для людишек. И вот что — поставь сразу кирпичный заводец, глина у тебя по берегам есть.

— Зачем? — удивился уже волостель.

— Печи класть с трубами, по белому, от огня бережение больше. Сведущего человека я тебе пришлю, пока глины накопайте.

— Так не управимся, столько дел же, а еще жать...

Сотский под моим взглядом уверенно кивнул — поможем, не впервой.

Утром, когда мы добрались до Троицы, там уже знали о пожаре в Радонеже и крепкий запах гари, исходивший от наших одежд, никого не удивил.

Дионисий-келарь часа два таскал нас с приехавшими ранее Ховриными по делянкам. Делился успехами и отдельно похвастался, что начал отбирать более крупных кур.

— А еще мыслю отбирать несушек, у коих яйца крупнее.

— Смотри, отче, и от каких петухов, бо всегда от двух родителей зависит.

Яйца тутошние смешные, мелкие, не как перепелиные, но не сильно-то и больше, никакого сравнения с моим временем. Мне, чтобы наестся с утра, хватало на омлет четырех яиц, а здешних уходит восемь! Кстати, омлет, вернее, яичную болтушку на молоке, я научил стряпух готовить, не дожидаясь прихода столь важного знания с запада. Чего там уметь-то — взбил яйца с молоком, сыпанул муки и вперед, на сковородку! Самое сложное, кстати, оказалось добыть нужную сковородку — тяжело тут с чугуниной, да еще с толстым дном. Спецзаказ, в общем. Ничего, Дима вроде бы нашел чеха, сведущего в металлургии, начнет Устюг свиное железо да уклад гнать в промышленных количествах, Дионисий выведет породу несушек... Вот только доживу ли.

После того, как келарь умелся по своим монастырским делам, мы засели в горнице княжеского терема, выстроенного для меня о прошлом лете, при распахнутых по теплу окошках, за столом с кувшинами разного квасу.

— Лепо, вельми лепо! — покрутил в руках склянку Григорий Ховря, почтенный старец с заметным и по сей день греческим акцентом.

Молодой да старый, со здоровенными ромейскими шнобелями, глаза черные, а вот мастью разные — у Григория кожа смуглее, а волос белее. И что забавно, так и в одежде — опашень темно-синий, а вот пуговицы серебряные, супротив светло-зеленого с костяными запонами у Владимира. Но обшлага у обоих шиты жемчугом одинаково — не иначе, одна мастерица делала, по тому же образцу.

Выехал Григорий еще с отцом уже лет сорок тому назад из крымского княжества Феодоро, которое — внезапно! — существует до сих пор. Писались Ховрины потомками этих самых князей и чуть ли не византийских императоров из династии Комниных, хотя это вряд ли, скорее всего, приврали при натурализации. Но люди весьма сведущие в «бизнесе и финансах», оттого и Стефан Ховря казначействовал, и Григорий Стефанович после его смерти пост унаследовал, и Владимир Григорьевич растет на смену в то же место. Двойную запись они у меня мигом просекли и немедленно внедрили — им-то проще, обученный персонал мал-мала имеется.

А стекло на пробу потихоньку начали дуть тут же, в Троице — как Дима скинул технологию, так и наладились. И не «вельми лепо», а кривенько и косенько, но зато свое, а не за бешеные деньги покупное. Лепо же будет, когда опыта наберутся.

— Кривовато, — в тон моим мыслям посетовал Владимир, приняв бутыль. — Фрягам да ганзейцам не продать.

— Верно, до немцев мы пока не доросли, — согласился я, — зато можем стеклянные бусы и безделушки выделывать.

— А зачем немцам бусы? — синхронно уставилось на меня семейство Ховриных. — Им пушнину подавай, сало да деготь с пенькой.

— Так у сыроядцев бусы на пушнину и менять.

Метода известная, опробована европейцами в покамест неоткрытой Америке. Причем она не требует завоевания а наоборот, крепко привязывает экономически. Мы же не протестанты, чтобы попутно индейцев сгонять с земли и вообще уничтожать, у нас все инородцы, мирные и немирные, до XXI века в сохранности дожили. Тот же академик на приеме в Кремле рассказывал, что ясачных (то есть таких, кто платил ясак — невеликий налог пушниной) злобное и в край тоталитарное Русское царство берегло, холило и лелеяло. Потому как источник экспортного товара повышенного спроса. Случалось, воеводы инородцев и примучивали, но это шло именно что вразрез с установками сверху. Конечно, в условиях индустриализации и урбанизации малым народам выживать непросто, ну дак это и не осознанная колонизаторская политика, а общемировой процесс. Нивелируются малые нации, никуда не деться.

Так что покамест поторгуем, а как возьмем эти земли под руку, точно так же установим небольшой ясак.

— А это что? — Владимир вытащил из ящичка коричневатый брусок. — Дегтем пахнет...

Григорий последовал его примеру и поднес к носу светло-зеленоватый:

— А этот мятой. Так что это?

— Мыло. С разными добавками, вот зеленое — хвойное, красноватое — с шиповником, но все с конопляным маслом.