Страница 37 из 40
— Вот возьмите…
— Вы совсем осатанели? Вы что это мне тычите? Уберите ваши деньги!
— Прошу вас, мне срочно с ней надо поговорить…немедленно!
— Уходите! Я охрану позову!
— Возьмите! Мне ненадолго! Только присмотрите, чтоб нам никто не мешал!
А я смотрю вдаль на ее палату. Успею добежать, толкнуть дверь и закрыть изнутри? Должен успеть. Я всегда быстро бегал. И тот пень у двери смотрит на меня подозрительно. Сейчас кинется к нам если она охрану позовет. Должен успеть. Конверт в руки ей сунул.
Дернулся и бегом по коридору к палате. Сзади вопль старшей медсестры, я слышу, как орут охранники. К черту вас, ублюдки. МНЕ НАДО ЕЕ ВИДЕТЬ! Я ради этого больницу на хер снесу! Дверь настежь, впрыгнул в палату и изнутри на замок, стульями подпираю, а она на постели вскакивает. Смотрит на меня во все глаза, и я к ней. Какая маленькая, какая она у меня маленькая, бледная, тоненькая вся. Страшно прикоснуться.
— Успел? Успел? Ты не…не избавилась?
Быстро-быстро кивает и хватает меня за руки, а я ее хватаю и к себе жму со всей дури, меня трясет всего так сильно, что кажется зубы раскрошатся. Вот так да, самое правильное это ее к себе прижимать, это дышать ее запахом, голос слышать и понимать, что никогда больше не выпущу из рук. Какое же оно хрупкое мое счастье. Я до него дотрагиваюсь, и оно трепещет в моих руках. Заглядываю в голубые глаза полные слез и вижу в них свое отражение и отражение своего безумия.
— Девочка моя…наврали все. Можно нам, слышишь? Нам можно!
— Я знала…я не смогла. Я бы все равно не смогла его убить…Дима, это же наш ребенок. Наш, понимаешь?
— Не смогла?
— Не смогла! Я отказалась!
За руку меня схватила и к животу прижала.
— Они…они говорят, что не выношу, что это конец. А я… я не могу его убить, понимаешь? Они меня в операционную привезли и УЗИ сделали, а у него сердечко бьется, представляешь? Тук-тук-тук! Наше с тобой сердечко. Слилось в одно и бьется. Как я его убью? Значит так надо…значит мы с ним вместе будем до самого конца. Я теперь никогда от него не откажусь. Чтоб они не говорили. Мы с ним вместе….Или здесь или там. Как я ребенка убью, Дима?
— Мы вместе…у нас бы родились другие дети, психолог? Может стоит послушать врачей?
С сомнением…мне страшно говорить, мне кажется я ступаю в темноте по тонкому льду и иду по нему наощупь.
— Я не хочу других. Я этого хочу. Он же уже живет. Крошечный такой. Внутри меня. Я не могу. И ты не проси меня, Дима. Если снова за этим пришел — уходи. Я не избавлюсь от ребенка. Мы с ним теперь вместе до самого конца! Слышишь? Я так решила. Все ради него вытерплю и иголки и капельницы, и уколы и постель эту и больницу. Я теперь знаю зачем все это, понимаешь? Зачем я…
И моя улыбка медленно сползает с лица. Что значит до самого конца? Что она такое говорит?
Обними меня, Дима. Я теперь счастливая. С тобой… столько лет мне все запрещали. Столько лет запирали в комнате… а теперь я живу. Отнеси меня к окну, Дима, пожалуйста. Хочу посмотреть, что там на улице. У самой сил нет дойти.
Я прижал ее к себе и до крови прокусил щеку, чтобы не рычать, не реветь в голос от отчаяния и неверия. Чтоб не орать «нет», разрывая горло. Этого ведь не может быть. Она такая красивая, юная, талантливая. Она сама жизнь? О какой смерти мы тут говорим! Она не может умереть… не она и не ребенок. Что значит не успеем? Что значит это конец?
Принес ее к окну, а она голову мне на плечо положила и водит пальчиком по моей щеке. Мы молчим. Долго молчим, потому что говорить не хочется, да и не нужно. Я ее держу, а она меня за шею обняла и прижалась ко мне.
— Мне сон приснился… моя сестра села рядом со мной на постель и сказала, что, если на Новый Год выпадет снег, мы с малышом не умрем. Значит, еще не пришло мое время и ребенок выживет. Он ведь выпадет, правда? Снег? Выпадет, Дима?
Я посмотрел на лужи, на грязь и слякоть. Какой снег?… Его до середины января нет в прогнозе. Не зима, а болото. Но я повернулся к ней и, отвернув от окна, прижался губами к ее лбу, не сдержав стон. Маленькая моя…сердце сжимается. Конечно ей страшно и мне до боли, до судорог страшно. И за нее и за ребенка страшно и как правильно поступить я тоже не знаю. Потому что не видел смерти никогда и видеть не хочу. Потому что я за нее бороться буду за девочку мою.
— Конечно, выпадет, психолог. Обязательно будет снег. Ты мне веришь?
Склеры невыносимо обожгло солью, но я проглотил огненный комок и посмотрел ей в глаза. На худеньком личике они казались такими большими. Такими светлыми. ЕЕ вера в меня вот что давало мне силы жить дальше, вот что делало меня настолько мощным. Никто и никогда в меня не верил. Кем я был для всех? Проституткой, подстилкой? Ходячим вибратором. Кто смотрел на меня как на человека? Только она посмотрела…и я за отражение в ее глазах сдохнуть готов.
— Верю… Я тебе верю.
Он выпадет. Этот проклятый снег обязательно выпадет. И сам себя ненавижу за эту ложь. Не выпадет! Не бывает чудес! Всю неделю плюс пять будет!
Когда от нее вышел передо мной завотделением выросла. Ольга Ивановна. К себе позвала. Я знал о чем она будет говорить.
— Вы должны понимать, что на кону сейчас жизнь пациентки и аборт — это самое верное решение. Он разгрузит организм и сердце получит передышку. С ее проблемой вообще беременеть было нельзя.
— Я понимаю. Но…она не хочет. И я не могу ее заставить.
А самого корежит всего, говорить не могу, голос срывается и кажется, что кожа лоскутами слазит с изнанки. Я сейчас просто не сломаюсь, на колени рухну и буду рыдать. От безысходности, от необратимости, от какого-то жестокого понимания, что я ничего не контролирую и решать тоже не могу.
— А надо бы смочь. Потому что счет не дни, а на часы. Ее анемия не позволяет нам оперировать. Мы словно ходим по кругу. Беременность ухудшает ситуацию.
— Что я ей скажу? Убей нашего ребенка?
— Спаси свою жизнь!
— Она не видит своей жизни без этого ребенка. Отнимем его и она…она не сможет дальше жить. Понимаете? Этот ребенок и есть ее надежда! Он не дает ей сдаться! Она борется ради него.
Если бы я мог и знал, что она меня услышит, а прийти и снова потребовать избавиться от малыша я не мог. У меня бы язык не повернулся. Я бы просто не произнес эти слова вслух. Черт, да я бы лучше откусил этот сраный язык на хрен.
— Эта неравная борьба. И я ничего обещать не могу. Только выжидать. Будьте готовы ко всему!
* * *
Я шел по улице, наступая на лужи, и ревел. Не мог сдержаться. И пусть кто угодно сотрясает воздух, что мужчины не плачут. Хорошо. Значит, я не мужчина. Потому что меня разрывало на части такой адской болью, что казалось, я ее просто не выдержу. Иду мимо витрин магазинов и не знаю, куда иду и какой в этом смысл… Остановился напротив книжной лавки, закурил, глядя на витрины и на свое отражение. Плачущий клоун, Казанова, потерпевший полное фиаско, неудачник. Я никогда не верил в счастье… а когда поверил, оно начало просачиваться сквозь мои пальцы. И будто не было его счастья этого. Сколько я его чувствовал? Минуты, часы? Несколько дней за всю свою жизнь.
Затуманенный взгляд просочился сквозь стекло. На полках сказки стоят, гирлянды развешаны, елка мерцает. Кто-то еще верит в чудо… а мое умирает там в больнице, и я ни черта не могу сделать. Взгляд зацепился за книгу с обложкой с деревом, на котором висит один единственный лист. Автор О’Генри… И я когда-то этот рассказ читал…
Словно ударом под дых…Я выкинул сигарету и схватил свой сотовый, лихорадочно набирая номер Осы.
— Мне нужно продать мой сотовый. Знаешь кого-то, кто купит?
— Ты чего?
— Мне очень надо!
— Зачем?
— Потом скажу. Так знаешь?
— Я куплю.
— Отлично. Когда?
— А когда надо? Могу после Нового года.
— Нет! Мне надо вчера!
— Понял. Деньги кину на карту. Сотовый отдашь после праздников.