Безбожный паладин

— Насколько мне известно, зверолюдей в больших селениях и городах практически не считают за людей, не так ли Шино? — спрашиваю я, глядя в упор на кошкодевушку. Та нехотя кивает. — Прошу, не забывайте, что сейчас вы играете роль подчиненных мне слуг и рабов. Чуть что — бросайте все и обращайтесь ко мне. Вступать в бой разрешается лишь в самом крайнем случае, когда вам грозит непосредственная опасность. В общем, не мне вас учить, разберетесь сами. Но учтите, кто будет создавать много проблем, останется сторожить поместье, когда мы туда доберемся, в то время как все остальные пойдут со мной исследовать Центр. Или вообще отправится домой!

Притихшие девушки согласно закивали. Осмотрев свое разношерстное воинство, вздыхаю и спрашиваю у Гурри, сколько осталось до селения. Впрочем, в отдалении уже видны домишки. Активируем маскировку, превращаясь в настоящий караван, одеваемся попроще и готовимся к встрече с местными. Забегая вперед, скажу, что она вышла незабываемой...

Это действительно большая деревня с мощными укрепленными стенами и рвом не меньше двух метров, окружающим ее по периметру. Она больше напоминает сторожевую крепость, нежели мирное поселение. Подъехав ближе, видим на его дне вкопанные острые колья с белеющими костями диких животных. Высокоуровнего монстра, конечно, такое не остановит, но не думаю, что они атакуют человеческие поселения. В противном случае, чудовища уже давно бы стерли с лица землю всю человеческую расу. Кроме стен и рва на страже деревни находятся грубо сколоченные сторожевые вышки. Нас заметили издалека и наверняка предупредили старосту, так как стоит нам подъехать ближе, как нас заставляют окриком остановиться и выйти наружу.

Я слезаю с телеги, закидывая поводья. Между прочим, Гурри «вылепила» тягловых животных, выглядящих один в один как самые настоящие. Они переминаются с копыта на копыто, храпят и посматривают по сторонам, вот только срок их «жизни» строго ограничен. В сопровождении Масяны, подхожу к закрытым воротам.

— Кто таков? По какому делу? — кричат сверху. Задрав голову, вижу двух парней в кожаной, но далеко не самой качественной броне с луками и пожилого мужика самой обыкновенной наружности. Очевидно, староста. Отвечаю, как условились по легенде: сын лорда, еду домой с Академии с караваном. Все как обычно. Нас пропускают, предупредив, что в деревню гостит кто-то из церкви, советуя лишний раз не попадаться на глаза служителям. Уверяем, что ничего плохого за нами не числится, и спрашиваем, где можно переночевать, а заодно перекусить. Оглядываюсь, но не вижу на улицах, в общем-то, не самой страшной деревни ни одного местного кроме охраны, но решаю пока не лезть с вопросами.

Пока староста рассказывает, как проехать к местному трактиру так, чтобы не утонуть в грязи, Шино дергает чутким носом:

— Рич, — говорит она слегка обеспокоенно. — Где-то пожар? Что-то горит!

— Ведьму жгут, — услышав ее речь, объясняет один из лучников, с виду самый обыкновенный деревенский детинушка. — Вот все свободные и пошли глядеть. Дело-то редкое!

— А как нашли ведьму? — спрашивает, напрягшись Масяна. — Что она сделала?

— Дык, наговаривала она, — разводит руками староста, толкая парней в сторону вышек. Те, повздыхав, полезли обратно. — Молоко скисало, коровы не телились. Темыч... Ну один из наших, видел, как она ночью с кладбища шла, а как его увидела, заголосила дурным голосом и в оборотня превратилась! Народ давно говорил про нее, а тут священнослужители проезжали. Ну, решили проверить. Оказалось — точно ведьма! Да не одна, а с матерью! Вот и жгут проклятых!

— А пойдем проверим, — говорю я, чувствуя неладное. С одной стороны, неохота вмешиваться в чужие дела. С другой, что-то словно толкает меня в сторону зарева.

— Смотреть — пожалуйста, — пожав плечами, говорит староста. — Только не прогневайте Церковь! Не знаю, чему вас учат в академиях-шмакадемиях, но тут мы сами себе голова!

Он уходит, а мы торопимся успеть на сожжение ведьмы. Далеко идти не приходится. Через несколько улочек мы выруливаем на центральную площадь, где собралось почти все свободное от дел население деревни. В центре представления стоят две наспех собранные стелы, одна из которых объята пламенем. Я с трудом могу разглядеть обугленную фигуру, прикованную к столбу. Но переведя взгляд на второй столб, вокруг которого ходят подозрительно знакомые монахи в черных рясах с капюшонами, скрывающими их лица, вижу совсем молоденькую рыжеволосую девушку, почти девочку, крик которой не слышен из-за треска костра и шума собравшихся людей. Кстати, совсем не похоже, чтобы крестьяне радовались торжеству справедливости. На лицах некоторых явно написана скорбь и сочувствие, но страх перед служителями церкви пересиливает все остальные эмоции.

Один из монахов поднимает руку и выходит вперед. Шум стихает в мгновение ока.

— Ныне умерщвление старой ведьмы, сожительницы Хаоса и виновной в многочисленных прегрешениях завершено! — громко объявляет он. — Приступаем к суду второй, вина которой была доказана в присутствии свидетелей и перед лицом Единого!

Он поворачивается лицом к осужденной и повышает голос:

— Признаешь ли ты, проклятая ведьма свою вину в наговоре и темном колдовстве? Оборотничестве и умерщвлении скотины? Нападениях на жителей и сговоре с Диаваолом? Отвечай и будь правдива перед лицом Единого! И, быть может, Он простит тебя!

— Я не виновна! — звонко кричит девочка. — Клянусь Единым, невиновна! Я не делала ничего из этого! Убийцы! Проклятые душегубы! Вы убили маму! За что?!!

Другой монах ловко затыкает ей рот, а монах поворачивается к слегка зашумевшей толпе, разводя руки:

— Вы слышали ведьму, — говорит он. — Она вновь солгала перед лицом господним!

Он продолжает говорить, а третий монах, тем временем, заканчивает ровнять поленницу. Я подаю знак Масяне, и начинаю пробиваться через людское море. Наконец, наступает момент, когда первый монах принимает горящий факел из рук другого и походит к поленнице.

— Наступает момент очищения, братья и сестры! — орет он. — Очистим же душу грязной ведьмы во имя Единого!

Он поднимает руку и в тот же момент вскрикивает от боли! Метко пущенный кунай пробивает его ладонь, заставляя выронить факел. Морщусь на бегу. «Надо было в факел, а не в руку кидать!» — грозя кулаком смущенной куноичи, показываю ей я. Секунда — и выпрыгиваю прямо к поленнице, пинком выбивая тлеющий факел подальше от руки второго монаха, который тянется к нему.

— Не советую! — грозя обнаженным мечом, говорю, вставая между монахами и факелом...

Глава 3. Сжечь нельзя помиловать?

Ситуация хуже не придумаешь: представительство святой Церкви, пусть и непонятного мне вероисповедания в какого-то Единого (в Тираниила что ли?), на одной стороне импровизированной сцены, я в богато расшитом камзоле, выдающий себя за сына богатенького лорда (кому какое дело, что его земли еще далеко?) на другой, рыжеволосая девочка, привязанная к столбу (типа, ведьма) посредине, и многочисленная толпа местных, пока соблюдающих нейтралитет, вокруг всех нас. Где-то за спинами селян, конечно, подползает подкрепление в виде тяжелого бронированного транспорта с пехотой внутри, но без моего приказа — это лишь персонал и охрана мелкого каравана.

— По какому праву, — низким утробным голосом спрашивает главный монах, на рясе которого я теперь вижу золотое тиснение в виде все того же куполообразного креста. — Кто вы такие чтобы вмешиваться в деяния пресвятой церкви и ее верных слуг?! Вы отдаете себе отчет...?

— Ой, заткнись! — перебиваю его равнодушным, даже ленивым голосом. — Церковь далеко, а я — сын великого графа Гаусса фон Лихбенштейна, приближенного к самому Императорскому двору, прямо перед тобой, ты, зарвавшаяся мразь! Ты на кого руку поднял, говно ты в рясе? Думаешь, раз Церковь, то можно брать и жечь любого? Крестосос ты сопливый? Верно я говорю, люди добрые?! — повернувшись к толпе, кричу я.

Нестройный гул одобрения был мне ответом. Оборачиваясь, вижу, как монах поднимает руки к небесам, не желая так просто сдаваться.