Страница 72 из 191
Из допроса Агмета видно также, какие сведения особенно интересовали русское командование, давая общее представление о тех вариантах дальнейшего ведения кампании, которые разрабатывались в ставке Голицына. Пленника подробно расспрашивали о состоянии Перекопа и крымских крепостей. Ответ был скорее обнадеживающим: «А в городех во всем Крыме никаких крепостей не строят и не починивают и перекопской вал по обеим сторонам ворот прежней и починки ему никакой не бывало и чрез тот вал во многих местех лошадми ездят и скотина ходит, а пушак де на Перекопской башне и в Перекопском городке и на раскатах видел он ныне толко всех з десять пушек (при этом А. Кочекаев утверждал, что перекопская артиллерия насчитывает 100 орудий. — Авт.), а в городех в Кезлове и в ыных пушек много, а до нынешняго времяни жили они в Крыму безо всякого опасения». Это свидетельствовало о том, что вопрос о вторжении на полуостров по крайней мере обсуждался и не снимался с повестки дня дальнейших действий русской армии. В связи с этим Голицын уже в который раз проявлял интерес к ситуации с хлебными запасами и конскими кормами на самом полуострове и прилегавших к нему с севера землях, включая и сведения о поджогах степей. Агмет сообщал, что «хлеб ныне в Крыму уже спеет блиско х колосу, да и по сю сторону сеяного хлеба много, а хлеб у них ячмень, рожь, пшеница и просо». По его сведениям, «на речке де Колончаке, которая идучи к Перекопи обретаетца в левой руке, конские кормы были, толко де ныне те кормы обиты едисанцы и горскими черкесы, которые к ним ныне приезжают с табуном». Еще одним важным пунктом для русского командования был вопрос о состоянии османских крепостей на Днепре. План активных действий против них вряд ли существовал, но Голицын явно боялся их усиления и ударов из этого района во фланг или тыл наступавшей русской армии. В связи с этим о гарнизонах крепостей был подробно допрошен А. Кочекаев[730].
Особенно интересовало Голицына то, к какому варианту решения конфликта — военному или дипломатическому — склоняется Селим-Гирей и насколько он в первом случае может рассчитывать на поддержку Порты: «Он же Агметка спрашиван, хан крымской у великих государей милости искать желает ли или он хочет поступать против царского величества войск обороною и от салтана турского помощи он себе надеетца ль и в каком он ныне намерении». Здесь, однако, пленник четкого ответа не дал, заметив лишь, что хану «у султана помочи просить неколи, потому что буде ему салтану ныне пришло время и самому себя оборонять от войны цесарской, как у них в Крыму слух обноситца». При этом якобы польский король присылал хану в Белгородскую орду предложения о перемирии (А. Кочекаев добавлял к этому, что польская сторона требовала Каменца, а Селим-Гирей — не только сепаратного мира, но и якобы участия в боевых действиях против «цесаря»), но было ли оно в итоге заключено, не известно, тем более что военные действия продолжались («нынешние весны которы(е) от салтана турского посланы были в Каменец Подолской запасы и те запасы поляки у них отбили»). Помимо польско-крымских отношений, главнокомандующего интересовала и позиция Запорожской Сечи, недовольной строительством Новобогородицка. Здесь сведения были скорее успокоительными: с запорожцами не только нет никакой «пересылки», но более того, «ныне де казыкерменские татаровя у них запорожцов отогнали с восмсот лошадей»[731].
Указанные выше сведения в основном подтверждались позднейшими более краткими известиями других источников — пленного «черного татарина» Ненисупки (допрошен в Батурине в октябре 1689 г.) и Алексея Ишкова, сына боярского из Ефремова, попавшего в плен в юном возрасте еще во время Конотопского поражения русских войск 1659 г. (отпущен из Запорожской Сечи 31 июня 1689 г.). Ненисупка сходно описывал зимовку ханского двора в Белгородской орде, подготовку крымского войска к отражению русского нашествия и прибытие Селим-Гирея к войскам в последний момент («хан де из Белогородчины наскоро к ним прибежал на другой день, как с государскими войск бои зачалися»). Ишков, повторяя в целом эти сведения, добавлял одну ценную деталь: хан «и прочие с ним воинские люди» прибыли к своей армии уже на пятый день после отправки гонцов и еще до начала боев с русскими войсками, то есть 11–12 мая[732].
Указанные источники позволяют достаточно полно охарактеризовать ситуацию в Крымском ханстве в конце 1688 г. — первых месяцах 1689 г. Ханский двор находился в сложном положении. Селим-Гирей, зимовавший в Белгородской орде, должен был поддерживать интенсивные контакты с османским правительством (даже ездить в Адрианополь в декабре 1688 г.), активно использовавшим татар во главе с калгой на венгерском и сербском театрах военных действий и заинтересованным в их участии в кампании 1689 г. Угроза русского нашествия и необходимость оборонять свой «юрт» требовала от Селим-Гирея значительной дипломатической гибкости: не испортив отношений с султанским двором (здесь уместно напомнить о слухах о его возможной отставке, ходивших в начале 1688 г.), хану было необходимо добиться не только освобождения крымцев от похода на Балканы, но и получить хоть какую-то поддержку со стороны Порты перед лицом столкновения с русской военной машиной. Однако если дипломатическая активность ханского двора реконструируется в самых общих чертах, то сведения о мерах подготовки крымского войска носят вполне конкретные очертания: смотры и усиленная мобилизация с привлечением всех возможных резервов активно проходили в Крыму зимой и весной 1689 г. Оборонительная стратегия крымской верхушки исходила из тех задач, которые поставила себе армия Голицына — именно поэтому калга и нураддин всеми силами старались получить сведения о том, куда будет направлен ее главный удар — на само ханство или приднепровские крепости. В первом случае крымская сторона собиралась дать русскому войску генеральное сражение на подступах к полуострову, во втором — усилить оборону османских крепостей (особенно расположенного на левом берегу Ислам-Кермена) и по возможности не допустить их взятия противником.
Показания пленных и выходца из крымской неволи А. Ишкова, которые служат основой вышеуказанной реконструкции, практически не противоречат друг другу, что позволяет, несмотря на отсутствие источников из крымско-османского лагеря, признать ее в целом верной. Все эти сведения, несомненно, были осмыслены и проанализированы в Разрядном шатре Большого полка, который, таким образом, имел исчерпывающую информацию о сосредоточении противника и его готовности к отпору. Как Голицын использовал эти данные для определения своих дальнейших шагов, показали события середины — второй половины мая.
Сражения в Зеленой и Черной долинах стали главными военными событиями второго похода. Четкая хронологическая канва русско-крымских боев, развернувшихся 15–17 мая[733], основывается в первую очередь на сеунчах В. В. Голицына (о механизме их подготовки и влиянии на информационное поле войны см. в главе 10). Однако с точки зрения описания сути событий донесения главнокомандующего и его сходных товарищей не во всех случаях вызывают доверие и могут быть сущест венно дополнены другими источниками.
Согласно первому сеунчу, вооруженные столкновения с крымцами начались 15 мая в Зеленой долине. Селим-Гирей выступил со всей ордой, калгой и нураддином, вассальными отрядами белгородских татар, черкесов и яман-саадаков (джаман-саадаки)[734], а также в сопровождении турецких отрядов из приднепровских крепостей. 15 мая бой шел несколько часов («со 2 часа дни до 10 и болши»), русские войска «бились мужественно и храбро и побили многих знатных мурз», взяв немало пленных, знамен и иных трофеев. Крымские татары также бились «жестоко», крымцы «не токмо на мушкетныя дула, но и на самыя пушечныя, к самым рогаткам напусками приезжали». По рассказам языков, сам нураддин в этом бою якобы был ранен, а другой знатный татарин — «Кае-абилев сын Мансурова Кантемир» убит, так же как и «иные многие». Поле боля осталось за русскими, которые, неприятеля «сбив», в тот же день пришли в Черную долину[735]. Сеунч Мазепы отдельно отмечает, что здесь войско расположилось на ночлег[736].
730
См. об этом выше, с. 139.
731
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 173–175, 179. У захваченных языков интересовались и положением русских пленных в Крыму. А. Чумалеев сообщал, что оно было вполне сносным: «полоняники де руские люди, которые у них в Крыму ради приходу руских воинских людей никакова себе зла не имеют и ничем их не крепят и никуды их не отвозят». Иначе описывал состояние пленников А. Кочекаев. Он слышал, что пленников «хотели их сажать в яму по пяти человек и над теми ямами для сторожи приставят к ним с ружьем по два человека для того, чтоб они какой помешки в воинском времяни не учинили».
732
РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 205. Л. 224; РГАДА. Ф. 229. Оп. 1. Д. 197. Л. 125–126.
733
Русско-крымские бои 15–17 мая наиболее подробно, пожалуй, описывает В. Н. Заруба. Однако историку остались неизвестными многие опубликованные источники; кроме того, его изложение страдает неточностью в ряде деталей. См.: Заруба В. Н. Українське козацьке військо в росiйсько-турецьких вiйнах останньої чвертi XVII столiття. Днiпропетровськ, 2003. С. 357–358.
734
Крымский историк Мухаммед-Гирей (ум. после 1703 г.) описывал яман-саадаков (Ci-han Sadak) как ногайцев из Черкесии. Трехтысячный отряд яман-саадаков по приказу хана Девлет-Гирея II участвовал в подавлении восстания ногайцев Буджака 1699–1701 гг. Даже крымцам яман-саадаки казались странными — «не демонами и не людьми», отличавшимися особой жестокостью. Во время подавления ногайского восстания они грабили все подряд и массово насиловали женщин и девочек (Klein D. Tatar and Ottoman History Writing. The Case of the Nogay Rebellion // Denise Klein (ed.). The Crimean Khanate between East and West (15th-18th century)(=Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 78). Wiesbaden, 2012. P. 132–133). М. Вагнер на основе польских источников отмечает присутствие полуторатысячного чамбула яман-саадаков в кампании 1688 г. на Подолии и Волыни, ошибочно восприняв название этнической группы как собственное имя предводителя отряда (Wagner M. Stanisław Jabłonowski: polityk i dowódca (1634–1702). T. 2. Siedlce, 1997. S. 21, 30).
735
Устрялов Н. Г. История… Т. 1. С. 368–369. Согласно «записке… мерным верстам» первый бой с ханом длился «до 6 часу дня от светания дня». См.: Лаврентьев А. В. «Мерное колесо»… С. 147.
736
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 322–325. Гетман отмечает, что сражение разыгралось в Зеленой долине «на безводном месте».