Страница 71 из 191
Пленник подтвердил мартовские известия, что Селим-Гирей вместе с калгой и нураддином живут в Белгородской орде с осени якобы для того, что «чинитца у них договор о миру с полским королем», который прислал к хану двух послов. От людей перекопского бея Шан-Гирея, которые живут недалеко от него, Шебанко слышал, «что как хан был у салтана турского, и он де с салтанского изволения то постановил, есть ли король полской станет искать у них бусурман миру, и согласной с царским величеством на Белгородцкую орду воинской поход свой оставит и станет просить себе Каменца Подолского и тот Каменец полскому королю чаять отадут», правда, лишь при условии сохранения выплаты поминок хану. За день до выезда татарского отряда из Перекопа туда пришла весть, что калга и нураддин возвращаются в Крым, «а крымского войска с ними тысячь з десять, а турского войска с ними никого нет, а есть ли ж хан уведает о царского величества войсках, что они будут в ближних х Крыму местех, и он хан и сам в Крым будет вскоре и может из Белогородчины в Крым поспешать в шестой или в седьмой день».
По сообщению пленника, на наем войск Селим-Гирей якобы получил от султана «червонных золотых многое число», при этом хану приказано, «что б он тою казною сам не корыстовался, а збирал бы болше войска и сажал бы в городки, в те, х которым чаять приходу царского величества войскам»[726]. Сообщалось о надеждах крымцев, что турки заключат перемирие с цесарем и тогда к хану в помощь против русской армии придет Белгородская орда, в противном случае, если «от белгродцкой орды помочи им никакой не будет», то «совершенная помочь им будет из Азова и из черкеской стороны от нагайцов». К калмыкам крымцы за помощью не посылали, и от них никто в Крым не приезжал.
Русское командование особенно интересовало, будут ли татары выжигать степи навстречу идущей московской армии, поэтому Шебанко расспрашивали, видел ли он выжженные степи на пути от Перекопа до Конских и Овечьих Вод. Пленник ответил отрицательно, но предположил, что перекопский бей «для зжения степей уж выступил, а станет де он степи жечь в то время, как царского величества войска к ним приближатца», заранее же «степей выжигать они не будут для того, чтоб тем войскам учинить трудность и конскую бескормицу».
Особенное внимание Голицын должен был уделить известию, что якобы все жители Крыма «миру зело желают и молят о том всенародно Бога непрестанно» и если бы «от их царского величества была к хану хотя малая присылка», Селим-Гирей немедленно согласился бы на переговоры.
Кроме того, Шебанко подтверждал слова предыдущего пленника, татарина Бекера, о хороших запасах провианта и конских кормов: «Хлеб прошлого лета в Крыму родился и сена к зиме наготовлено у них доволно и те сена у них ныне в целости». Этому способствовала прошедшая зима, когда «снегу у них ничего не было и скотина ходила вся по полям»[727].
В целом и эти, и предыдущие известия пленников давали противоречивую информацию. Они показывали, что, несмотря на ослабление Османской империи, Крымское ханство не собирается уступать перед военным натиском русской армии, который уже, как выяснилось, не являлся секретом для хана и его окружения. Селим-Гирей намеревался дать отпор наступающим войскам, собрав для этого все наличные турецко-татарские силы в регионе (татар и турок из Азова, Белгородскую орду, вассальных ему черкесов и ногайцев), несмотря на то, что оказание серьезной военной поддержки (финансовая, судя по всему, была оказана) со стороны Порты было весьма сомнительно. В рамках подготовки Крыма к обороне проводились смотры крымской конницы, предпринимались меры по увеличению ее численности, а теплая зима и хорошие урожаи позволяли татарам как следует откормить коней для будущей кампании. Все эти сведения показывали, что начатая военная экспедиция вряд ли обернется легкой победоносной прогулкой, а известия о готовности Селим-Гирея к переговорам должны были склонять Голицына к мысли, что дипломатическое разрешение конфликта на приемлемых для России условиях вполне возможно.
Вместе с тем главнокомандующий в письме сыну от 4 мая несколько легкомысленно трактовал полученные в начале апреля разведывательные данные, успокаивая себя тем, что высылаемые вперед разъезды не находят татар, признаваясь, что не имеет четкого представления о планах крымского командования и выражая уверенность, что в Крыму о русском наступлении ничего не знают, а сам хан туда до сих пор не прибыл. И если последнее утверждение было правдой, в целом ситуация не выглядела так радужно (см. об этом выше). В этом Голицын должен был убедиться уже через 3 дня, когда в русский лагерь доставили новых языков.
7 мая были допрошены еще двое крымских татар, Агметко Чумалеев («черной татарин» из крымской «деревни» Кок-Сакал, располагавшейся недалеко от Перекопа, ныне не существует) и Аджачко Кочекаев («черной татарин Карасовского уезду деревни Копчаки»). Согласно речам пленных, их отряд из 36 человек (по сведениям Кочекаева — 33 человека) во главе с Тювень-агою был отправлен калгой и нураддином 3 мая «для проведывания войск царского величества, где они ныне». 5 мая «о полудни», съехав с пути, татарские всадники «поехали… к воде поить лошадей» на Горьких Водах. Здесь «внезапну напали на них руские люди, которых им показалось тысячь с пять и болши, и они де убоясь их, от них побежали, а те де руские люди за ними гнали», взяв трех пленных (остальным удалось уйти). При этом Кочекаев отбивался: «учинил с ними бой и они де ево ранили из ручницы в подпазуху и, раня, взяли ево в полон»[728].
Оба пленника подтверждали зимовку ханского двора «в Белогородчине», а также сообщали о прибытии нураддина и калги в Перекоп в первой половине апреля (хану в Крым якобы не разрешал выехать султан). Они расположились, не доходя 10 верст до перешейка, и были заняты мобилизацией войск, которых на данный момент уже насчитывалось (без учета белгородских татар) якобы больше 100 тыс. человек, включая тех, «которые ис Крыму к ним высланы… и с теми, которые с ним же ис Перекопи вышли с перекопским Шан-Гиреем салтаном». По сведениям Агмета, около 12 дней назад калга и нураддин «послали от себя семеней да писарей в Крым для высылки ис тритцати из дву городовых и волостных уездов всех воинских татар, а в кождой по писарю да по семеню и приказали им чтоб они выслали их тотчас, а хто будет выслан, тех бы имена те писари записывали». Однако мобилизация проходила туго: «И татаровя служивые тем высылщиком сказали, что им ныне, не видя московских войск никакова наступления, ехать за Перекопь и проедатца в степи не для чего, а как де будет подлинная ведомость о московских войсках и они де все станут на указном месте того часу, на которой срок будет им назначено». Одной из причин трудностей со сбором войска было то, что «многие татаровя от прежних в Крыму хлебных недородов и з голоду розбрелися многие в Белогородцкую орду».
Калга и нураддин уже знали, что русские войска добрались до Конских Вод, однако не имели точной информации о дальнейшем маршруте их движения — пойдут ли они под османские крепости на Днепре или прямиком на Крым. В случае, если царские войска «пойдут прямо к Перекопи на Молочные Воды и они де хотели встретить у Молочных Вод, а буде те войска пойдут под Шахкермен (Ислам-Кермен. — Авт.) и они де хотели встретить в ближних местех, чтоб тех войск под Шахкермен не допустить». В последнем случае в Ислам-Кермен планировалось «для помочи и осадного сиденья» прислать отряд из Гезлева.
Нахождение Селим-Гирея в Белгородской орде А. Кочекаев объяснял приказом султана, который опасался наступления австрийских войск на Софию. Тем не менее хан намеревался выехать в Крым с 15 тыс. белгородской орды по первому известию о приближении к нему армии Голицына, чтобы «свой юрт… оборонять». И Кочекаев, и Чумалеев считали, что Селим-Гирей сможет «из Белогородчины поспеть в Перекопь» за 4–5 дней. Собственно, 2 мая, получив вести от пленных о приходе русского войска, калга и нураддин послали к хану «нарочно», требуя, чтоб он шел в Крым «немедленно». Посланец должен был приехать к Селим-Гирею 6 мая, соответственно, у Перекопа хана ждали к 11–12 мая[729].
726
Эта информация подтверждалась и позднее, от взятого в плен в мае татарина А. Кочекаева, который сообщал, что, когда Селим-Гирей был в Адрианополе у султана в декабре 1688 г., ему было выдано «на роздачю мурзам и татаром сорок тысяч золотых червонных, чтоб он со всем юртом на войну был готов, и хан де, взяв те золотые, с татары в Белогородчине зимовал» (РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 179–180).
727
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 107–114.
728
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 168, 176–177.
729
РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. 1689 г. Д. 1. Л. 169–170, 177–180. Осенью прошлого года Селим-Гирей сначала выслал в Белгородскую орду нураддина с 3-тысячным отрядом, а спустя два месяца «наскоро» вы ехал туда сам в сопровождении 2–3 тыс. войска. «Калга в венгерскую землю пошел тому третей год, и в прошлом году из Венгерской земли возвратясь, зимовал в Белогородчине, и в том походе потерял многих своих людей».