Страница 177 из 191
Подданные обеих сторон должны были соблюдать «безопасный и крепкий… покой, почивания и тишины», а от какого-либо «своеволства да удержаны будут». Между населенными землями обоих государств, включая территорию Крымского ханства, определялось пространство, являвшееся пустой буферной зоной: «Земли пустые и порозжие и всяких жилцов лишены да пребудут». Такие земли устанавливались: 1) между рубежом («простирающейся земли от края»), находившимся в 12 часах езды от Перекопа вдоль «заливы Перекопской», и новым городком на р. Миус; 2) между Запорожской Сечью и Очаковом (исключая село из статьи 3). Эти пространства могли свободно использоваться для хозяйственных нужд без уплаты пошлин: охоты, рыбной ловли, заготовки дров и сена, добычи соли и меда. Также разрешался выпас скота для крымских жителей. Вместе с тем около городов «с обеих сторон» выделялось «место довольное» под огороды и виноградники (статьи 5–6). К востоку от Азова со стороны Кубани к России отходили земли на 10 часов «ездою конскою обыкновенным… обычаем». Здесь размежевание границы «с положением явных знаков» предполагалось проводить позже с помощью специальных комиссаров. Остальные земли во владениях турецкого султана оставались без каких-либо изменений. Под угрозой «прежестокого» наказания запрещались нападения друг на друга как подданных царя, так и подвластных османам народов, среди которых упоминались «татаровя… и нагайцы, и черкесы, и крымские и иные…» (статья 7)[2422].
Окончательно отменялась «дача, которая по се время погодно давана была» крымскому хану: «или прошлая, или ныне, или впредь да не будет должна… даватись» от московского государя и от его наследников. Подтверждался категорический запрет походов и набегов (и иных форм нанесения «убытка и урону») как казаков, так и татар (и иных жителей обоих государств) на земли контрагента. Нарушителям грозила суровая расправа «по тягости вин своих без пощады», вплоть до смертной казни. Все споры и разногласия предлагалось решать на мирных переговорах с «порубежными» главами администраций (статьи 8, 11). Обмен пленниками проводился либо «честною разменою» (то есть равноценно по количеству людей и их статусу), либо через выкуп. Если о выкупе не удалось бы договориться без конфликта, то цена определялась по свидетельствам и клятвам. Все невольники, захваченные после заключения мира, подлежали освобождению без каких-либо условий. Единственным препятствием, исключавшим возвращение в Московское государство, являлся переход из христианства в мусульманство. Что любопытно: обратная ситуация отдельно не оговаривалась (статья 9)[2423].
Вопрос о торговле из-за сопротивления турецкой стороны, которая отказывалась принимать предложения русских дипломатов о свободном проходе по Черному морю российских купцов, был отложен до последующих переговоров. Их проведение отдавалось на волю будущего посольства, которое должно было привезти ратификацию мирного соглашения (статья 10). Любым представителям «московского народа», отправляющимся в паломничество, разрешалось свободно посещать в Иерусалиме «места, достойные посещения» [т. е. Святые места] (статья 12). «Для творения и подвижения надобных дел» в Стамбуле создавалось российское представительство. Сроки его появления указывались крайне расплывчато: «…когда надобно будет». Царский «резидент» и его служащие («толмачи») получали «свободы и привилегии», аналогичные европейским миссиям. Особо оговаривалось разрешение на беспрепятственный проезд гонцов с дипломатической почтой (статья 13). Договор предписывалось утвердить российскому монарху и турецкому султану. Не позже чем через 6 месяцев с момента отъезда посланников царский великий посол должен был привезти в Константинополь ратификационную («подтверженною») грамоту и забрать обратно «салтанскую утвержающую». И лишь после обмена ратификациями соглашение о 30-летнем перемирии официально вступало в силу (статья 14)[2424].
После торжественного обмена экземплярами договора 3 июля 1700 г. Е. И. Украинцев, в тяжелейших условиях почти год распутывавший паутину «восточной дипломатии», выступил с речью, где не скупился на хвалебные слова в отношении роли великого везира в подписании мирного трактата. По его словам, благодаря османскому главе правительства, «достохвальное безсмертной славы достойное примирения дело» было завершено «мудрым превосходителства твоего правительством». Именно Хусейн-паша, по мнению русского дипломата, «усмотрел… высоким благоразумием своим», что «всякая долгая и великая война сканчивается миром», а «кто мир презирая, желает славы, и тои и мир погубляет и славу»; недаром кто-то «от премудрых» сказал: «Понеже мир в твоих, а победа в Божиих руках». В ответных словах везир согласился, что «по истиние де всегда мир лучше болших побед» и посланникам он взаимно «благоприветствует добрым сердцем сего доброкончанного мирного дела учинением». Подданные же Российского царства и Османской империи должны возрадоваться и веселиться «тем постановленным святым покоем и тишиною»[2425].
Главным итогом заключенного договора можно считать урегулирование территориальных вопросов, вокруг которых на переговорах и происходили основные разногласия. В восприятии турок возвращение земель по Днепру (даже с разоренными городками) и потеря Азова с окрестностями стали ключевыми позициями 30-летнего перемирия. Об этом свидетельствует письмо А. Маврокордато к английскому послу лорду У. Пэджету, где из всех условий подписанного соглашения упоминаются только эти два[2426].
Для российской стороны понимание основных результатов мирного соглашения было более широким. На основе нескольких черновых отпусков указов из Посольского приказа в Разряд и Казанский дворец и выписок, связанных с награждением Е. И. Украинцева, удается выделить ключевые итоги, которые полагались наиболее важными. Во-первых, — здесь наблюдается полная солидарность со Стамбулом, — произошла фиксация изменения границ государств: Россия получала Азов и возвращала завоеванную часть Нижнего Поднепровья. И если Азов султан «уступил… со всеми к нему належащими старыми и новыми городками» — «Тагань Рог, Миюс и Павловской», то укрепления по Днепру предписывалось разорить, и поселениям там «не быть». Дополнительно обращалось внимание: 1) на проведение рубежа владений двух сторон на расстоянии в 10 часах обычной конской езды к Кубани, которое бы осуществили «разумные и благоволителные» комиссары «положением явных знаков», 2) на разрешение, для обеспечения переправы, постройки турками села между Очаковом и разоренными днепровскими городками без каких-либо укреплений, пушек, воинских контингентов, боевых кораблей. Во-вторых, прекращались выплаты крымскому хану: «Дачю крымскую, которую ханы с Московского государства имывали, ныне и впредь и за прошлые годы отговорил и отставил». В-третьих, чрезвычайный посланник «договорился и постановил» русских пленных «проведывать и откупать» во всех подвластных османам землях, чтобы «ездить и о свободе их промышлять и в Русь вывозить невозбранно». В-четвертых, урегулировалось совместное использование нейтральных территорий. При этом «его царского величества всяких чинов подданным» (в других случаях — «запорожцам») разрешалось свободно «в Днепре и ыных речках, и на иных местех и водах: се есть, которые меж Миюсом и Перекопью, и на местах к Черному морю ближних» заниматься разнообразным промыслом: «дрова сечь, пчелики держать, сено косить, соль возить, рыбную ловлю чинить и в лесах ловлю звериную творить». Крымские же жители «для тесноты Крымского острова» могли за Перекоп на пастбища «выгонять» скот и иных животных[2427].
Любопытно, что в одном из отпусков указа в Разряд (от 23 августа 1700 г.), в отличие от всех остальных бумаг, указывалось на двух контрагентов России: «…учинил меж государств его царского величества с салтаном турским и ханом крымским перемирье». Аналогично идентифицируется и само событие: «…о том турском и крымском миру»[2428].
2422
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 27. Л. 1056 об. — 1058 об.; ПСЗ. Т. 4. С. 68–69.
2423
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 27. Л. 1058 об. — 1062 об.; ПСЗ. Т. 4. С. 69–71.
2424
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 27. Л. 1062, 1062 об. — 1064; ПСЗ. Т. 4. С. 71–72.
2425
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Кн. 27. Л. 1043–1044.
2426
Cernovodeanu P., Caratafu M. Correspondance diplomatique d’Alexandre Mavrocordato… P. 346.
2427
РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. 1699 г. Д. 4. Л. 228–230, 232–237, 259–261, 268–274.
2428
Там же. Л. 236–237.