Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 38 из 45



Совет Сорокина, действительно, помог Зорину сдержать поток заявлений. Мало кто из кадровых рабочих хотел терять право на выслугу. Некоторые ходили, ходили по конторе, обивали пороги кабинетов начальников, а все же отступались и шли работать на старое место.

А Зорин закона не нарушал. Коли настаиваешь, пожалуйста, бери расчет, а в электровозном оформляйся вновь.

Но попадались и настойчивые. Однажды в кабинет начальника ввалилась бригада слесарей. Бригадир положил на стол пачку заявлений.

— Что это? — спросил Зорин, не отрываясь от бумаг, которые подписывал.

— Просим визу, — сказал бригадир.

— Какую визу?

— Известно какую. На перевод в электровозное депо.

Владимир Порфирьевич удивленно поднял голову, сердито поглядел на бригадира.

— Разве вам неизвестно, что я не даю согласия на перевод? Хотите — увольняйтесь совсем.

— Это нам известно, — возразил бригадир. — Но расчет брать нет никакого резона. Оформляйте перевод.

Зорина начал раздражать этот разговор.

— Если нет резона, — повысил он голос, — уходите. Я занят. Понятно? Вы мешаете мне работать.

Бригадир сбил кепку на затылок и, хитровато улыбнувшись, переглянулся со своими товарищами. «Это мы, мол, знаем и рассчитывали, что ты нас так встретишь. Но мы не из пугливых. Кричи не кричи, а мы своего добьемся». А вслух произнес:

— Мы не уйдем отсюда, пока не подпишите заявления.

Лицо Зорина налилось кровью. Он медленно поднялся, уже не владея собой, взял заявления, резким движением порвал их и бросил в мусорную корзину. Тяжело прохрипел:

— Вот вам моя виза.

Но ребят не удивило и это.

— Что ж, — невозмутимо сказал бригадир, — тем хуже для вас. Будем жаловаться, — и бригада с шумом покинула кабинет. Через несколько минут вернулась уже вместе с Данилюком.

— Владимир Порфирьевич, — начал Данилюк. — Правду говорят ребята, что ты их заявления порвал?

— Правда, — зло подтвердил Зорин, — порвал. В корзину бросил. Пусть выкинут из головы дурь и работают.

Парторг сморщился, словно от боли, сквозь очки светились гневом глаза. Зорин ожидал, что парторг сейчас накричит на него и приготовился к этому. Уж тут Владимир Порфирьевич поставит его на свое место. Но совсем неожиданно Данилюк весело рассмеялся и заразил своим смехом нерешительно топтавшихся ребят. Зорин отодвинул бумаги на край стола и не мог сообразить, что это так рассмешило Данилюка.

— Шутник ты, Владимир Порфирьевич, — наконец проговорил парторг. — Напугал ребят — заикаться начали. Ну и шутник!

И повернувшись к слесарям, взял бригадира за плечи:

— Идите, ребята, и работайте спокойно. Никто вас не задержит. Будете в электровозном депо.

Когда же дверь за слесарями закрылась, Данилюк преобразился.

— Слушайте, — властно сказал он, — что вы делаете? Вы подумали, что вы делаете? За такие шутки из партии исключают!

Владимир Порфирьевич не ожидал такого оборота, побледнел, отодвинул кресло, как-то невольно вытянул руки по швам.

«Поймал, — со страхом подумал он. — И свидетели есть. Как же это я, а?»

— Подбери заявления, подклей и отдай в отдел кадров, — посоветовал Данилюк и, хлопнув дверью, вышел из кабинета.

Несколько дней Зорин ждал вызова в горком. Пригласят туда и скажут:

— Товарищ Зорин, вы не оправдали доверия партии, поэтому не можете быть коммунистом!

Зябко было от этой мысли, но уже ничто не могло его оправдать. Заявления слесарей он в этот же вечер аккуратно подклеил и сам отнес к начальнику отдела кадров, объяснив, что порвал случайно, спутал с другими бумажками.



В томительном ожидании миновала неделя. А чего злиться на Данилюка? Он правильно поступил. Зорин тоже на его месте так бы сделал. И делал из-за колодок Круговых, избавиться тогда хотел от Данилюка. Мудро сказано: «Не копай яму для других — сам в нее угодишь». На кого же обижаться? Пусть бы решали скорее. Ожидание становилось невыносимым. Тогда Владимир Порфирьевич решил переговорить с Данилюком. Вечером, перед концом работы, позвонил ему по телефону и попросил задержаться. Данилюка застал за чтением. Увидев Зорина, парторг вложил в книгу бумажную ленточку и закрыл. «Электровоз. Учебник для III курса института электроподвижного состава», — прочитал Зорин. Теперь понятно, почему переманивает в электровозное депо лучших рабочих. Сам туда метит!

Семен Данилович снял очки, сощурился беспомощно и совсем по-товарищески сказал:

— Дома детишки мешают, вот и занимаюсь здесь вечерами. Тишина и благодать.

Владимир Порфирьевич слушал его плохо.

— А как у тебя с учебой? — спросил Данилюк.

— У меня на горбу целое предприятие, когда тут думать об учебе? — отозвался Зорин, злясь на себя за то, что никак не решится начать разговор.

— Значит, ты не учишься в электровозном? — удивился Данилюк. — А я почему-то был убежден в обратном. У нас почти все паровозные инженеры переквалифицируются. Негоже начальнику отставать. Взяться придется за тебя, пробрать хорошенько.

«Только бы тебе пробирать», — обиделся про себя Зорин и наконец решился:

— Я, собственно, по делу.

— Давай. Да ты садись.

Зорин сел и не знал, куда деть руки, они ему мешали.

Спросил:

— Когда на бюро мое персональное дело будут разбирать?

— Ты что, заявление подавал?

Зорин не мог уже сдержаться, вскочил и ударил кулаком по столу.

— Брось играть в прятки! Я тебе не мальчик. Слава богу, пятый десяток живу на свете. И коммунистом двадцать лет. Говори прямо — когда меня будут исключать из партии?

Данилюк выслушал его спокойно, не шелохнувшись. Потом покачал головой, вздохнул:

— Эх, Зорин, Зорин. Злишься, а настоящей-то злобы в тебе нет. Пыжишься, а не выходит, кулаком по столу стучишь, а толку мало. Садись и слушай. Вот так, — удовлетворенно произнес он, когда Зорин снова уселся.

— Слушай и мотай на ус. Никто тебя не собирается исключать из партии. Подклеил заявления и хорошо. Значит, понял. Вперед наука. — Голос у Данилюка построжал. — Но имей в виду: больше такие коленца партийная организация не потерпит. Ты руководитель. По твоему поведению люди о советской власти судят. А ты как удельный князек себя ведешь. И знаешь, очень бы мне не хотелось когда-нибудь еще раз возвращаться к этому разговору. Надеюсь, понимаешь почему.

Семен Данилович встал, несколько раз прошелся по кабинету, то снимая, то одевая очки, словно стараясь получше разглядеть Зорина. Потом сел рядом с начальником депо, положил ему ладонь на колени.

— И вообще, Владимир Порфирьевич, пора бы нам понять друг друга. Если у нас не удается дружба, то рабочий-то контакт мы обязаны установить. Это для пользы дела. А грызня наша — благодатная почва для сплетен. Мы с тобой коммунисты. Может, я в чем не прав. Ты не молчи. Слышишь? Ищу я к тебе ключик и никак не найду. Может, сам поможешь?

Данилюк встал:

— А сейчас извини меня. Некогда. Через месяц сессия, а у меня еще сумбур в голове, все формулы перемешались.

Зорин неожиданно для себя крепко пожал руку Данилюку, но потом, словно застыдившись, отпустил ее поспешно и заторопился к выходу. На улице вдруг обнаружил, что напевает под нос веселую песенку.

«Что это со мной? — удивился Владимир Порфирьевич. — Никогда такого не случалось».

Возле своего дома остановился. Из окна лился голубой свет от абажура. И странно, Зорину не хотелось заходить домой. Знал, что жена сейчас опять испортит настроение.

— Пойду-ка я к молодежи, — решился Зорин и зашагал обратно к общежитию. Первый, кого он увидел в общежитии, была техничка Клавдия Семеновна. Она сидела в коридоре под лампой и читала книгу.

— Здравствуй, Клава, — поздоровался Владимир Порфирьевич.

Та вскочила на ноги, уронив книгу.

— Володя? Владимир Порфирьевич? — удивилась она, смущенно одергивая платье. — Какими судьбами?

Зорин не подготовил ответ на этот, в сущности, простой вопрос и смутился. Чтобы техничка не заметила смущения, нагнулся и подобрал с пола книгу.