Разные судьбы

— Вот что, Коля…

Николай удивленно поглядел на Торубарова. Впервые Тихон обратился к нему по имени, обычно звал солдатом.

— Давай-ка с тобой дружбу завяжем. Настоящую, морскую. Понимаешь? Чтоб душа в душу. Вот мы и будем: ты, я и Женька. Вдвоем с тобой мы его из зоринской грязи вытянем. Дай лапу.

Колосов поднялся. Теперь они стояли друг перед другом. Один высокий, широкоскулый, другой чуть пониже, но крепко сбитый, красивый, русоволосый.

Торубаров с чувством, но осторожно пожал Николаю руку, и оба как-то виновато улыбнулись. Неловко стало. Мужчины, а развели такую сентиментальность. Но на душе у каждого было светло.

«У меня тоже теперь есть друг! — растроганно думал Николай. — И замечательный друг!»

7

Савельев мог остановиться у любого дерева и погрузиться в созерцание чешуек на его коре, слушать, как тихо шелестят листья. Удовольствие, которое он испытывал при виде освещенного солнцем дерева, увеличивалось от сознания того, что он способен так тонко чувствовать. Любуясь деревом, замечал, что любуется самим собой.

«Вот ведь вижу в окружающем то, что другие не замечают, а свое место в жизни не могу найти. Двадцать три стукнуло. Пусть не судьба машинистом работать, но свет-то не сошелся клином? Мало других специальностей? Скоро вся бригада пятый разряд обмотчиков получит, в электровозное депо перейдет. Все довольны. Хорошо быть довольным. Эх, как хорошо! Пользу приносить и ощущать, что кому-то нужен, что без тебя не могут обойтись. Работа должна быть радостью в жизни. А так что: для зарплаты работать? Парторг посоветовал развивать способности в литературе. Взялся было за книги, хотел подготовиться в литературный институт. Но одно дело, когда читаешь по охоте, другое, когда надо заставлять себя. Там надоела книга, захлопнул ее — и баста. А тут хочешь, не хочешь — учи».

Старался заставить себя заниматься. Мало-помалу начал втягиваться в учебу. Однажды заглянул Валерий Зорин. Как всегда плотно закрыл за собой дверь и присел на кровать рядом с Евгением. С минуту Савельев слышал за спиной шумное дыхание пропитанного никотином человека, потом через плечо потянулась к книге рука. Она осторожно, но настойчиво взяла ее из рук Евгения.

— «Русская литература девятнадцатого века», — нараспев прочитал Валерий и насмешливо фыркнул. — Не в студенты ли собрался?

Савельев отобрал книгу и, загнув страницу, отложил ее в сторону.

— А что особенного?

В глазах Зорина тлел насмешливый огонек.

— Ничего особенного для других, а из тебя студента не выйдет. Терпения не хватит. Знаю я тебя.

— А вот возьму и поступлю!

Зорин неожиданно затревожился и встал с кровати.

— Ну-ну, не дури. Собирайся! Что я из-за тебя график должен ломать? Там все рассчитано. Книги, черт с ними, никуда не уйдут. Завтра выучишь.

И как ни странно Евгений, поупрямившись немного, стал собираться.

На другой день, вернувшись с работы, он снова застал у себя Зорина. Книги снова были надолго забыты.

По утрам болела голова. Савельев зарекался не ходить с Зориным, но вечером, словно влекомый какой-то силой, тащился к Валерию и не мог понять, что собственно между ними общего? В Зорине ему все не нравилось, а отказаться от него не мог. Со стороны даже казалось, что они крепко дружат. А на самом деле какая тут дружба? При первой же беде Зорин отшатнется от него. Это Савельев знал.

…Свежий ветерок упал с гор, прервал на время воспоминания. Он пошевелил Евгению волосы и, свежей струей обмыв лицо, пробрался за ворот рубашки. Савельев поежился: «Свежо стало». Солнце своим багряным краем касалось верхушек деревьев на горах. Савельев стоял посреди аллеи лесопосадки, защищавшей зимой железную дорогу от снега. Часто приходил сюда, когда хотелось побыть наедине со своими мыслями. Косые лучи закатного солнца освещали аллею насквозь. Молодые березки и топольки, посаженные четыре года назад, вытянулись в стройные деревца. Савельев вместе с комсомольцами тоже садил эту аллею. Здесь впервые и увидел Люсю. Тогда она копала ямку под дерево. Нажимала, туфелькой на лопату, но острое лезвие попадало на камешки, и лопата вывертывалась из рук. Смахнув рукавом крепдешиновой кофточки пот с лица, девушка, закусив губу, продолжала копать. Во время «перекура». Евгений поинтересовался:

— Откуда взялась та, в голубой кофточке?

— Это ж Люся Белова!

— Что-то я ее раньше не видел.

— Она недавно из техникума. До войны, говорят, отец у нее начальником депо работал.

— Сразу видно — белоручка. Лопату не умеет держать, — небрежно бросил Савельев.

Но после перерыва он чаще и чаще поглядывал в сторону молодого техника. Девушка упорно продолжала копать, шмыгала носом. Повязанный козырьком платок для защиты лица от солнца давно сбился на макушку, обнажив льняные кудряшки. Белое лицо порозовело от загара. Девушка посматривала на свои ладони и морщилась.

«А девчонка, видать, упорная, — впервые с уважением подумал Савельев. — Мозоли набила, а не сдается. И веснушчатый нос через три дня шелушиться начнет».

Представил ее с облупившимся лицом, но странно, таким оно казалось ему еще привлекательней. Потом поймал себя на том, что копает отведенные ему ямки с удвоенной энергией.

Улучив минуту, когда поблизости от Люси никого не было, подошел к ней.

— Положите лопату, — приказал он.

Подчиняясь повелительному голосу, девушка воткнула в землю лопату и, щурясь от солнца, взглянула на парня.

— Вот так. А теперь покажите ладони.

Но девушка, упрямо мотнув головой, спрятала их за спину.

— Зачем? — спросила она шепотом.

— Разве ж так копают? — как можно непринужденнее произнес Савельев. — Пальчики попортите.

Люся вытащила из-за спины руки, но, сжав пальцы в кулаки, выставила перед собой, словно готовясь к защите.

— Ладно, можете не показывать. И так знаю — кровяные мозоли. Бюллетень на три дня. Завтра и циркуль не сможете держать.

— Туфли виноваты, — вдруг доверилась девушка. — Надо было, дурехе, мамины ботинки одеть.

— И рукавицы, — добавил Евгений. — Вон как Лида Краснеева. Ну, да ладно. Теперь не поможешь. Идите отдыхайте, а я посажу вашу долю.

Но, поймав Люсин взгляд, Савельев понял: дал маху. Было видно, что она покинет воскресник только на носилках. Поспешил исправить ошибку:

— Тогда вот что. Давайте с вами организуем корпорацию. Союз такой: я буду копать, а вы подносить саженцы. Идет?

— Идет, — повеселела Люся.

А на следующее воскресенье союз был уже настолько крепким, что его с большим трудом могла разделить алая полоска зари — предвестник нового трудового дня.

Каждый раз, побыв с Люсей вечер, Евгений заряжался уверенностью в завтрашний день. Люся смотрела на людей настежь распахнутыми, как приветливые окна, глазами. Но вместе с наивной доверчивостью в девушке чувствовалась внутренняя сила, которая передавалась на людей, окружающих ее. А как она умела мечтать! Закрыв глаза и взяв Евгения за руки, вела за собой в будущее. Так продолжалось два года, пока Евгений не сблизился с Зориным. Валерий затянул его в свою компанию, и Савельев стал делить себя между Люсей и вечеринками. Получилось так, что Евгений теперь не мог обходиться и без Люси и без Зорина. Правда, будь Люся немного понастойчивее, Евгений, может быть, с самого начала отмежевался бы от Зорина. Но она была слишком доверчива, не заметила приближающуюся беду. А когда все узнала, было уже поздно. Евгения стали раздражать ее упреки, и Люся постепенно свыклась с той частицей, которая осталась в нем для нее. Чтобы не потерять и этого, она молчала. Сама не искала встреч, боясь, что ему может это не понравиться, а при встрече кусала губы, сдерживая слезы, и преданно заглядывала в глаза.

Теперь они виделись только у нее дома.

Случалось, что Евгений не приходил по целому месяцу. Люся жила ожиданием, и каждый раз встречала его так, словно видела вчера. Узнавала его по стуку калитки. Наскоро вытерев слезы, выбегала навстречу. Не расспрашивала, не упрекала за долгое отсутствие, старалась быть при нем прежней, беспечной.