Турнир

— Как видим, наши участники продолжают сражение на словах, всё так же пользуясь мыслеречью Предводителей. Нам же остаётся лишь гадать — вот этот смех — это удачный выпад кого из них? Кто побеждает в безмолвном поединке? Мясник Римило или же Самум — Брат Мясника?

— Аха-ха-ха!

Теперь согнуло от смеха меня. Я жаловался на то, что моё имя не звучит гордо? Бедолаге Самуму не досталось и той малости, что получил я сам. Он теперь всего лишь Брат Мясника. Ничего не досталось Дизир. Ни кусочка славы их последнему участнику. Это будет очень забавно, когда на турнире победит Брат Мясника.

Самум отсмеялся чуть раньше, буквально за миг до того, как я подслушал рык Болайна:

— Не много ли ты о себе возомнил?

Самум тут же ответил:

— Я приехал в эти земли с девятью верными телохранителями. Но вы и ваши люди видели только двоих, так ведь? Неужели думаете, что остальные семь, которым я только что сообщил, что вы мне угрожаете, не донесут эту весть до моего деда? Это если допустить, что я не воспользуюсь защитой Ордена.

— Я ни словом тебе не пригрозил, а вот ты позволяешь себе слишком много. Особенно для того, кто пришёл из такой дали и из рядовой фракции, которая не может похвастаться ничем, кроме силы своего главы. А ведь репутация это вещь, которую молодым очень легко испортить.

— Ах, глава Болайн, оставьте эти намёки. Мы оба отлично знаем, что вы хотели донести до меня. Победа? Будет вам победа, не волнуйтесь. Откиньтесь на кресле, попросите у Ордена принести вам чая с горной сливой, торговцы говорят, что он у них лучший в Поясе, успокойте нервы этим драгоценным напитком.

Наверное, Болайн очень и очень многое хотел бы ответить Самуму, но не проронил ни слова, вернее, в нашем случае, мысли. Я же невольно смерил Самума уважительным взглядом. А он хорош. Это я, собиратель камней и дерьма, могу лишь кидаться обвинениями, угрозами и оскорблениями. Самум обошёлся без всего этого, но здорово уязвил Болайна.

Вот эта фраза про чай, что она значила? Клан Дизир это слива на флаге. Значит, пожелание попросить чай со сливой у Ордена что-то да значило. Причём значило не самое приятное, но смысл от меня ускользает. Жаль.

Самум уставился мне глаза в глаза:

— Итак, я оправдался перед тобой, теперь — перстень. И не говори мне, что ты не нашёл ничего в трофеях, или что потерял его.

Я не стал врать.

— Нашёл. Не терял. Я отдал его.

— Кому?

— Стражу.

— Где ты... — Самум замолчал на миг, затем медленно произнёс, пристально в меня вглядываясь. — Ты пришел из Первого. Ты сам Страж. Вот почему наказание Саул было столь быстрым и жестким.

— Всего лишь шэн, — не стал я отрицать то, что отрицать было бы глупо. — По мнению современных Стражей не более чем бесправный неумеха, которому можно поручить грубую работу. И я выполнил порученное. Я послал весть Тамим о смерти твоего отца. Перстень же... — тут я немного соврал, — он не должен попасть в руки Тамим или Саул. Так сообщил мне Страж.

— Ясно, — Самум искривил губы в едва заметной улыбке. — Отец сразу мне сказал, что дед зря уцепился за этот слух, что, даже если он окажется правдой, то Стражи не позволят нам владеть такой силой и хорошо, если не накажут за один только поиск этой лазейки, — покачав головой, добавил. — А может, мы и так наказаны. Отец, Рейн, все эти потери во время схватки за земли Саул.

Я дождался, когда Самум успокоится и договорит, спокойно уточнил:

— Теперь на очереди жетон Врат? Его я тоже не...

Самум перебил меня:

— Жетон? Ясеня? Его нашли буквально через неделю после того, как мы забрали себе Ясень. Домар оставил его в тайнике в главном зале поместья, разумно не став связываться с кражей подобной вещи. Саул, думаю, отлично знали о том, где его стоило искать, но предпочли солгать на разбирательстве, попытавшись свалить вину на одного пришлого мастера Указов. Забудь об этом. Я выполнил приказ деда, отыскал следы перстня. Теперь мне важно лишь узнать, как умер отец и почему ты оставил его тело гнить в том подземелье, — черты лица Самума снова заострились. — Если уж ты бился плечом к плечу с моим отцом, как орал об этом Агосту, то почему не почтил его память, не скрыл в кисете от тления и не передал его тело вместе с письмом? Почему, Леград? Так поступают только с презренными, ненужными больше слугами, Леград.

Несколько мгновений я пытался вспомнить, кто такой этот Агост, которому я орал такое, вспомнил, а затем выкинул это знание из головы. Неважно, совершенно неважно.

Медленно коснулся кулаком ладони и медленно согнулся перед Самумом в поклоне:

— Я виноват. Признаю это. Прости меня за этот поступок. Твой отец пал жертвой проверки новых зелий Тёмного. Он стал Предводителем, но освободившись с моей помощью от оков, начал умирать, у него началось Пожирание Стихией.

— Он знал, что это случится, когда просил тебя освободить себя?

— Знал. Готовился, попросив у меня все мои стихиальные зелья. Видимо, пытался балансировать на грани Пожирания дольше, подавляя свою землю.

— Дальше. Я слышу твоё признание вины, слышу судьбу отца, не слышу причин, по которым ты так поступил с ним в итоге.

— Я дойду до этого, — я, не выпрямляясь, бросил короткий взгляд на Самума. — Твой отец сознавал свою слабость и поэтому я сражался рядом с ним, хотя скорее отвлекал на себя часть ударов Тёмного, не больше. Тогда я был слишком слаб. Затем и твой отец начал слабеть, не в силах противостоять Пожиранию и, не успев за отведённое ему время убить Тёмного, только вымотал его и заставил потратить силы.

Самум молчал, я так и не дождался от него вопросов, поэтому пришлось перевести дух и продолжить.

— Поэтому твой отец заманил Тёмного в ловушку — прижал к полу, накрыл себя и его каменной коркой, подавил его силу и приказал мне бить себе в спину, чтобы убить Тёмного.

Самум всё ещё молчал. Я... Я продолжал говорить, как бы тяжело это ни было:

— Трижды я пытался убить Тёмного, нанося удары в голову сильнейшей своей техникой. Трижды я не сумел оставить на нём даже царапины. Моя техника рассеивалась, сталь же не была способна пробить его Покрова. Твой отец спокойно сообщил мне, что у меня осталось всего три вдоха, повторил, что я должен бить его в спину, чтобы суметь преодолеть защиту Тёмного, что у меня нет другого выхода.

И снова Самум не проронил ни слова, однако Прозрение всё сказало и без слов.

— Я ударил. Ударил в полную силу, пронзив и камень твоего отца, и его тело, и Тёмного, — сталь в спине стала ледяной. — Тёмному я попал точно туда, куда и целил — в средоточие, рана же твоего отца была несерьёзной, — я чуть выпрямился, с намёком провёл рукой по груди, где совсем недавно была сквозная дыра, которая сейчас даже не мешала мне говорить. — Я подлечил его насколько хватало моих сил, но я оказался не в силах остановить Пожирание Стихией. К сожалению...

— К сожалению он умер, не так ли? — хрипло каркнул вслух Самум.

Я лишь покачал головой и выпрямился окончательно:

— Нет. К сожалению, я не убил Тёмного своим ударом, а начав лечить Сарефа, допустил ошибку. Тёмный активировал формации логова, обрушив на нас невероятно мощный удар. Я с твоим отцом закрылся защитной формацией и защитной техникой, но всего этого оказалось мало. Огненные иглы разнесли всё это на осколки, пробили защиту и амулетов, и Покрова, и изрешетили и меня, и Сарефа. Я пережил этот удар, едва-едва пережил, твой отец нет.

Самум снова молчал, лишь прожигая меня взглядом и леденя намерением убить, поэтому я, чеканя слова в мыслеречи, добавил:

— Я сделал всё, что мог, ошибившись лишь раз, когда бросился помогать ему, а не добил Тёмного и честно признаю эту ошибку. Одну единственную.