Эпидерсия

И тут Глеб вспомнил секрет этого замка, известный ему с детства. Если на него немного надавить и толкнуть в сторону, внутренний запор отщёлкивается сам собой…

Ромка лежал в кресле в обнимку с трубкой – видимо, не менял позы с того момента, когда завершил телефонный разговор с Митяем. Лежал, потеряно уставившись в угол. Блаженный оставался жив, но пребывал в несознанке. На губах пузырилась пена. Проигрыватель пластинок «Радиотехника» заел на одном обороте винила с колокольными звонами, бесконечно повторяя удары.

Митяй, имевший отличный музыкальный слух, первый делом подскочил к «Радиотехнике» и вырубил безобразную какофонию. А молодой корр проследил за направлением взгляда блаженного, и обалдел. В углу над выключенным телевизором действительно сияла всеми цветами неземного вида паутина. Повинуясь зову, Глеб подошёл к ней и протянул руку. В ответ голове полыхнула вспышка, и пришла абсолютная тьма.

Глава 2. Непризнанный поэт

«Уважаемый охламон! Сказать, что я была удивлена, получив Ваше письмо, это не сказать ничего. Конечно, мне безумно приятны комплименты, которыми Вы меня осыпали. Да и о прекрасном принце я, действительно, мечтаю очень давно. Однако некоторые Ваши фразы заставляют подозревать, что некий многоопытный ловелас просто собирается совратить юную девушку. И что Ваши княжеские клятвы не стоят ломанного гроша. Ведь я совершенно не знаю Вас, и даже не представляю, на что Вы на самом деле способны.

Поэтому предлагаю не спешить с нашим личным знакомством. Для начала расскажите, пожалуйста, поподробнее о Вашем мире Полярной звезды. Мне крайне любопытно. Всё-таки я должна знать, в какую именно страну меня зазывают княгиней. А вдруг это какая-то отсталая провинция с разорённой казной и разбойным сбродом вместо подданных? И ещё напрягает фраза о снежных равнинах. Надеюсь, там у вас не слишком холодно? Я ненавижу мороз.

С нетерпением жду нового письма. Ваша кукла на витрине».

* * *

Он стоял в ромкиной комнате и потерянно гладил стену.

– Глеб, ты чего? – тряс юношу за плечо Митяй. – Очнись, не хватало мне здесь ещё одного припадочного. Давай и тебе неотложку вызовем, чего уж там. Пусть со всего города сюда едут.

– Ух, извини, – сбросил с себя оцепенение корр. – Ты же знаешь – у меня боевая контузия, иногда накатывает. Ещё две минуты, и всё будет в ажуре.

– Конечно, в ажуре, – проворчал новостник, вырывая из руки Ромки пищащую трубку и водружая её на аппарат. – Инопланетная больничка здесь, а не контактный центр с иными мирами.

Мать хозяина комнаты взывала психиатров. Они, как это ни странно, примчались довольно быстро, и на всякий случай спеленали блаженного. Ромка являлся их постоянным клиентом, и они только ждали удобного случая, чтобы упечь его обратно в дурдом. Повод сейчас был железным. Глеб и Митяй помогли санитарам спустить с пятого этажа носилки со звонарём, который никак не приходил в себя.

– Счастливый человек, – зло бросил Глеб, захлопнув дверь врачебной «буханки». – Жаль мы впустую покатились.

– Почему впустую? – возмутился Митяй. – Материала для заметки вполне достаточно. Любители аномального будут в восторге.

– Ты тоже видел светящуюся паутину? – робко спросил юноша. – Как и я?

– Глеб, ты меня пугаешь, – снова принялся воспитывать юного товарища новостник. – Никакой паутины не было. Но это не значит, что отсутствует повод для заметки.

– Мда, – протянул корр под презрительным взглядом напарника. – Теперь я понимаю, о чём любимая поговорка нашего фотографа: «Меньше напишешь – меньше наврёшь».

* * *

Во второй половине дня продолжить собственную статью Глебу снова не удалось, потому что ему поручили поговорить со старшим лейтенантом ОБЭП Вестерманом – у редакции перед этим милиционером висел старый должок, и Василий Петрович внезапно прибыл в гнездо городской журналистки, чтобы обсудить способы его возвращения.

Петровичу было меньше тридцати, но все завали его исключительно по отчеству. С этим офицером Глеб познакомился чуть ли не в первый день своей работы в газете, когда его отправили разбираться с огородниками на окраине Залесска. Те придумали гениальный способ защиты своих картофельных насаждений от воров. Поскольку круглосуточная охрана грядок представлялась нереальной, предприимчивые граждане втыкали на своих участках предупреждающие знаки: «Осторожно, радиоактивная опасность». Знаки выглядели очень настоящими – с кружком и красными треугольниками. Откуда их добыли, установить не удалось.

На воров радиация произвела должное впечатление – покушения на урожай прекратились. Но прониклись не только преступники. Приезжали даже люди из гражданской обороны в своих скафандрах – замеряли микрорентгены. Но ничего не нашли, и передали дело в ОБЭП – почему-то приняв случившееся за экономическое преступление. Петрович ходил по грядкам злой как чёрт, но интервью Глебу дал. С посылом: не надо так глупо шутить, уважаемые товарищи.

Потом газета проводила конкурс на лучшую городскую кофейню, и старший лейтенант Вестерман не просто выступил в роли одного из членов жюри, а ещё по собственной инициативе организовал контрольную закупку во всех заведениях, включенных в номинацию. С последующим анализом напитка в лаборатории санэпидемстанции. После чего половину кофеен пришлось дисквалифицировать. Выяснилось, что вместо ароматного напитка, приготовленного по ГОСТу, народ поили какой-то лютой бурдой.

И вот теперь пришло время оказать Петровичу ответную услугу – за интервью о радиации и за помощь в кофейном конкурсе. Милиционер ещё на огородах рассказывал Глебу, что в качестве хобби в свободное от работы время пишет художественную прозу и стихи. Сейчас он притащил в редакцию увесистую папку со своим творчеством.

– Вот, давай с этого начнём, – бухнул Вестерман на стол две толстые тетрадки по 96 листов в каждой.

– Что это? – удивился юноша. – Новая версия «Войны и мира»?

– Это, – обэпник ткнул пальцем в рукопись с синей обложкой. – Дневник одной нашей «ночной бабочки». А в другой тетрадке – моё эссе на данную животрепещущую тему.

– Где достал? – Глеб схватил синюю тетрадку и жадно в неё уткнулся.

– Коллеги реквизировали, – туманно ответил Петрович.

Дневник оказался скучнейшим – «бабочка» методично описывала, что ела на завтрак, как ходила на маникюр, как смотрела сериал. Более-менее ей удалось только описание похода в баню с клиентом, которое завешалось таким пассажем: «Там он трахнул меня дважды, но во второй раз так и не кончил». Глеб не понял, хорошо это или плохо, поспешил отложить дневник, и открыл эссе. В произведении старлея на первой же странице раскрывалась тема «луноликих гетер с воспалёнными от страсти промежностями».

– Петрович, мы точно не можем такое публиковать, – прокряхтел юноша пересохшим ртом. – Мы же не газета «Спид-инфо». К нам в первый же день после выхода твоего произведения явится депутация разгневанных верующих старушек с местным батюшкой во главе, и разнесёт всю редакцию.

– Ладно, понял, – обиделся Вестерман и поменял тетрадки на машинописные листки. – Давай тогда стихи посмотрим.

– Как-то был я на квартире у весёленьких девчат, – продекламировал Глеб и продолжил упавшим голосом. – Совратили, развратили. А ведь знали, что женат…

– Тоже не пойдёт? – понуро спросил сочинитель.

– Слушай, Петрович, – принялся объяснять юноша. – На свадьбе почитать или на посиделках под водку – зайдет на ура. Познаешь всю гамму авторского триумфа. А в газету – извини, не наш формат.

– Ладно. Я так и знал, – обреченно констатировал милиционер. – Тогда остальные показывать не буду. Они в том же духе. В общем-то я понимал, чем это закончится. И поэтому приготовил для тебя другой вариант расплаты.

– Какой? – насторожился Глеб.

– ОБЭП надо провести контрольную закупку в ресторане «Метель». И ты пойдёшь туда с нами в качестве живца и понятого. Только надень что-нибудь поприличнее.

* * *

До этого Глеб бывал в ресторане только раз в жизни – на выпускном после школы. Из приличной одежды у него нашёлся только недавно подаренный матерью свитер, который не слишком замороченный на внешнем виде юноша просто не успел замызгать. Живец нацепил обновку, решив косить под полярника, вернувшегося на большую землю с прорвой денег, и первым делом решившим отдохнуть прямо в своей рабочей одежде в шикарном заведении. А «Метель» и правда считалась самой дорогой из злачных точек города.