Эпидерсия

На школьном выпускном после ресторана они отправились гулять по набережной. Класс был не то, чтобы очень дружным. Но все понимали, что видят многих товарищей по детству в последний раз жизни. Прощание затянулось почти до утра, но в конце концов компания выпускников развалились на несколько групп. Кто-то отправился спать, кто-то – бухать, а кто-то – совмещать оба занятия. Глеб и Мишка взялись проводить учительницу Анастасию Викторовну и одноклассницу Машу – им всем было по пути.

Девушки во время долгой прогулки стёрли ноги своими выходными туфельками, и пошли босиком. И Мишка, как истинный джентльмен, взялся понести обувь Маши, а Глебу ничего не оставалось как предложить помощь классной руководительнице. В какой-то момент однокласснице пришла пора поворачивать к своему дому. Это было в глебову сторону. В жизни они просто поменялись девичьей обувью, Князев проводил Машу и отправился отдыхать – ночных бдений он не уважал. А Тюнин круто изменил свою судьбу с Анастасией Викторовной.

Но в этом сне обмена не произошло. Мишка и Машка исчезли во дворах, а Глеб довёл учительницу до её подъезда:

– Спасибо тебе большое, – сказала уже бывшая классная. – Может чаю?

Ей недавно исполнилось тридцать. Разведённая, но без детей. Как и все симпатичные молодые педагоги женского пола, она была предметом вожделения всех старших парней школы. И Глеб не являлся исключением.

– Я очень голодный, – признался юноша. – В ресторане почти не ел, не привык к такой пище. А мать будить неохота.

– Так давай я тебе покормлю, – обрадовалась Анастасия Викторовна, которой, похоже, тоже не хотелось оставаться одной.

Князев быстро насытился, но учительница продолжала настаивать:

– Ты уже почти взрослый мужчина – должен хорошо питаться. Будь добр, доешь это и это. А не то пропадут продукты – нехорошо.

Глеб поморщился, решив, что у женщины в его отношении невовремя включился материнский инстинкт. Но спорить не стал, и вскоре понял, что жестоко ошибся насчет инстинкта. Довольная классная потянулась за его опустевшей тарелкой, сама промокнула юноше рот салфеткой и быстро поцеловала его в губы. Учительница собиралась отстраниться, но Князев её удержал. Отобрал тарелку, и усадил к себе на колени.

– Наверное, я себя очень плохо веду, – сказала женщина после нескольких минут страстных лобзаний. – Но я ведь уже не твой педагог, а ты – не мой ученик.

– Угу, – согласился Глеб, и запустил руку под юбку Анастасии Викторовне.

Глаза учительницы расширились, и она вскочила с его коленей. Хотя при этом продолжала обнимать юношу.

– Милый, я тоже тебя очень хочу. Но между нами – твой друг Миша, – объяснила она свои действия. – Убей его – и я твоя.

С этими словами Анастасия Викторовна достала из стола пистолет и протянул его Глебу.

– Господи, спасибо тебе, что это всего лишь сон, – подумал Князев, проснувшись.

* * *

В апреле начало пригревать солнце и зачирикали птицы. Хотелось жить, но не было такой возможности. Редакция «Звезды» оказалась завалена судебными исками. На планёрке решили, что это результат весеннего обострения. Психи покуролесили осенью, спокойно пережили зиму, и теперь окунулись в новый кризисный сезон, почему решив провести его в объятиях Фемиды.

Первым под огонь попал историк Артурчик. Он окончательно оклемался от сотрясения, и на радостях забрёл в книжный магазин, прикупив там книгу местного автора Аркадия Вельяминова. Как оказалось в последствии – совершенно напрасно.

Автор злополучного томика на самом деле был бизнесменом, прочитавшим роман Аксёнова «Ожог». И после этого решивший, что может писать не хуже. В первую очередь – в плане употребления ненормативной лексики. Цензоров к тому времени в издательствах уже поувольняли, Союз писателей в творческие дела не совался. Так что Вельяминов за свой счёт спокойно издал произведение, наполненное отборнейшим матом. И даже пристроил его в книжный магазин. Там шедевр явно не открывали. А вот Артурчик – открыл, и, мягко говоря, офигел.

В рецензии на произведение Вельяминова, которую историк опубликовал в газете, практически не было цитат. Но в одном месте Артурчик всё же не удержался, и воспроизвел смачное трёхэтажное выражение со словом на букву «б». Главный редактор посмеялся, и полосу подписал. А на следующий день в редакцию прибежал разъярённый Вельяминов. Он орал, что грязные безответственные журналюги уничтожили его деловую репутацию, и обещал пустить обидчиков по миру. И действительно подал иск на астрономическую сумму.

В заявлении в суд писатель утверждал, что на обложке книги чётко обозначено возрастное ограничение «18+». В газете же такая пометка отсутствовала. В результате рецензию прочла несовершеннолетняя дочь Вельяминова, и обрушила на несчастного папу-литератора невероятные нравственные страдания. Через это он утратил работоспособность и просрочил выплату кредитов. И деловые партнеры разорвали с ним отношения… Ну, а заплатить за вал несчастий теперь должны были их виновники – Артурчик и редакция, допустившая безобразную публикацию штатного автора.

Однако историк тоже оказался не лыком шит. Он позвонил своим знакомым на филфак и попросил дать научное заключение: является ли слово на букву «б» литературным? Собрали заседание кафедры русского языка. Седовласые и седобородые профессора два часа рядили и спорили, заодно проанализировав и прочие шесть ключевых нецензурных основ великого и могучего. Случайные студенты испуганно шарахались и вскидывали брови, услыхав в университетском коридоре выражения, доносившиеся из преподавательского кабинета. В конце концов заключение было готово, подписано докторами и кандидатами наук, и отправлено в суд.

Артурчика ждал настоящий триумф. Профессора постановили, что «б…» – неотъемлемая часть русского литературного языка, так как в прошлом активно употреблялось в произведениях признанных классиков отечественной литературы. Сейчас эти произведения находились в библиотеках в свободном доступе, а значит журналистам нет никакого смысла загонять читателей под возрастные ограничения. То есть «б…» можно выносить хоть в газетную шапку на обложку. Сутяжник Вельяминов оказался посрамлён, с него ещё и судебные издержки взыскали.

А вот фотографу Юрке не повезло. Секретариат попросил его подобрать иллюстрацию к статье о том, что проститутки устроили в районе Забугорье подобие улицы красных фонарей. И Юрка извлёк из своего архива кадр с какой-то девчонкой в длинных сапогах, короткой юбке и в недвусмысленной позе. Ответсек убедился, что лица на снимке не разобрать, и отправил его в печать. А после выхода газеты выяснилось, что героиня, представленная на фото, всё же узнала себя по характерным изгибам тела. И, поняв, что статья – о девушках легкого поведения, испытала панический шок.

Как ни пытались редакционные юристы доказать в суде, что изображение дамы в сапогах – образное. Что никто, кроме самой модели, на картинке её не узнал. И что не надо участвовать в съемках, организованных газетой, если не хочешь потом публикации фото… Ничего не помогло – письменное разрешение на использование образа в статьях эротического содержания отсутствовало, и суд оказался проигран. С большим трудом наскребли деньги на моральный ущерб – уже после того, как отец пострадавшей явился в редакционную фотолабораторию конфисковывать имущество.

* * *

В конце концов тяжбы докатились и до Глеба. Громкие последствия неожиданно получила заметка, которая начиналась так: «Накануне Дня Победы какие-то негодяи разбросали по почтовым ящикам Задорожья листовки со свастикой». Справедливости ради – то был не гитлеровский символ, а коловрат. И оказался он изображён на прокламациях местных националистов. И они страшно обиделись на «негодяев». Хотя с непривычки перепутать коловрат с фашистским знаком было раз плюнуть. Особенно перед девятым мая.

Вскоре этими самыми листовками заклеили всю входную дверь в редакцию, а Глебу позвонил незнакомый следователь из прокуратуры.

– Рассматривается вопрос о возбуждении против вас уголовного дела по факту клеветы, – сказал представитель власти. – Вам надлежит явиться ко мне для дачи показаний.